«Мое жизненное кредо – к цели не стремиться, а прогуливаться»

Вячеслав Верховский не любит, когда его называют писателем или юмористом. Сам себя он называет человеком, которому интересно писать. Проза, миниатюры и короткие фразы Верховского публиковались и публикуются в журналах «Магазин» М. Жванецкого, «Дикое поле» (Донецк), «Фонтан» (Одесса), «Радуга» (Киев), в сборниках и антологиях. Он – автор книги «Я и Софи Лорен». Журнал «Фонтан» дал ему такую характеристику: «Вячеслав Верховский – борец. Он вечно разрывается между любовью к себе и любовью к людям. Когда побеждает первое – становится печален, когда второе – начинает шутить. Непонятно, как это всё в нем уживается?!». В этом юмористичном наблюдении присутствует важный момент, сердцевина произведений Верховского – чаплинское сочетание смешного и печального, замешанное на густой самоиронии. Вот образец этой самоиронии:

«– Всю жизнь страдаю комплексом неполноценности. Я родился в год, когда покончил с собой Эрнест Хемингуэй.

– При чем здесь?

Я вздохнул:

– Неравноценная замена!..»

А еще Верховский не любит говорить о себе. В принципе, все его произведения написаны от первого лица, и из них можно получить представление об авторе. Но он не без лукавства отмечает, что не следует полностью отождествлять его лирического героя Славу с реальным Вячеславом Верховским. Да и элемент вымысла в его сочинениях присутствует. Но поскольку он – человек не разговорного, а письменного жанра и интересен, прежде всего, своими произведениями, есть смысл разбавить прямую речь беседы текстами Верховского.

 

– Каждый человек где-то и от кого-то родился и где-то и на кого-то учился. Что это было в вашем случае?

– Я родился в Донецке в типичной советской еврейской семье инженера и учительницы. Мой отец, выпускник Донецкого политеха, всю жизнь проработал на Донецком металлургическом заводе, а мама, выпускница Донецкого педагогического института, преподавала в школе русский язык и литературу.

Из массы детских воспоминаний приведу первую поездку в пионерлагерь в Анапу, откуда я приехал в чужой одежде. На мамин вопрос «почему?» я ответил, что одежда – моя, потому что все ее предметы подписаны «Слава В.». На мое счастье, в отряде было четыре мальчика с такими показателями, и каждому из них родители подписали так детали гардероба, полагая, что их ребенок – единственный в своем роде.

Я хотел стать строителем и после школы окончил МИСИ – только не Московский, а Макеевский инженерно-строительный институт по специальности «гражданское строительство». Поскольку в нашем вузе не было военной кафедры, мне пришлось отслужить полтора года в Советской армии, в строительных войсках.

– А довелось ли поработать по специальности?

– Один день. Меня взяли прорабом на строительство высотного дома. Он уже был почти готов. В ночь после моего первого рабочего дня со стройки исчез сторож, и вместе с ним пара десятков цельнотянутых чешских ванн. Я не знал, что делать. Заявить в милицию? Так меня же и посадят. И в отчаянии я решил обратиться в газету. Пришел в региональную редакцию «Комсомольской правды» и, размазывая слезы, рассказал ситуацию. Редактор ничего не понял и попросил изложить суть дела письменно. Я описал историю, добавив от себя некоторые нюансы. Текст так восхитил редактора, что он пустил его в номер, а меня пригласил на работу. Так я стал журналистом. Интересно, что после выхода статьи ее прочли в милиции, нашли пропавшего сторожа и вернули похищенные ванны.

Вторым моим материалом стала статья о съезде сексуальных меньшинств – таким было редакционное задание. Я работал над ней долго и просил редактора ничего не менять в тексте. В тексте ничего не тронули, но изменили название – с «Пусть расцветают сто цветов» на «Мужики, берегите тылы!». Представители сексуальных меньшинств на меня страшно обиделись.

И я стал работать в «Комсомолке», писал на разные темы, сделал массу интервью, из которых мне больше всех запомнилась престарелая певица-эмигрантка Алла Баянова, заснувшая во время беседы…

– Когда и как в вашу жизнь вошла еврейская тема?

– Честно говоря, не знаю: меня как-то само собой прибило к еврейству. Я до трех лет думал, что у меня другая фамилия. Когда моя бабушка Берта Аароновна Гольдштейн на весь двор на меня кричала: «Симишечий, цыдрейтор!» – я думал, что это моя фамилия. И даже в детском саду на вопрос, как моя фамилия, отвечал: Цыдрейтор. Кто-то сказал: наверное, ты иностранец…

А делом жизни еврейская тема для меня стала в 1990-е, когда меня пригласили работать в общинную газету «Наша жизнь в диаспоре и дома». К тому времени я утомился от потогонной системы работы в «Комсомолке». Узнав, что еврейская газета выходит два раза в месяц, а не три раза в неделю, я с радостью перебазировался в синагогу. В то время донецкие евреи, опасаясь соседей, не горели желанием, чтобы им на дом доставляли еврейскую газету, так что мы отправляли ее в конвертах.

Параллельно с газетой я работал в библиотеке общины. Это предполагало общение с большим количеством людей, среди которых попадались интересные персонажи. Одна дама по имени Роза, внешне похожая на размалеванную проститутку, в свое время работала горничной в гостинице «Украина», самом центровом отеле Донецка, где останавливались звездные гастролеры. Роза много рассказывала мне о ситуациях из гостиничной жизни знаменитостей. Я записал некоторые рассказы, добавив кое-что от себя, и в один из приездов в Москву показал Игорю Иртеньеву. Он тогда редактировал журнал Михаила Жванецкого «Магазин». Текст ему понравился, он напечатал его в журнале и прислал мне гонорар. Я еще несколько раз печатался в «Магазине», а потом Иртеньев порекомендовал меня Валерию Хаиту, который начал выпускать в Одессе журнал «Фонтан». Начиная с пятого, в каждом номере «Фонтана» выходят мои опусы. Так евреи дали мне путь в литературу.

 

Соседка, ласковая добрая старушка, превозмогая страшную неловкость:– Я давно хотела вас спросить…– Да-да, конечно!– Вы, Славочка, еврей или на вас наговаривают?Я бы мог признаться (что еврей), но увидел: она вся наштукатурена. Если вздрогнет – тут же и осыплется… В общем, я соврал, что наговаривают.– Что за люди! – возмущается старушка. – Оклеветать такого человека!

 

 

– Вы выпускник престижной программы для еврейских общинных лидеров. Как вы туда попали?

– Случайно. В Донецк приезжала сотрудница «Джойнта» Ася Глузман, координатор книжных проектов. Она посетила синагогу, ей понравился образцовый порядок в моей библиотеке, и она порекомендовала меня для участия в программе. Деньги на загранпаспорт мне дал сам Ефим Звягильский, тогда возглавлявший в Донецке общество «Украина–Израиль». Когда я пробрался к нему в кабинет директора шахты им. Засядько и изложил свою просьбу, Ефим Леонидович, не глядя, разорвал мое заявление с просьбой о помощи, достал из кармана стопку купюр и вручил мне. Пересчитав деньги в коридоре, я увидел, что сумма втрое больше необходимой. Я упросил секретаршу отдать Звягильскому разницу, но он деньги не взял, сказав, что в таких суммах пока не нуждается.

Мне повезло и на самой программе. После трех недель интересной учебы, экскурсий по Израилю и защиты проекта по развитию общинной жизни Ася предложила мне поработать над комплектацией книг на складе «Джойнта». И я провел в Иерусалиме еще полтора месяца, исходив весь город.

– Волею исторических событий вы оказались дважды беженцем, сменив Донецк на Бердянск, а Бердянск – на Киев…

– Летом 2014 г. мы с родителями покинули Донецк и уехали в Бердянск. Думали, что всё это закончится за пару недель, а мы это время проведем у моря. В Бердянске мы прожили почти пять лет. Там умер и был похоронен отец. Я исходил Бердянск вдоль и поперек. Много времени провел в музее художника Исаака Бродского, уроженца Бердянска, и в зале краеведческого музея, посвященном великому эпидемиологу Владимиру Хавкину, чьи детские годы прошли в Бердянске. Но смерть отца и предчувствие дальнейших нехороших событий побудили нас с мамой переехать в Киев. Уже в Киеве мне довелось похоронить маму. Пятый год я живу в Киеве и постигаю этот удивительный город. Хотя стать киевлянином в таком возрасте и за такой срок невозможно, могу сказать, что я и этот город изучил, исходив его весь пешком. Киев – это особый универсум, с которым можно знакомиться всю жизнь.

 

Досконально изучив анатомию и физиологию киевских улиц, пришел к неожиданному выводу: Киев огромный, а точнее, бескрайний. Умом не постичь, а души не хватает. И всё же… У каждого города мира – своя формула. Существует своя и у Киева. Сбив все ноги об его историю и географию, я решил, что открыл ее, универсальную формулу, которая действительна для Киева на все времена: «Если долго идти – здесь всё рядом!».

 

– Есть ностальгия по Донецку?

– Нет, как отрезало. Только жалко квартиру и оставшиеся в ней артефакты. Например, 228 писем писательницы Эстер Паперной, одной из создателей сборника литературных пародий «Парнас дыбом» (1927). Они достались мне от жившей в Донецке племянницы Паперной, которой я однажды помог перейти улицу.

 

Вот одна из свежих киевских зарисовок Верховского (декабрь 2023 г.):

«Изумлению моему нет предела: уже полтора дня на бульваре Шевченко с пьедестала пытаются сковырнуть Щорса – а ни хрена. Хорошо сидит! Уже нагнали техники – и снова ни хрена. Просто-таки образец цеховой солидарности: Щорс держится за коня, конь за пьедестал, а пьедестал врос в землю так, что из-за этого портить глобус как-то не решаются. Честно, это какая-то „репка“: тянут-потянут – вытянуть не могут. Наверное, я подумал, ищут мышку. Но, видно, в Киеве с мышами напряженка… В общем, сделано на совесть, на века.

Но к вечеру со Щорсом было кончено. Ломать – не строить, дальше вам известно. А вчера я проезжал и что увидел. На пьедестале что осталось? От Щорса и коня. Его подковы. Не одна, не две, а целых три! Что внушает неподдельный оптимизм. Как известно, подкова – на счастье. Вот и выходит, что у киевского счастья запас прочности – тройной. И это главное!»

 

Беседовал и подбирал тексты Иосиф ТУРОВСКИЙ