«Он умер, чтобы жил Иран!»

Ситуация в Иране не перестает занимать политиков и аналитиков. Расторжение США «ядерной сделки», ужесточение санкций, ликвидация генерала Сулеймани, народные волнения, бутафорские выборы – вот неполный перечень событий лишь последних месяцев. Амир Тахери, живущий ныне в эмиграции бывший главный редактор одного из ведущих иранских СМИ – издания «Кайхан», является едва ли не одним из самых тонко разбирающихся в иранской специфике западных аналитиков. Поэтому его оценки внутренней ситуации в Иране могут быть интересны всем, кто понимает, насколько стабильность Ближнего Востока, да и мира в целом зависит от процессов, идущих в этом государстве.

Пустые грезы и жестокая реальность

Окажется ли ликвидация генерала Кассема Сулеймани той шоковой терапией, что заставит иранских правителей признать крах стратегии, загнавшей страну в тупик? Такой была суть вопроса, вынесенного на обсуждение в рамках конференции, состоявшейся в одном из ведущих университетов Ирана. Сам факт подобной дискуссии демонстрирует, как много иранцев готовы пренебречь навязываемым властями режимом молчания и начать задавать табуированные вопросы.

В ходе дискуссии один из ее участников провел параллель между ликвидацией Сулеймани и смертью маршала Линь Бяо, министра обороны Китая, гибель которого в авиакатастрофе в 1971 г. открыла путь для радикального изменения курса маоистского государства. Его таинственная смерть позволила реформистам, преемникам премьер-министра Чжоу Эньлая, изолировать названных «Бандой четырех» сторонников жесткой линии во главе с женой Мао Цзян Цин и взять курс на превращение КНР в более или менее нормальное национальное государство. За несколько лет Поднебесная под руководством Дэн Сяопина создала капиталистическую экономику, хотя и с тоталитарными политическими рамками, отбросив мечты об «экспорте революции». Утратив прежнюю революционную легитимность, коммунистический режим принялся за поиск нового оправдания своему существованию, апеллируя к экономическому успеху и резкому повышению уровня жизни сотен миллионов людей.

Стоит отметить, что параллель с Китаем для Ирана не точна. Накануне гибели (или устранения) Линь был обвинен в тайных связях с империализмом и заговоре против Мао, в то время как Сулеймани, наоборот, считался верным помощником «верховного руководителя» Али Хаменеи. Вдобавок Линь обладал впечатляющим послужным списком: он провел Народную освободительную армию через многочисленные сражения к победам, увенчавшимся завоеванием Пекина. Напротив, даже самые ярые поклонники Сулеймани не способны назвать ни одного сражения с его участием, не говоря уже о победах.

Вместе с тем уничтожение Сулеймани действительно открывает возможность для пересмотра политики Хаменеи по «экспорту исламской революции», уже стоившей Ирану астрономических сумм и бесчисленных жизней.

Идея взять за пример для Ирана китайскую модель не нова. Впервые она была озвучена в 1990 г. тогдашним президентом Рафсанджани. В свое время шах пообещал превратить Иран во «вторую Японию». Рафсанджани пообещал создать «второй Китай». Шах, вынужденный спасаться от революции в изгнании, не успел выполнить свое обещание. «Второй Китай» Рафсанджани также остался мечтой, самому же несостоявшемуся иранскому Дэн Сяопину едва удалось остаться в живых и избежать тюрьмы.

Некоторые из соратников Рафсанджани рассказывают мне теперь, будто он был трусом и потерял возможность стать Дэн Сяопином, оказавшись втянутым в коррупцию. По их словам, Рафсанджани не понимал, что может позволить начать зарабатывать деньги для себя, своей семьи и окружения лишь после достижения успехов Дэн Сяопина, а не до того. В случае же Рафсанджани миллионы были сделаны без какой-либо попытки избавить Иран от наследия Хомейни.

В те годы, когда Рафсанджани исполнял свою «китайскую» тему, я отмечал, что модель Дэна не применима к Ирану. В Китае маоизм был мощной идеологией, сочетавшей национализм, ксенофобские претензии к соседям и грубый эгалитаризм. Напротив, хомейнистская идеология так и не стала последовательным учением. Китайская революция сформировалась, победив в многолетней кровопролитной борьбе. Хомейнистская же революция увенчалась успехом уже через четыре месяца, поскольку шах, не желавший отдавать приказы о массовых репрессиях, отказался от власти.

Существуют и другие различия между сегодняшним Ираном и Китаем 1980-х. КНР находилась под жестким контролем Компартии, обладавшей кадровым аппаратом, состоящим из 5 млн обученных и дисциплинированных чиновников, способных донести идеологию до общества и мобилизовать поддержку для любых стратегических изменений.

Хомейнистская республика не имеет подобной структуры. Погрязшей же в коррупции базе, на которую она опирается, все труднее находить с народом общий язык. Сегодня тегеранские «решалы» представляют собой небольшое и все более изолированное от общества меньшинство, живущее в прошлом и опасающееся будущего. Многие из них уже перевели часть своих денег за границу, отправив туда и своих детей. Они в принципе не способны стать иранскими Дэн Сяопинами, поскольку не хотят, не умеют и не собираются создавать эффективную экономику. Все их интересы сводятся к тому, как «распилить бабло», а затем удрать. Точно так же не способны они и на создание государственных институтов современной экономики.

Механизм, унаследованный Дэном и его командой, был репрессивным и устаревшим с точки зрения международных стандартов. Но в рамках собственных парадигм он работал. Хомейнистская же республика, устаревшая и репрессивная, как маоистский режим, просто не работает.

 

Призрачные химеры Тегерана

«Он умер, чтобы жил Иран!» Этот лозунг красовался на плакатах и футболках, которые распространялись в Тегеране в канун 40-го дня «мученической смерти» генерала Сулеймани. Автор лозунга, скорее всего, не знаком с персидским литературным приемом «ихам» («дву­смысленность»), позволяющим поэту или писателю выразить нечто прямо противоположное тому, что вроде бы подразумевает сказанное. Очевидно, этот автор стремился убедить иранцев в том, что Сулеймани пожертвовал собой ради дальнейшего существование Ирана. Но лозунг может быть истолкован и как утверждение о том, что лишь избавление от Сулеймани дает Ирану надежду на дальнейшую жизнь.

Второе прочтение имеет, на мой взгляд, куда больше смысла (хотя, конечно, не следует сводить все к личности генерала): чтобы Иран мог продолжить свое существование или даже начал процветать, нужно молиться о скорейшем крахе стратегии, лицом которой был Сулеймани. Стратегия эта покоится на трех шатких основах, трех призрачных химерах, трех колоссальных заблуждениях.

Согласно первому из них, иранцы как нация, объединенные мессианским режимом Хомейни, готовы мириться с бедностью, несправедливостью и даже угнетением ради продолжения «исламской революции». За последние несколько лет эта фантазия изрядно поистрепалась под ударами протестов, забастовок и социально-политических беспорядков. Реальный уровень поддержки хомейнизма в Иране оценить сложно, поскольку отсутствуют свободные выборы. Но даже апологеты режима вынуждены признать, что база его поддержки стремительно тает.

Выражением второй химеры стало утверждение о том, что мусульманский мир, а то и весь мир жаждет лидерства Тегерана. Многие годы эта глупость подпитывалась иностранными лидерами и группами, сумевшими возродить древнюю индустрию лести. Иранские СМИ усердно транслировали заявления людей вроде главы ливанской «Хезболлы» Хасана Насраллы или Исмаила Хании из ХАМАСа, восхвалявших Хаменеи в таких выражениях, что заставили бы покраснеть от смущения даже Гаруна аль-Рашида. И нынче за пределами мусульманского мира тегеранские СМИ постоянно ищут людей, которых можно было бы уговорить или подкупить для участия в поддержании культа личности Хаменеи.

Однако и этот мираж, похоже, начинает истлевать. Доступ к плюралистическим источникам информации позволяет все большему числу иранцев выносить самостоятельные суждения. Хаменеи, возможно, и вправду верит, что массы ливанцев, иракцев, йеменцев и сирийцев боготворят Исламскую Республику и его лично. Среди иранцев же нарастает осознание того, что Хаменеи, а через него и Исламская Республика в целом уже давно не котируется.

Еще десять лет назад более полумиллиона иранских паломников отправлялись в Дамаск посетить почитаемую шиитами святыню – мавзолей Сейиды Зайнаб. Сегодня потенциальным паломникам советуют держаться подальше от Сирии, что, мягко говоря, расходится с представлениями о массах сирийцев, пылающих любовью к иранцам.

Аналогичная ситуация складывается и в отношении Ирака, где жители тоже вроде бы любят иранцев за спасение от Саддама Хусейна и «Исламского государства». Вот только почему-то власти Тегерана практически перекрыли паломникам дорогу в Ирак, а расположенным в иракских городах иранским предприятиям и правительственным учреждениям обеспечили жесткую охрану.

И из Йемена практически вся иранская община, состоявшая из 600 человек, почему-то переведена «по соображениям безопасности» в Оман вопреки предположениям о необыкновенной любви йеменцев к Ирану и Хаменеи.

Те же немногие страны, что еще недавно принимали иранцев без виз, стали одна за другой вводить их для граждан столь дорогой, как утверждалось, их сердцу Исламской Республики. Иначе говоря, громоздкое предприятие по созданию империи, стоившее иранскому народу миллиардов, обернулось исключительно недоверием, если не ненавистью.

И, наконец, третья иллюзия касается того, будто стратегия Исламской Республики по «экспорту революции», на практике означающая лишь сеяние безумия и беспредела, практически не сопряжена с затратами, но при этом держит в страхе весь мир. Заметим, что эту глупость подпитывали такие люди, как экс-президент США Барак Обама и бывшая глава дипломатии ЕС Федерика Могерини.

Подконтрольные государству СМИ в Тегеране рьяно ищут все, что способно поддержать мысль, будто внешний мир, особенно США, дрожат перед мощью хомейнистской революции. Иногда подобные усилия приводят к сюрреалистическим результатам. Недавно проправительственное издание «Кайхан» опуб­ликовало историю об американской журналистке Барбаре Славин, «отписавшейся» от Twitter президента Трампа в знак протеста против ликвидации генерала Сулеймани. Публикация была призвана проиллюстрировать, что «мыслящие элиты Америки» выступают против жесткой политики Трампа в отношении Ирана, хотя в Иране достаточно людей, понимающих, что Славин вряд ли может считаться лидером интеллектуальных элит Америки, а ее шаг не особо напугал Трампа.

Мероприятия, проведенные в Иране на 40-й день после смерти Сулеймани, были призваны увековечить все эти умирающие химеры. Режим мобилизует все свои ресурсы для проведения грандиозного шоу. Окружение Хаменеи отказывается покидать мир фантазий и грез. Это означает, что новости из Исламской Республики не столь плохи, как считают трезвые головы в Тегеране, – они намного хуже.

 

Человек с тысячью лиц и его новая маска

Что бы вы ни думали о президенте Ирана Хасане Рухани, одно можно сказать наверняка: если бы в Иране 40 лет назад все сложилось иначе, из него мог бы получиться вполне сносный автор бульварных романов. Однако все пошло так, как пошло, и способности Рухани к сочинительству воплотились в том, как он раз за разом переписывал свой имидж.

В 1977 г., когда в Иране раздались первые залпы революции, Хасан Ферейдун был студентом, изучавшим в Англии текстильный дизайн. Он сменил фамилию на Рухани, что означает «верующий», несколько недель посещал занятия по шиитскому богословию, отрастил бороду и отказался от западной одежды, создавая себе новый образ, вскоре обогатившийся утверждением (ничем не подтвержденным) о том, что именно он первым назвал Хомейни «имамом».

В своих воспоминаниях Рухани описывает свою первую встречу с Хомейни, жившим тогда в изгнании в парижском пригороде. Рухани утверждает, что аятолла дал ему 10 тыс. томанов (около 1500 долл.), попросив вернуться в Англию и организовать студенческие протесты против шаха.

В хаосе, последовавшем за бегством шаха из Ирана, едва ли не каждый мог запрыгнуть на революционную подножку. Рухани стал одним из первых. Победившей революции требовались кадры для заполнения десятков тысяч позиций, оставшихся вакантными от прежнего режима. Так Рухани без проблем оказался избранным в члены псевдопарламента, что дало толчок к дальнейшему взлету.

Новоявленный «ходжат аль-ис­лам» (уважительный титул шиитского священнослужителя) стал одним из самых радикальных революционеров, призвав к роспуску армии и приостановке выплат пенсионерам, служившим шаху. Осознав, что новый режим будет зависеть от своих служб безопасности, «верный сторонник революции» присоединился к Корпусу стражей исламской революции, став связующим звеном между военными и деловыми кругами.

Во время краткосрочной «оттепели», когда казавшийся сильным политиком Хашеми Рафсанджани попытался несколько охладить революционный пыл, Рухани перековался в умеренного «сторонника реформ». В качестве помощника Рафсанджани он даже принял участие в секретных переговорах с эмиссарами, которых Рейган направил в Тегеран вместе с высокопоставленным агентом «Моссада». В результате к 1990-м в западных политических кругах Рухани приобрел репутацию «человека, с которым можно работать».

Осознавая, что иранцы падки до академических титулов, Рухани поступил в Глазго в британский колледж для получения степени доктора философии по исламскому праву. Уже через несколько лет он превратился в доктора Хасана Рухани, «умеренного реформиста с западным образованием».

Два министра иностранных дел Франции из противоположных политических лагерей, Ален Жюппе и Юбер Ведрин, утверждают, что именно они увидели в Рухани восходящую звезду. Они считали, что Рухани станет одним из тех, кто доведет хомейнистскую революцию до своего «термидора». Позже эта точка зрения нашла еще более страстного адепта в лице Джека Стро – министра иностранных дел в кабинете Тони Блэра.

Однако карьерный план Рухани потерпел крах, когда Рафсанджани сделал своим протеже, усадив в президентское кресло, другого своего послушника – Мухаммеда Хатами. Ситуация усугубилась, когда Хатами сменил Махмуд Ахмадинежад, что стало свидетельством конца влияния Рафсанджани. В эти сложные годы Рухани сумел избежать «партийной чистки», предоставляя свои услуги всем борющимся фракциям. План сработал, и после народных восстаний 2009 г. и окончательного разрыва Ахмадинежада с Хаменеи соперничавшие группировки увидели в Рухани оптимальный выбор.

Хотя Хаменеи и решил заключить сделку с администрацией Обамы, он не хотел, чтобы эта заслуга досталась Ахмадинежаду. У Рухани же не было затруднений в «исполнении гимнов» по нотам, соответствовавшим «ядерной сделке», которая открыла режиму аятолл доступ к замороженным активам и обеспечила ему международную респектабельность.

Будучи не менее талантливым, чем голливудский актер Лон Чейни, прославившийся способностью к перевоплощению и прозванный за это Человеком с тысячью лиц, Рухани теперь готовится сыграть новую роль – лидера перехода от жесткого режима к «нормальному» стандарту третьего мира, сочетающему репрессии дома с хорошим поведением за границей. Стремясь повысить свой богословский имидж, необходимый для обретения титула аятоллы, он стал теперь раз в неделю вести свой богословский курс, получая за это приличную зарплату. По одной из версий возможного сценария, Рухани в будущем совместит должности президента и «верховного лидера». По другой – после внесения поправок в Конституцию должность «верховного лидера» будет упразднена. Нынешнее послание Рухани, продвигаемое его ближайшим окружением, состоит в том, что внутренняя оппозиция и иностранные державы, опасающиеся нынешнего Ирана, должны проявить терпение и помочь «умеренным».

Но является ли Рухани тем самым человеком, подходящим к новой ситуации, в чем настойчиво пытаются убедить нас его апологеты? Стал ли он человеком, выступившим против убийства 1500 протестующих в течение всего трех дней? Был ли он тем «умеренным» политиком, который ничего не знал ни о росте цен на бензин, ни о сбитом косорукими иранскими вояками украинском пассажирском лайнере? Сработает ли сценарий Рухани для свержения с пьедестала Хаменеи? Лично я в этом сомневаюсь. Возможно, Рухани действительно талантливый Человек с тысячью лиц, вот только 40-летний опыт показывает, что каждое из этих лиц всегда оказывалось лишь маской.

 

Аттилы в масках Джефферсона

В конце февраля иранцы пошли на избирательные участки, чтобы проголосовать за кандидатов в Меджлис – этакий эрзац-парламент, существующий лишь для придания псевдодемократического лоска авторитарному режиму. Поскольку на момент написания этих строк окончательные результаты еще не известны, неясно, какое количество из 60 млн иранцев, имеющих право голоса, не захотели им воспользоваться. Тем не менее, по результатам ряда опросов, явка избирателей не превышала 50% (в реальности она составила 42%. – Ред.).

Некоторые эксперты по Ближнему Востоку спрашивают меня, почему режим Ирана вообще нуждается в выборах, особенно учитывая то, что кандидаты предварительно отбираются властями, а избранные не объявляются победителями до одобрения канцелярией «верховного владыки»? Причина, на мой взгляд, заключается в том, что на начальном этапе Исламская революция была, по сути, классической буржуазной революцией, отражавшей типичные мечты среднего класса о демократии, национализме и социализме. Не случайно за редкими исключениями массы рабочих и крестьян не принимали участия в антишахских демонстрациях. Проблема, однако, состояла в том, что руководство революции не имело намерения создавать общество западного стиля, о котором мечтал иранский средний класс. Одним из способов обмануть его было сохранение традиции проведения выборов, существовавшей с 1907 г.

Четыре десятилетия спустя сложился новый средний класс, который Рухани называет «обеспеченными 30 процентами». Речь идет о людях, готовых жить двой­ной жизнью, в которой экономический комфорт сочетается с отсутствием политических свобод и ограничительными социальными нормами. Ведя подобную двой­ную жизнь, новый средний класс проводит часть года за границей, в основном в Западной Европе и США. Я был ошеломлен, узнав, что более 3000 высокопоставленных чиновников имеют разрешения на постоянное проживание в США и Канаде. Тысячи детей этого среднего класса посещают западные университеты. Новый средний класс, включая некоторых старших мулл и их семьи, пользуется услугами больниц в Германии, Швейцарии и Великобритании. Часто стоит лишь пассажирскому самолету покинуть воздушное пространство Ирана, как женщины сбрасывают хиджабы, а мужчины выстраиваются в очередь в уборную, чтобы побрить или хотя бы подстричь свои бороды.

Новый средний класс обустроил себе гнездышки за пределами Ирана на «черный день», когда придется бежать. Только в одной Турции иранцы скупили 70 тыс. объектов недвижимости. Грузия недавно прекратила продажу собственности иранцам, а Оман ввел ограничения на покупку иранцами недвижимости в султанате. В Западной Европе и США десятки тысяч бывших исламских чиновников владеют имуществом и значительными инвестиционными портфелями.

У нового среднего класса также есть сеть пропагандистов за границей, торгующих вразнос ложью о том, что Исламская Республика, пользуясь словами Ноама Хомского, является «народным» режимом, агнцем, бросающим вызов злому «американскому волку».

Забавно, что исламский средний класс обожает цитировать «неверных» западных политиков и идеологов. Так, например, Хаменеи, выступая на митинге в Тегеране, процитировал экс-президента США Джимми Картера и сенатора Берни Сандерса, подтверждая их словами утверждение о том, что США вот-вот взорвутся из-за растущих классовых разногласий, массовой бедности и нарастающего государственного долга.

Создание авторитарным режимом нового среднего класса, разумеется, не является чисто иранским патентом. У сербского писателя Милована Джиласа есть книга о новом среднем классе, сформированном коммунистическим режимом в Югославии. В коммунистическом Китае новый средний класс начал складываться еще в 1970-х, что ярко изображено писательницей китайского происхождения Хан Суйн. Однако существует большая разница между ними и новым средним классом Исламской Республики. В Югославии и Китае ни одна часть нового среднего класса не выдавала себя за приверженцев демократических устремлений. Лживого шоу «умеренные против жестких», на протяжении десятилетий являющегося неотъемлемой часть иранской политики, не существовало ни в Югославии, ни в КНР.

Наименее плохим результатом последних выборов стал бы конец этого лицемерного дуэта «умеренных» и сторонников жесткой линии. Поскольку реальной предвыборной кампании не было и никакие важные политические вопросы кандидатами не обсуждались, сказать сейчас, кто там есть кто, пока невозможно. Тем не менее некоторые наблюдатели прогнозировали низкую явку избирателей и утверждали, что подавляющее большинство кандидатов, которые будут объявлены победителями, принадлежит к фракции, возглавляемой Хаменеи и поддерживаемой силовиками. Другими словами, в следующем Меджлисе будет меньше «наполовину беременных» депутатов – тех, кто, пытаясь создать себе имидж едва ли не поборников отца американской демократии Джефферсона, действует при этом свирепее Аттилы.

Не знаю, реализуются ли эти прогнозы, но надеюсь на это (именно так и произошло: из 290 мест в парламенте около 220 получили консерваторы. – Ред.). Меджлис, отражающий реальность коррумпированного, некомпетентного и жестокого режима, будет куда менее вреден, чем тот, что скрывает его истинную суть, подпитывая несбыточные надежды на умеренность и реформы.

 

Амир ТАХЕРИ

Перевод А. Непомнящего