«Живи и дай жить другим, а иначе…»

Несмотря на шумиху в связи с ликвидацией Касема Сулеймани, в затруднительном положении находится Иран, а не США и их администрация. Учитывая смерти и разрушения, причиненные Сулеймани, и его планы на будущее, нам не будет его недоставать.

Это Тегеран недооценил доктрину стратегического реализма администрации США, а не наоборот. Теократия, по-видимому, рассчитывала, что предшествующее терпение и сдержанность США перед лицом ее агрессии были доказательствами нежелания или неспособности ответить. Но, скорее всего, администрация просто готовилась к возможно более драматичному, смертоносному и политически оправданному ответу, когда и если Иран переступит черту.

Чтобы сохранить внутренний и внешний авторитет, иранское руководство теперь хотело бы усилить напряженность в надежде вовлечь американцев в подобие застойной афганской вой­ны, или, более вероятно, в продолжительный хаос вроде кампании бомбардировок Сербии, или в ту тоскливую историю, в которую вылились бесконечные бесполетные зоны над Ираком, или в аналог ливийской катастрофы, или даже во что-то вроде напряженной ситуации с заложниками в 1979–1980 гг. Стратегии наших противников на Ближнем Востоке всегда заключались в том, чтобы заманивать нас в ситуации, которые не имеют окончательного стратегического решения, не дают использовать превосходство США в огневой мощи, обходятся дорого, длятся долго и создают, подобно вой­не во Вьетнаме, напряженность внутри страны.

Но эти желанные цели – не то, что получил Иран. Трамп, проявив терпение и сдержанность во время предыдущих обострений, может ответить на провокации Ирана, не приближаясь к нему, не беря на себя официальных обязательств и не выглядя провокатором, жаждущим вой­ны, но нанося, предположительно, еще больший урон иранской экономике с помощью либо беспилотников, ракет и бомбардировок, либо усиления санкций. Если Иран обратится к терроризму и кибератакам, он, скорее всего, потеряет еще больше политической поддержки и рискует получить авиаудары по своей инфраструктуре.

Иран ошибался, думая, что сдержанность Трампа будет постоянной, что импичмент означает потерю президентом политической дееспособности, что он постарается не делать резких движений в год выборов, что рост напряженности усилит его левых оппонентов и что его электорат покинет его, если он осмелится применить военную силу.

У Ирана есть несколько вариантов действий, но все они, по-видимому, выглядят непривлекательным и для режима.

В мире логики Иран мог бы вернуться к переговорам о нераспространении ядерного оружия. Но это сейчас было бы слишком унизительно для режима, огромное разочарование после его прежней выгодной сделки. На будущих переговорах обязательно встанут вопросы немедленных инспекций по всей стране, 100-процентной прозрачности и соглашений о ракетах и терроризме, что не позволит создать иранскую бомбу и, следовательно, будет казаться невыносимым регрессом после американского подарка в 2015-м.

Иран может на время затаиться, а затем вернуться к своим прежним менее драматичным провокациям. Но часы санкций уже тикают. Тегеран считает, что нынешнее положение дел ведет к краху, и поэтому в отчаянии надеется вызвать что-то, что может привести к ослаблению позиций Трампа и политической отсрочке.

В США сейчас год выборов. Иран жаждет возвращения внешней политики Джона Керри, Бена Роудса, Сьюзан Райс и Саманты Пауэр, той наив­ности, которая до 2017 г. оказалась настолько выгодной для Ирана. Однако трудно понять, как Трампу может быть нанесен политический ущерб, если он будет осторожен и избирателен в своих ответах на будущие попытки эскалации со стороны Ирана. Конечно, его электорат и все американцы совершенно справедливо не хотят новой вой­ны, даже отдаленно напоминающей бесконечные ближневосточные конфликты, воспринимаемые как часть «большой игры». Но непропорционально мощные однократные воздушные удары в ответ на будущие атаки Ирана не потребуют участия наземных войск США и, вероятно, не приведут к риску общей ближневосточной вой­ны. Но они нанесут реальный ущерб Ирану.

Нынешняя ситуация сюрреалистична в том смысле, что она может быть первым в современной истории кризисом на Ближнем Востоке, в котором ни нефть, ни возмущение арабского мира военными действиями США, по крайней мере на данный момент, не имеют первостепенного стратегического значения. Мир приспособился к тому, что иранской нефти нет на рынке. США приблизились к энергетической независимости. Наши соперники, такие как Китай, больше всего обеспокоены напряженностью в Ормузском проливе. А если «Хезболла» нанесет удар по Израилю, ответная реакция будет очень сильной и будет тихо приветствоваться в большинстве арабских столиц.

Неоконсерваторы больше не имеют влияния в Вашингтоне. Несмотря на заявления об обратном, у них нет никакого влияния на Трампа. Большинство из них теперь его страстные и злобные противники. В прошлом году они никак не могли решить, является ли Трамп «твиттерным тигром» или, наоборот, провокативным и опасным «слоном в посудной лавке» Ближнего Востока. Нам говорят, что его непредсказуемость создает «беспорядок», но беспорядок и непредсказуемость не всегда являются недостатками. В таком случае и Северная Корея, и Китай очень тщательно взвешивают возможную реакцию США и не совсем уверены в том, что будет дальше.

Электоральная база Трампа – национал-популистская, а не просто доктринально изоляционистская. Девиз «Не наступай на меня» (был начертан на принятом в 1755 г. т. н. Гадсденовском флаге – историческом флаге США и международном символе либертарианства, представляющем собой желтое полотно с изображением свернутой в клубок гремучей змеи, готовой нанести удар. – Ред.) в переводе в термины 2020 г. означает «Живи и дай жить другим, а иначе…». Если Иран ударит по США, то США пожмут плечами и ударят по Ирану еще сильнее – без каких-либо великих идей об упреждающих ударах, идеологическом государственном строительстве, программе смены режима, наземной вой­не или более широких полицейских обязательствах в интересах международных организаций или союзников. После недавних скандалов из-за Турции в Сирии электорат Трампа признаёт, что он уклоняется от ближневосточных конфликтов. Странно, что «прогрессивные» оппоненты проклинали Трампа за то, что он не предпринял упреждающие действия против Турции для защиты третьей стороны, и проклинают его еще больше за принятие ответных мер в Ираке для защиты американцев.

В целом более слабый Иран по глупости позиционировал себя в роли агрессора во времена расстроенной экономики, подорванной военной мощи, ослабления подконтрольных террористических группировок за границей, небольшого политического влияния и отсутствия широкой поддержки. Китай и Россия ограничиваются надеждой на то, что США каким-то образом увязнут. Европа все еще будет читать лекции о последствиях отмены сделки с Ираном, но тихо приветствует тот факт, что Иран слабее, чем в 2015-м, и для них это ослабление – к лучшему. Китай хочет иметь доступ к ближневосточной нефти. Россия никогда не возражала против того, чтобы крупный производитель нефти убрался с мирового рынка. Политика Москвы в отношении Ирана является скорее опосредованно антиамериканской, чем проиранской.

Нынешний иранский кризис сложен и опасен. И ответный удар во что бы то ни стало должен быть направлен на предотвращение большего насилия и агрессии со стороны Ирана, а не на грандиозную программу смены режима или национального освобождения. Но пока все грубые ошибки делают иранцы, а не США.

 

Виктор ДЭВИС ХАНСОН

Перевод с англ. И. Питерского.

Автор – известный американский военный историк и политический комментатор