Мой первый ультраортодокс

Впервые о харедим я услышал в день приезда в Израиль, пришедшийся на пятницу. Остановились мы тогда в Рамат-Гане у тещи, которая успела к тому времени прожить в стране почти год и уже «всё-всё знала». Пока мы пили чай с дороги, шурин предупредил, что неподалеку живут харедим – страшные религиозные фанатики, которые ненавидят нас смертельной ненавистью и вообще не считают евреями. «Туда лучше не ходить, особенно в субботу, – добавил он. – Забросают камнями или, того хуже, набросятся целой толпой».

Примерно через неделю мы начали активно искать квартиру. На дворе был 1991 г., и, узнав об очередной паре «олим хадашим», к поискам подключилось множество незнакомых нам людей. Вскоре мы нашли подходящее жилье на самой границе Рамат-Гана и Бней-Брака – на улице Иерушалим, причем без всякого маклера. И те же люди стали помогать нам обставляться. В течение суток нашлось всё: кровати, шкафы, обеденный и письменный столы, кресла, диван, буфет, матрасы. Причем большая часть мебели была почти новой.

Все вещи надо было доставлять в квартиру самовывозом. Разумеется, о том, чтобы нанять машину, не было и речи: каждый шекель «корзины абсорбции» был на счету, а будущее представлялось весьма туманным. И поэтому мы с шурином перетаскивали всю мебель вручную, а жена тем временем приводила наше новое жилье в порядок.

Тащить зачастую приходилось из одного конца города в другой, и, начав рано утром, мы дотаскались до вечера. Последнюю кровать несли уже в темноте, проклиная всё на свете и уже не чая добраться до цели. А до нее оставалось еще километра два, не меньше. И тут рядом с нами остановилась совершенно раздолбанная машина. Из нее вылез полноватый мужик в почти такой же шляпе и сюртуке, который когда-то носил на улицах Прилук мой дед Шломо, и заговорил, энергично размахивая руками.

– Что он говорит? – спросил я шурина.

– Он говорит, чтобы мы грузили кровать на крышу его машины, и он доставит ее, куда надо.

– Скажи «спасибо», но не надо, сами довезем... Что он опять говорит?

– Говорит, у него проблема с машиной: ей нужна осадка, и без этой кровати она никуда не поедет, – ответил шурин. – Слушай, ты же видишь, он не отвяжется. Эти харедим жутко прилипчивые... Давай погрузим!

И мы погрузили. И благополучно доехали. И незнакомец в сюртуке помог нам затащить кровать на второй этаж без лифта и вместе с нами внес ее в квартиру. Затем он огляделся, посмотрел на мою жену и детей, сказал загадочное слово «Рэга!» – и исчез. Через минуту он появился снова, держа в руках сразу три огромных пакета с разными сладостями и игрушками.

При виде этого богатства жена растрогалась: наученные «опытными людьми», мы, повторю, экономили каждый шекель, о покупке сладостей и игрушек не могло быть и речи. Хотя так хотелось побаловать детей! Но с какой стати мы должны принимать такой подарок от незнакомого человека?!

– Нет, нет, спасибо! – сказала жена, решительно отказываясь брать подарки. – У нас все есть, нам ничего не надо...

Но мужик снова что-то быстро проговорил.

– Что он говорит? – спросил я шурина.

– Говорит, что у него автомобиль перегружен, и ему все равно надо что-то выбросить из багажника, а то он дальше не поедет. Так чего, дескать, добру пропадать?!

Затем шурин сказал, что валится с ног, и ушел, а незнакомец на какое-то время задержался. Как мы тогда понимали друг друга, для меня до сих пор остается загадкой, но понимание было полным: это странное ощущение, когда люди разговаривают на разных языках, но при этом прекрасно понимают друг друга, я помню до сих пор. Незнакомец в лапсердаке сказал, что его зовут Хаим Фишер, и нам не оставалось ничего другого, как тоже представиться. Затем Хаим спросил, откуда мы. Узнав, что из Баку, почему-то страшно обрадовался и заявил, что у него есть один знакомый из этого города, совершенно замечательный парень.

– Может, ты его тоже знаешь, – сказал Хаим в ответ на мое замечание, что в Баку жили десятки тысяч евреев. И затем... назвал фамилию моего близкого друга, который уехал в Израиль с женой больше года назад. Все эти дни я расспрашивал родственников и знакомых, где они обретаются, но никто ничего определенного сказать не мог. И вдруг Мишка нашелся!

– Хочешь с ним поговорить? – спросил Хаим и, не дожидаясь ответа, подсел к телефону и набрал номер.

– Мойше, – сказал он в трубку, – кажется, у меня для тебя сюрприз...

Словом, это был совершенно волшебный вечер – из тех, которые запоминаются на всю жизнь. Проводив Хаима, мы сели пить чай со сладостями и до полуночи болтали по телефону с Мишей и Эллой. Жизнь, похоже, налаживалась.

•

С того дня Хаим Фишер стал частым гостем в нашем доме, а мы в свою очередь время от времени появлялись у него по субботам. Благо жил он со своей женой Зельдой и двенадцатью детьми относительно недалеко, примерно в получасе ходьбы. Именно там, в доме у Хаима, я познал вкус еврейской Субботы – с предварительными песнопениями, с традиционной переменой блюд и посуды, с неспешными разговорами о Торе и обо всем на свете... Ну а прежде чем Зельда с дочками начинали разносить десерт, Хаим с сыновьями становился посреди комнаты и начинал петь на идише так здорово, что, глядя на этот семейный ансамбль, я думал: найдись хороший продюсер, он мог бы неплохо заработать на семье Фишер.

Еще Хаим познакомил меня с миром вижницких хасидов, к которому принадлежал, и даже пару раз привел на Субботу к Вижницкому ребе. Должен признать, это было впечатляющее зрелище.

Как-то я спросил Хаима, не пытается ли он исподволь сделать из меня такого же «доса», как он сам.

– Это твое личное дело и твой выбор, – ответил Хаим. – Каждый поднимается вверх по духовной лестнице в своем темпе. Но тот, кто слишком спешит и в стремлении вверх пытается перескочить через несколько ступенек, может и штаны порвать. Так что не торопись!

Именно Хаим привел меня в мою первую группу по изучению Торы, и группа эта тоже была необычной: около десятка «русских» стариков собирались вокруг рава Зюси Гросса – потомственного хабадника и выпускника Ленинградского физтеха, приехавшего в Израиль в конце 1950-х. До сих пор помню первый шок после знакомства с комментариями Раши и мидрашами: почему «там» от меня все это скрывали?!

Где-то через полгода после нашего знакомства Хаим спросил, была ли у меня с женой хупа. Что это такое, мы, разумеется, не знали, и Хаиму пришлось объяснять: «Понимаете, после хупы у вас будет настоящий еврейский брак».

– Ты хочешь сказать, что сейчас у нас брак ненастоящий и он в любую минуту может бросить меня с двумя детьми и пойти на все четыре стороны? – пошутила жена.

И тут мы впервые увидели, что Хаим может меняться в лице от страха.

– Что вы, я этого не говорил! – горячо зачастил он. – Конечно же, ваш брак законный по всем законам, в том числе и еврейским. Я имел в виду, что после этого ваш брак станет еще и освященным. Никуда от тебя он уйти не может, да и он что – сумасшедший, чтоб бросать такую женщину?!

И он посмотрел на меня так, словно ждал, что я сейчас вытащу справку от психиатра о своей нормальности.

Примерно через месяц мы сказали ему, что согласны.

– Отлично! – обрадовался Хаим. – Значит, через месяц, в Лаг ба-Омер, и отпразднуем вашу свадьбу!

Мы тогда не придали особого значения его словам, но однажды Хаим появился у нас на пороге, привез кучу отпечатанных приглашений на свадьбу и сказал, что мы можем раздать их всем друзьям и знакомым. На вопрос, что мы должны принести на свадьбу, Хаим ответил, что ничего, кроме хорошего настроения, а сейчас надо срочно ехать в магазин – покупать новую одежду на свадьбу для меня, жены и детей. Все наши попытки отбиться – мол, у нас есть приличная одежда – оказались бесполезными, и вскоре мы очутились в роскошном магазине одежды в Бней-Браке.

– Выбирайте лучшее! – велел Хаим. – На цены не смотрите, всё будет оплачено!

Когда мы с ворохом новой одежды вернулись домой, Хаим сказал, что хотел бы, чтобы мы с женой хотя бы неделю пожили отдельно – чтобы достаточно соскучиться друг по другу, так как невесте и жениху за неделю до свадьбы, по традиции, общаться не полагается. Я заявил, что такими глупостями заниматься не буду, но на следующий день жена свалилась с гриппом и, чтобы не заражать меня и детей, перешла жить к матери. Но самое интересное, что в день свадьбы она выздоровела, и утром Хаим повез ее в салон красоты, которым владела одна из его сестер: прихорашиваться, подбирать парик и новое платье. На вопрос, сколько гостей мы можем пригласить, Хаим ответил, что сколько угодно. Но у нас есть совесть, поэтому мы отослали приглашение лишь самым близким друзьям.

Что именно имел в виду Хаим, когда говорил, что число гостей не ограничено, я понял, когда вошел в роскошный банкетный зал в Гиват­аиме. Прежде я никогда не бывал на израильской свадьбе и просто оторопел от предварительного угощения, от изобиловавших блюдами и напитками столов, от многоэтажного торта и от обилия гостей, половину которых составляли обитатели Бней-Брака, а половину – ученики окрестных ульпанов. Как выяснилось позже, Хаим «расколол» какого-то ультраортодокса-миллионера, убедив его устроить для новых репатриантов «показательную еврейскую свадьбу».

В качестве свадебного подарка Хаим преподнес мне талит и тфилин, которыми я пользуюсь до сих пор.

Свадьба получилась необычайно веселой, а самым запомнившимся на ней стал танец Хаима с бутылкой на голове, в которую он вставил розу. В какой-то момент Хаим с братом, танцуя, разыграли юмореску: он имитировал, что пьян настолько, что с трудом держится на ногах (но бутылка при этом не падала), затем все-таки упал на пол, а его брат изображал медика подоспевшей «скорой» и обмахивал его платочком. Смотреть на это без смеха было невозможно, и вскоре женщины снесли разделявшую зал перегородку, чтобы ничто не мешало им наблюдать за происходящим...

•

Когда я как-то спросил Хаима, на какие деньги он кормит семью, он ответил, что преподает в хедере, развозит обеды от благотворительной организации, по вечерам ухаживает за стариками в больницах и доме престарелых – словом, как все евреи, крутится. «Крутился» он, надо сказать, с утра до вечера, застать его дома в будни было почти невозможно. Как-то жена спросила его, бывает ли он дома вообще – хотя бы в тот вечер, когда его жена ходит в микву.

– Нет, ну в этот день я возвращаюсь как можно раньше, – ответил он. – Это само собой. Это же такой вечер!

Однажды я вынужден был заглянуть к Хаиму на работу в хедер и застал его как раз в тот момент, когда он только что закончил урок с самыми маленькими ученикам – трехлетками. Хаим вышел из класса весь в мыле, поскольку во время урока отплясывал, пел и попутно, как бы мимоходом, обучал этих малышей чтению. Мне надо было переговорить с ним по важному делу, но дети никак не хотели идти к родителям и со слезами вопили, что «хотят еще к Хаиму».

Кстати, моя старшая дочь называла Бней-Брак не иначе как «городом, где Хаимы живут». А когда родилась наша младшая, Хаим опять кого-то «расколол» и сделал нам царский подарок: жена провела неделю в специальном пансионате для рожениц. Бесплатно, разумеется, хотя стоило это немало...

•

Жизнь тем временем текла свои чередом. Мы купили квартиру в Тель-Авиве и после переезда стали встречаться с Хаимом всё реже, а затем вообще стали ограничиваться звонками по праздникам. Потом сошли на нет и звонки...

Лишь где-то в начале 2000-х мы с женой совершенно случайно встретили в лобби гостиницы, в которую приехали на отдых, нашу общую с Фишерами знакомую. И, разумеется, спросили о том, как дела у Хаима и Зельды.

– Как? Вы не знаете?! – удивилась она. – Хаим очень болен...

Выяснилось, что за минувшие годы Хаим создал организацию, которая разносит бутерброды, горячий кофе и другие напитки по приемным отделениям больниц, чтобы дожидающимся очереди больным и их родственникам было что перекусить, да и в больничных отделениях что-то такое делает (кстати, организация, насколько я знаю, продолжает работать и по сей день). Однажды, когда Хаим был в дороге, у него зазвонил мобильник. Бросив взгляд на экран, он увидел, что звонят с правительственного номера (они легко опознаются), и остановил машину, чтобы поговорить. На связи был помощник президента: он сообщил, что Хаиму решено присудить президентскую премию года за особый вклад в дело развития благотворительности. Хаим тепло поблагодарил и... упал на асфальт без сознания.

– Счастье, что он остановился, чтобы ответить на звонок, – продолжила наша знакомая. – Представьте себе, что было бы, потеряй он сознание за рулем! Его тут же доставили в больницу, провели обследование и обнаружили... уже неоперабельную опухоль мозга.

Это было больно слушать. В это было невозможно поверить, и мы, вернувшись домой, тут же позвонили Зельде. На вопрос, как Хаим, она ответила, что уповает на Божью помощь, а сам он сейчас находится в хосписе в «Тель а-Шомере».

•

Когда мы вошли в комнату, Хаим сидел на кровати в пижаме, и возле него дежурил один из родственников. К тому времени Хаим уже почти не видел и, будучи накачан лекарствами, слабо воспринимал окружающее.

– Хаим, ты знаешь, кто к тебе пришел? – спросил родственник. – Пинхас и Инна. Ты их помнишь?

Молчание, затем слабый кивок и... улыбка. Та самая улыбка, которую невозможно было спутать ни с какой другой.

Мы смотрели, как Хаим с трудом ест какую-то кашицу, держали его за руку и говорили. О чем? Да какая, собственно, разница?! Я видел, что он понимает всё или почти всё, что мы говорим, и это было главное.

Наконец, мы собрались уходить. Я поцеловал Хаима, еще раз погладил его по лицу и встал. И тут он схватил своего родственника за руку и явственно произнес:

– Ты должен их отвезти. У них нет машины. Как они доберутся домой?! Отвези их!

И в этом был весь Хаим Фишер. Человек, который всегда думал о других...

Больше оставаться в комнате я не мог. Вышел в коридор и уже там стал искать, чем вытереть слезы.

Спустя три дня, в Субботу, нам позвонила все та же знакомая – сообщить, что Хаим умер, похороны состоятся через час.

– Не приезжайте, всё равно не успеете, – сказал она. – Да и на кладбище будет не протолкнуться, похоже, туда собирается половина Бней-Брака.

Проститься с Хаимом Фишером действительно пришли тысячи людей. Хотя он был самым обыкновенным евреем – не выдающимся раввином и даже не очень большим знатоком Торы. Да он никогда на это и не претендовал. Ему было еще так далеко до пятидесяти! И лишь после его смерти мы поняли, что по-настоящему Хаима и не знали...

•

В небольшой квартире Фишеров в дни «шивы» было не протолкнуться. Люди все шли и шли, и каждый, как выяснилось, считал его близким другом, и у каждого была своя история о Хаиме. Из множества услышанных рассказов мне особенно запомнились два.

Первую историю рассказал мужчина, престарелому отцу которого ампутировали ногу. Он никак не мог осознать того, что с ним произошло, все время плакал и спрашивал, почему у его кровати лежит только однa туфля. Вошедший в палату Хаим долго пытался утешить старика, но всё было бесполезно. И тогда он снял с себя туфлю, поставил у кровати и сказал: «Смотри, вот твоя пара туфель! Всё, слава Богу, хорошо!» И с этим словами вышел из палаты в одной туфле.

Вторая история принадлежит бывшему ученику Хаима, которого выгнали из иешивы за плохое поведение и неуспеваемость, после чего тот стал шляться по улицам, подворовывал, связался с дурной компанией и в итоге наверняка скатился бы на самое дно.

– Когда Хаим спросил, что я делаю на улице во время уроков, я рассказал, что со мной произошло, и заявил, что возвращаться на учебу не собираюсь, а жить буду как придется. И тут вдруг Хаим заплакал, причем заплакал по-настоящему, и стал умолять меня не оставлять учебу, – рассказал этот молодой человек. – Он сказал, что помнит, каким толковым я был в хедере, что он готов со мной заниматься каждый день, чтобы я нагнал упущенный материал. И он действительно стал приходить ко мне домой ежедневно, бесплатно давал мне уроки, и через три месяца я вернулся к учебе. Причем если раньше я почти ничего не понимал в том, что мы изучали, то после уроков Хаима всё вдруг стало просто и понятно. И то, что сегодня я работаю водителем на «скорой помощи», у меня есть семья, растут дети, – всё это благодаря Хаиму. Не знаю, где был бы без него...

«Видно, в войске Всевышнего, да будет благословен Он, стало не хватать ангелов, вот Он и решил взять нашего Хаима», – сказала мне одна из его сестер, когда я подошел попрощаться.

Думаю, она не сильно ошиблась...

•

«Почему ты так защищаешь харедим? – спросил меня знакомый. – Вы с женой вроде нормальные люди; оба работаете, дети служили и служат в армии. Что у тебя с ними может быть общего?!»

Повторю: сразу, наверное, на этот вопрос не ответишь. В моем отношении к ультраортодоксам намешано много всего, но я всё же думаю, что немалую роль тут играет личный опыт общения c этими людьми. У меня много знакомых из этой среды, и я достаточно хорошо знаю их мир. Далеко не все их представления о жизни я разделяю, но это не значит, что я должен повторять те глупости, которые говорят люди, никогда с ними не сталкивавшиеся. Я сталкивался. И моим «первым ультраортодоксом» был человек по имени Хаим Фишер, да будет благословенна его память!

 

Петр ЛЮКИМСОН

Фото из архива автора

 

P. S. Недавно, незадолго до Рош ха-Шана, со мной произошла забавная история в супермаркете. Подхожу к кассе, за которой сидит хареди. Ранее незнакомый. Из тех самых, которые не работают, не служат, не платят, а по ночам пьют кровь русскоязычных младенцев, предварительно сделав им анализ ДНК. Провожу товары через сканер, и на кассе появляется итоговая цифра – 203,90 шекелей. А дело в том, что после одной малоприятной истории я отказался от кредитной карточки и решил расплачиваться только наличными.

– Кажется, у меня немного не хватает. Давай отменим йогурты, – говорю я тунеядцу.

– А сколько у тебя есть? – спрашивает он.

Достаю синенькую купюру (200 шекелей. – Ред.).

– Давай сюда! – говорит. – Остальное я доложу.

И при мне докладывает в кассу четыре шекеля.

Так как я знаю, что эти паразиты с жиру не бесятся и у них каждый шекель, если не каждая агора, на счету, то начинаю отказываться, но этот гад настаивает.

– Спасибо, – наконец сдаюсь я. – Завтра обязательно занесу. Так что не говорю тебе «Шана това!», поскольку завтра еще увидимся. Ты завтра вечером здесь будешь?

– Буду, – говорит, – я вообще по 12 часов работаю. Только заносить ничего не надо, лучше положи в «купат цдака» (корзину для сбора пожертвований. – Ред.). Так что – Шана това тебе!

– В «купат цдака» я и без тебя положу, – отвечаю я. – До завтра!

Уже на выходе обнаруживаю в кармане 5 шекелей и возвращаюсь.

– Вот, – говорю, – это мой долг, и теперь уже ты положи за меня два шекеля в «купат цдаку».

– Не надо! – бросает он и отодвигает монету в сторону.

– Конечно, надо! – говорю я и подвигаю к нему монету.

– Не надо!

– Надо!

– Не надо!

– Да, надо!

В общем, видимо, два еврея всегда найдут из-за чего поругаться.

Достали эти пейсатые, честное слово!