Родом с Евбаза

24 июня исполнилось 75 лет Михаилу Френкелю – нашему киевскому автору, известному еврейскому журналисту и литератору. Он по праву считается главным еврейским журналистом Украины, причем, в отличие от массы украинских раввинов, которые через одного именуют себя главными, он реально главный: и фактически – как старейшина и ведущий мастер корпоративного сообщества, и формально – как глава Ассоциации еврейских СМИ Украины. На правах коллеги и старинного (болeе 30 лет) приятеля я решил поговорить с ним по-свойски.

 

– Миша, прежде всего – поздравляю от всей души с наступлением возраста интеллектуальной и душевной зрелости. Не тяжеловат ли багаж прожитых лет?

– Тода раба!.. Когда достигаешь такого возраста, без чувства юмора жить невозможно, иначе болячки допекут. Так что начну с анекдота. Встречаются два приятеля моего возраста, и один другому говорит: «Изя, хорошо помню, что нужно бегать за девчонками. Но убей меня, не помню, зачем». Если же серьезно, то человек предполагает, а Господь располагает. Были в моей жизни тяжелые моменты, когда предположения и расположения не совпадали. Но случались и счастливые мгновения, в которые Божье расположение было ответом на мои желания. Не весь жизненный груз оказался легким. Да, видно, так было дано свыше.

– Ты помнишь, как все начиналось? Не обязательно с момента появления на свет, но все-таки поведай о своих родителях, детстве, юности и первых шагах в творчестве.

– В Facebook есть несколько клубов коренных киевлян, так они себя именуют. Как правило, самые коренные – это те, чьи семьи поселились в столице Украины в 1950-е гг. А мой прадед приехал в Киев в 1880-е. В то время еще существовала «черта оседлости», в губернском городе из евреев могли жить только купцы высоких гильдий, люди с высшим образованием и те, кто имел особые заслуги перед государством. Мой прадед и поселился в Киеве благодаря заслугам. Он был участником Русско-турецкой вой­ны. На ней он потерял ногу, но был награжден Георгиевской медалью. Она и дала ему возможность поселиться в Киеве в районе Галицкой площади, которую киевляне в просторечии называли Евбазом – сокращение от «Еврейский базар», который был стержнем района.

Дед мой был сапожником, рабочим-обувщиком стал и отец. Женился он поздно, помешала вой­на. На фронт ушли три брата Френкели: Илья, Семен и Арон. Вернулся только младший, мой отец.

Мама родилась в знаковом для хасидов всего мира Меджибоже. И она, и ее сестры вспоминали, что мой дед был очень набожным и ежедневно подолгу молился у могилы основателя хасидизма Баал-Шем-Това. В возрасте четырех лет моя будущая мама чудом уцелела во время самого страшного погрома Гражданской вой­ны, учиненного в Проскурове отрядом петлюровского полковника Семесенко.

Они поженились в 1946 г. Я родился в 1948-м. После тяжелых контузий, полученных на вой­не, отец имел инвалидность и не мог работать в полную силу. Мама была мелкой служащей. В общем, жили мы бедновато.

Когда мне исполнилось восемь лет, умерла бабушка, которая за мной присматривала. И с тех пор время между окончанием уроков и возвращением родителей с работы я проводил как хотел и где хотел. А хотел я его в основном проводить играя в футбол. Сражались мы, как правило, с ребятами из музучилища им. Глиэра, находившегося напротив нашего дома. Играли на деньги. У меня они, конечно, не водились. Зато была хорошая реакция, и я был вратарем. Чаще мы выигрывали, и я получал от тренера денежку на мороженое. Но средств ребятам из нашей компании очень не хватало. И однажды вечером, когда я пришел домой, мама спросила: «Где был?» Я честно ответил, что ходил в кинотеатр «Ударник», где в очередной раз смотрел наш любимый фильм «Подвиг разведчика». Мама грустно посмотрела на меня. Как оказалось, в тот вечер парни из нашей компании «бомбанули» уличный киоск. Взяли так, по мелочи: конфеты, печенье сигареты. «Сынок, – сказала мама, – никогда не бери чужое. Потому что, если украл Иван, скажут, украл Иван. А когда украл Абрам, скажут, что украли евреи». Эту галутную мудрость я запомнил на всю жизнь.

Свою первую газетную заметку я опубликовал в газете с пафосным названием «Юный ленинец». С тех пор прошло 58 лет. Быть плохим журналистом у меня не получилось из-за необходимости таковым не быть. Дело в том, что в газету «Комсомольское знамя», где я впоследствии проработал почти 30 лет, я был взят на птичьих правах как «постоянный внештатный автор»: мне шел трудовой стаж, но зарплату не платили, только копеечный гонорар за публикации. Кроме того, первый мой главред, мягко говоря, недолюбливал представителей определенной национальности (это, правда, не относилось к симпатичным девушкам из корректуры). Поэтому, чтобы не уволили, приходилось писать много и хорошо. Так и выбился в люди.

– У тебя есть шикарный цикл про Евбаз. Можно ли тебя называть пацаном с Евбаза?

– Шоваво, шочното!

– И что это означает?

– Это означает, что у обитателей Евбаза был свой язык. Непонятный, к слову, не только иногородним, но и другим киевлянам. Кто и зачем его изобрел, неизвестно. Есть у меня предположение, что этот язык изобрел евбазовский торговый люд, чтобы можно было переговариваться, не опасаясь, что поймут покупатели, которых надо облапошить. А сказал я тебе всего лишь: «Вова, точно». Да, я был евбазовским пацаном. И, конечно, не только я, но и знаменитый артист Борис Сичкин, и другие незаурядные люди.

– Ты написал книгу «Дело было на Евбазе»…

– Друзья меня упрекают, что литературные произведения я стал писать слишком поздно. Мои первые две книжки (кстати, первая была издана журналом «Перець» фантастическим ныне тиражом 100 тыс. экземпляров) были сборниками сатирических и юмористических рассказов. Повести я стал писать, уже когда перевалило за 60. Думаю, что как был, так и остался журналистом. Несколько лет назад я в случайно оказался на месте, где когда-то стоял двухэтажный дом, в котором я жил с младенчества. И мне захотелось рассказать новому поколению киевлян о том, какой славный в своем большинстве народ жил здесь, в старом районе города, именуемом Евбаз.

Многие знают песенку «Но без Подола Киев невозможен…». Евбаз своим колоритом тоже украшал старый Киев. Вначале я собирался написать всего лишь пару очерков о жизни на Евбазе. Однако мои планы неожиданно изменил текст, полученный от давней приятельницы. В нем разъяснялись названия старых киевских районов. При этом упоминались их география и имена языческих божков, имевших к ним какое-то отношение. Да-да, все районы. Даже одиозная по нынешним временам Сталинка. Только Евбаз упомянут не был. Тогда я и подумал, что было бы несправедливо отдавать историю любимого города на откуп любителям языческих верований. И решил продолжить свои рассказы о Евбазе. Вот так и сложилась книга. Само собой, во многом автобиографическая. И не только о Евбазе, но и о большом мире, частью которого он был.

– Когда ты почувствовал себя евреем? И как осознал, что антисемитизм неистребим?

– А знаешь, в шесть лет я сам был антисемитом… Минут эдак пятнадцать. Как-то летним утром я спустился из бабушкиной квартиры во двор. У меня было два бутерброда с докторской колбасой. Один – в зубах, другой за пазухой. Он предназначался дворовому псу, которого я опекал. Но пса во дворе не оказалось. Зато там отчаянно ругались Вовка и Додик. Первый был старше меня на два года, второй – на год.

«Мишка, – призвал меня в третейские судьи Вовка. – Он жадина, не хочет дать мне поиграть с машинкой». «Ты ее сломаешь», – заявил Додик. Спор разгорался. Володька еще раз обратился ко мне: «Мишка, он жадный. Скажи ему, что он жид!» Я тоже рассудил, что Додик мог бы и дать Вовке поиграть с машинкой, и простодушно сказал: «Додик, ты жадина, ты жид!» «Кто – я?! – возмутился он. – А ты кто?» «А я не жадный, – ответил я. – Вот Шарику бутерброд вынес».

Я наивно подумал, что инцидент на этом завершился. Но Додик был явно чем-то сильно возмущен. Он сорвался с места и побежал в свой подъезд. Минут через пять оттуда вышел родной брат моей мамы дядя Илья и грозным голосом позвал меня. Он взял меня за руку, привел в свою квартиру, усадил на диван, сел рядом и спросил: «Мишка, а ты знаешь, кого зовут жидами?» «Да, – простодушно ответил я. – Жадных людей». Дядя грустно улыбнулся и начал меня просвещать. И я узнал о существовании неведомого мне ранее загадочного народа – евреев. Живут они как все, объяснил мне дядя, но плохие люди обзывают их и обвиняют во всех грехах. Этой части его рассказа я не удивился. Изумился другому: оказалось, что и я, и мои родители, и дядя Илья, и его дочка Майя, и все остальные родственники – евреи. Так я перестал быть антисемитом, пробыв им совсем недолго. А ведь какой энтузиазм испытывают некоторые, находясь в этом «звании» долгие годы!

За долгую жизнь мне довелось видеть разный антисемитизм – и смешной, и дикий. Но всегда мерзкий, как любая другая ксенофобия, любая попытка унизить человека только из-за того, что его родила «не та» мама. Увы, антисемитизм неистребим. Марк Твен писал: «Все народы ненавидят друг друга. И все вместе ненавидят евреев». Марк Твен евреем не был, но хорошо знал историю.

И тем не менее бывают разные времена. Если бы мне еще лет 15 назад сказали, что в Украине могут избрать президентом еврея, я бы счел это не самой удачной шуткой. А теперь?

– Знаю, что трагедия Бабьего Яра коснулась и твоей семьи. Расскажи об этом подробнее.

– Подробнее потребовало бы долгого разговора. И всё же… В ряде статей и документов можно встретить цифру 28 спасенных из Бабьего Яра. Однако 12 из них – это евреи-военнопленные из Сырецкого концлагеря. Им удалось сбежать от нацистов в сентябре 1943 г. Остальные – это подростки и дети, убежавшие из колонны, шедшей в Бабий Яр, или спасенные соседями-украинцами.

И только одному человеку удалось в ночь после первого дня массовых казней выбраться из расстрельной ямы. Это была Дина Проничева, двоюродная сестра моего отца. Уже став журналистом и помня рассказы Дины, я провел много времени над чтением материалов о трагедии Бабьего Яра. Если бы Дина жила не в СССР, где Холокост всячески замалчивался, а в какой-нибудь европейской стране, то она бы была не менее известна, чем Анна Франк. Судите сами: в годы вой­ны ее еще пять раз арестовывали гестапо и полицаи. И каждый раз ей удавалось спастись. Впоследствии она была свидетелем обвинения на двух процессах над нацистскими преступниками и палачами Бабьего Яра: в Киеве и в Дармштадте.

Дина упомянута в романе Анатолия Кузнецова «Бабий Яр». Работая над ним, он многое у нее расспрашивал о многом. Но думается, о ней самой можно было бы написать книгу с захватывающим сюжетом. В ней были бы и герои, и предатели. Там была бы и дворничиха, донесшая гестаповцам на брата Дины, расстрелянного ими тут же в родном дворе. И влюбившийся в Дину немецкий солдат, предупредивший ее об очередном аресте… Но этой книги еще нет. Я опубликовал несколько документальных очерков о Дине. Но корю себя, что повести так и не написал. Правда, вместе со сценаристом Александром Евсюковым мы сделали заявку на киносценарий, но он пока, к сожалению, ждет своего режиссера. Дина умерла в 1977 г. Она успела увидеть советский памятник, открытый в 1976-м. Взглянув на него, она сказала: «А где же тут евреи?..»

– Какие материалы первого пятидесятилетия твоей творческой деятельности запомнились и чем?

– Если начну перечислять – решат, что намекаю на Пулитцеровскую премию… А если серьезно, то действительно были статьи и рассказы, о которых вспоминаешь с добрыми чувствами. В 1979 г. я брал интервью у одного молодого ученого-биолога, к слову, впоследствии ставшего членкором Академии меднаук. Материал ему понравился, и он мне рассказал, что в соседнем отделе работает сотрудница, маленькой девочкой попавшая в Освенцим. Она чудом выжила и после освобождения была удочерена киевской семьей. Я встретился с ней и ее приемными родителями, окунулся в теплую атмосферу этого дома. И, наверное, поэтому у меня получился очень эмоциональный очерк «Черный сахар, красная кровь». Почему кровь? Потому что нацисты использовали маленьких детей как доноров. А сахар… Когда концлагерь освободили, один красноармеец угостил девочку кусочком сахара. Он лежал у него в кармане шинели, был вывалян в махорке и оттого казался черного цвета. И девчушка еще долго думала, что сахар вообще такой. Мой очерк был признан лучшим материалом года. Прошло столько лет, а вспоминаю с волнением.

– Расскажи-ка про «Козу».

– Собственно, «Козы» было две: газета «Комсомольское знамя», называемая так в просторечье, и юмористический клуб газеты. «Козой» он был назван ее создателем, то есть мною. Коллектив у нас был что надо! В своем большинстве – классные профессионалы и надежные товарищи. Имен называть не буду, потому что всех перечислять долго, а кого-то не назовешь – могут обидеться. Один нюанс: после развала Союза люди из партийных и комсомольских органов говорили нам, что по числу анонимок, поступавших к ним из различных изданий, «Коза» занимала последние места: не «стучали» друг на друга.

В разгар перестройки мы начали позволять себе писать такое, чего раньше бы не напечатали из-за цензуры. В результате если в 1987 г. ежедневный тираж составлял 250 тыс. экземпляров, то к 1991 г. он вырос до 1,6 млн. Коммерческого телевидения в Украине тогда еще не было, поэтому газеты стали основным источником интересной информации. Наша популярность была велика. Кроме всего прочего, я был еще и ведущим юмористического клуба «Коза», выходившего по воскресеньям с моей фотографией. Поэтому меня, бывало, узнавали на улицах или в метро. И вот однажды летом я ехал в переполненной электричке на дачу к семье, держа в руках свежий воскресный номер газеты. И вдруг обнаружил, что стоявший неподалеку вместе с отцом мальчишка лет десяти пристально смотрит то на меня, то на газету с моей фотографией. Ну, думаю, и этот узнал. И вдруг слышу, как мальчишка говорит отцу: «Папа, смотри: это Заваров». А в те годы у меня была курчавая шевелюра, действительно похожая на прическу Саши Заварова, о котором, к слову, я как спортивный журналист впервые написал, когда ему было 14 лет. Папаша смерил меня хмурым взглядом и сказал отпрыску: «Если это Заваров, то я Марадона».

Нередко на стенах в кабинетах разных творческих людей я видел фото, на которых хозяин кабинета изображен в момент вручения ему какой-нибудь награды. А я думаю, что рядом нужно повесить табличку с древнеримским изречением «Sic transit gloria mundi» (Так проходит мирская слава). Это стимулирует для новой работы – чтобы не почивать на лаврах.

– В двух соседних странах многие ностальгируют по Советскому Союзу, пломбиру и дружбе народов. Есть ли у тебя добрые воспоминания об СССР?

– А что? Пломбир был действительно очень вкусный. Ну а пирожки с мясом по четыре копейки – просто объедение. Да, были времена… Вот только когда вспоминаешь, как тебя пять лет не принимали в университет, особо не скрывая, что из-за «не той» пятой графы, ностальгия снижается. У каждого свои воспоминания. Но не всякий осознает, что хорошо ему было тогда, потому что он был молод, здоров и ему улыбались девушки, а не от того, что была советская власть.

– Украина стала жертвой агрессии со стороны России. Если бы ты мог поговорить с Путиным, какие аргументы пробовал бы использовать, чтобы заставить его прекратить бойню? Или просто повторил бы текст письма запорожцев турецкому султану?

– Мне как-то довелось прочитать это письмо. Не думаю, что его следовало бы отправлять московскому царьку. Оно для него слишком интеллигентно написано. Не поймет. Ему бы чего-нибудь попроще. Скажем, те самые куплеты, которые он перед началом агрессии адресовал украинскому президенту. Цитировал он, само собой, лишь заключительную их часть. На самом же деле это совершенно омерзительная, с нецензурщиной частушка. Я помню, как с брезгливостью на нее реагировали даже пацаны из криминального мира. Но чтобы правитель одного государства с помощью этого дерьма угрожал главе другого – это ни в какие рамки нормального общения не укладывается.

И дело здесь не только в самом Путине, а в том, как гопник, с удовольствием слушавший эту песенку в питерской подворотне, стал властителем огромной страны, которую якобы «умом не понять и аршином общим не измерить». И это не первый случай в российской истории, когда вроде бы неглупые люди отдают власть невзрачному человечку, которым, как им кажется, будет легко управлять. Но как же страшно для всех них это заканчивалось! И для князей Долгоруких, и для товарищей Каменева, Зиновьева и Бухарина, и для Бориса Березовского. Вечно наступать на одни и те же грабли – историческая карма России.

Калигула в детстве был славным мальчишкой. Убивать, мучить людей и насиловать родных сестер он принялся, уже став императором. Исполнительный чиновник Путин когда-то носил портфель за своим шефом Собчаком, а сегодня за ним носят дипломат с его экскрементами. Власть развращает. А абсолютная власть развращает абсолютно. И я не думаю, что нынешний Путин может адекватно отреагировать на честный разговор. Теперь он сможет что-либо понять, если сам окажется в ситуации, когда речевка «нравится – не нравится…» будет обращена к нему. Особенно если ее произнесет собеседник с табакеркой в руке.

– Твой прогноз в отношении вой­ны?

– Чтобы дать серьезный прогноз, нужно или обладать даром провидения, или владеть огромным массивом реальной информации. А я, увы, лишь немножко Нострадамус и совсем не генерал Залужный. Совершив преступление на Каховской ГЭС, московский князек как бы сказал всему миру: «Смотрите, какой я безбашенный! Я еще и не такое могу». Украинцев он этим точно не напугал. Но как поведут себя влиятельные союзники Украины? Покажут они себя чемберленами или черчиллями? От этого будет многое зависеть. В том числе и сроки завершения вой­ны.

– Как еврей и журналист, вот уже более 30 лет пишущий статьи в поддержку Израиля и против антисемитизма (Михаил 20 лет был главным, а теперь – почетный редактор газеты «Еврейский обозреватель»), ты, конечно, внимательно следишь за событиями на Земле обетованной. Что тебя радует, а что печалит?

– Я родился через полтора месяца после провозглашения независимости Израиля. И считаю это знаковым фактом для себя. С тех пор, как стал изучать еврейскую историю, испытываю радость просто от того, что Израиль есть на карте. Я жил в стране, где пропаганда каждый день твердила о «сионистских агрессорах» и «израильской военщине». Я в это не верил уже лет с 15, когда под предлогом болей в горле отказался читать в школе политинформацию о положении на Ближнем Востоке. После окончания Шестидневной вой­ны моя двоюродная сестра Майя, уже 30 лет живущая в Кармиэле, рассказала в кругу семьи анекдот: «Раньше говорили „бей жидов“, а теперь говорят „бей по-жидовски“». Много лет спустя я рассказал его генералу Узи Наркису, командовавшему в Шестидневную вой­ну войсками, освободившими Восточный Иерусалим. Он очень смеялся. Советские евреи тогда тоже были от этого анекдота в восторге. А что касается «израильской военщины», то я очень люблю фото, на котором моя дочь Лена в форме ЦАХАЛа держит в обеих руках по винтовке М16. Я просто обожаю эту «израильскую военщину», а также своих внуков-сабров.

Радует, что хайтек Израиля едва ли не впереди планеты всей, что, несмотря на вынужденные большие военные расходы, уровень жизни достаточно высок. Мне очень по душе оптимистичный нрав израильтян. Можно еще много плюсов перечислять. Но есть и то, что заставляет задуматься. Еще 30 лет назад, когда в Киев в ранге министра иностранных дел приехал Шимон Перес, я вел с ним телевизионную беседу. Я спросил Переса, почему Израиль уделяет так мало внимания противостоянию направленной против него шумной арабской пропаганде и не думает ли он, что это может привести к резкой радикализации арабского населения Израиля. Перес мне ответил, что евреи морально выше своих врагов и поэтому не могут вести информационную вой­ну теми же методами, что и противник. Кроме того, и денег у нас гораздо меньше, чем у нефтяных шейхов. Израильские арабы, добавил он, живут гораздо лучше своих соплеменников в соседних странах, поэтому радикализм им не нужен.

Увы, прошедшие годы показали, что врагам Израиля не раз удавалось приносить вред его международному имиджу из-за недостаточного противостояния потокам клеветы на еврейскую страну. Но еще более тревожит какое-то снисходительное отношение к проникновению политического исламизма в сознание израильских арабов. Это привело к тому, что их радикализация видна уже невооруженным взглядом и в тревожные для страны дни выливается в откровенные нападения на евреев и стычки с полицией. Не понимаю, почему эта серьезнейшая проблема волнует израильский истеблишмент гораздо меньше, чем, например, ситуация в Газе. Там враг, и это понятно. А в Лоде твой сосед – враг или друг? Разберешь не сразу, и, может, поздно будет.

И еще о весьма важном. Только не очень умных людей развлекает ситуация, когда выборы в Кнессет проходят по два раза в год. Самое плохое для страны здесь в том, что лидер победившей с минимальным перевесом коалиции вынужден отдавать важные министерские посты представителям карликовых партий, без помощи которых коалиция могла не состояться. Постоянно получается, что руководить важнейшими сферами жизни страны начинают партийные выдвиженцы, а не профессионалы. Сколько неприятных коллизий возникало из-за этого в последние годы! А сколько неприятностей еще предстоит… Всего этого, прямо скажем, бардака не происходило бы, если бы в Израиле была американская или французская система власти. Хорошо понимаю, что в стране, гордящейся поговоркой «Два еврея – три мнения», было бы сложно такую систему внедрить. Но чтобы не загубить страну, надо что-то кардинально предпринимать.

Но, конечно, главное в мыслях об Израиле, это слова из старой песни: «Жила бы страна родная, и нету других забот».

– Что бы ты себе пожелал в честь юбилея?

– Что же себе пожелать? Где поймать золотую рыбку, готовую исполнить желание? Еще довольно давно я сочинил фразу: «Если поутру за окном поют птички, значит, ты еще живой». Вот и пожелаю себе подольше по утрам слышать пение птиц.

 

Беседовал Владимир ПЛЕТИНСКИЙ