Петух раздора

Из Википедии: «Капарот – иудейский обряд, практикуемый некоторыми религиозными евреями накануне Йом-Кипур. В обряде есть много разных элементов, наиболее известный из которых – крутить живую курицу или деньги над головой три раза. Цель обряда – напомнить и дать прочувствовать человеку, что за грехи полагается суровое наказание, что должно побудить человека к раскаянию накануне Судного дня. Зарезанную курицу или деньги отдают бедным людям в качестве пожертвования, тем самым увеличивая свои заслуги перед Судным днем».

 

В бывшем СССР мои родители работали учителями и были далеки от всего религиозного – соблюдение религиозных обрядов могло привести к потере рабочего места. Единственным причастным к иудейским традициям человеком в семье был папин отец – мой дедушка Иосиф, инвалид Великой Отечественной войны с парализованной правой рукой, портной на пенсии в 45 рублей в месяц. В свои 80 лет дедушка хоть и боялся как огня всего связанного с официальными органами, но соблюдал обычаи и традиции.

Религиозность дедушки если и проявлялась, то на комфортно далекой дистанции от квартиры моих родителей. Исключение делалось раз в год – при соблюдении обряда капарот, когда дедушке непременно требовалось мое присутствие. Во избежание семейного конфликта на религиозной почве родители вынуждены были идти на компромисс.

В канун Судного дня дедушка приносил плененного петуха завернутым в газету к нам домой. Потом пернатого распаковывали. Обычно петух был полностью шокирован происходящим и не подавал признаков жизни, лишь изредка мигал пленками над остекленевшими глазами. Меня, панически боявшегося, что он вот-вот нагадит мне на голову, силой усаживали на табурет, и дедушка вертел птицей над моей головой, приговаривая шепотом молитвы на идише.

Сидя на табурете обезволенный, как тот петух, я небезосновательно боялся, что нервы петуха могут сдать тут же, во время вынужденного полета над моей головой. Дело в том, что, когда я был в юном возрасте, на меня гадили все птицы, которым было не лень. Несколько раз в парке на меня испражнились голуби, на балконе нашей квартиры на меня нагадил вконец оборзевший воробей-камикадзе, а у подъезда нашего дома меня решили пометить ласточки. Даже во время игры с соседской ребятней в футбол во дворе под широким дубом под птичий помет удалось угораздить именно мне – прямо на мою голову от души смачно облегчился огромный ворон, который сидел на ветке дуба, смотрел на происходящее и покаркивал. Или тужился…

Мне говорили, что птичий помет – это к счастью, но я так не думал. В особенности я не мог смириться с бесчестием, отмывая слипшийся помет ворона с волос под торжествующий смех всех присутствовавших во дворе. Вопрос, нагадит ли на меня из мести к пленившему его дедушке петух, казался всего лишь вопросом времени, и с каждым годом статистика была явно не в мою пользу.

Последнего своего капаротного петуха я застал у дедушки дома. Но тут необходима некая ознакомительная преамбула и описание действующих лиц.

Дедушка жил один в пятнадцатиметровой комнате коммунальной квартиры, в получердачной мансарде на пятом этаже дома. Раньше, в течение 20 лет после окончания Великой Отечественной войны, с дедушкой в квартире жили бабушка, папин старший брат и сам папа, но потом сыновья переехали, а в середине 1970-х бабушка умерла, и дедушка остался жить один. Инвалид с мизерной пенсией с трудом мог ухаживать за собой. Раз или два в неделю мы с папой носили ему домашнюю еду и продукты. Хождение пешком к дедушке также считалось полезным для моего здоровья.

Дедушкиной соседкой по квартире была тетя Хайка. Седая с патлами тонких несобранных волос, худая как щепка, с типичным горбатым и длинным, чуть ли не до губ носом, старуха напоминала мне бабу-ягу и занимала две соседские комнаты вместе со своими сыновьями – крупными мужиками, постоянно сновавшими по квартире в знававших виды белых майках-алкоголичках, сквозь которые виднелась густая рыжая поросль. После смерти бабушки у дедушки с тетей Хайкой был долголетний конфликт – он утверждал, что соседка подворовывает его продукты из холодильника и ждет его смерти, чтобы заполучить в пользование еще одну комнату. Полагаю, что оба пункта обвинения были небезосновательными.

Мои отношения с хозяйствующей в душной, со скошенным закопченным потолком общей кухне тетей Хайкой тоже не заладились. В принципе, для этого было достаточно ее внешности бабы-яги, но однажды она мне, еще совсем маленькому, поднесла на щербатом блюдце попробовать заплесневевший с виду кусок кислого арбуза, и мне, брезгливому, этого хватило через край. Хайкины попытки наладить отношения со мной в более взрослом возрасте ни к чему не привели, и, с содроганием вспоминая дрожащий на блюдце, покрытый пленкой арбуз, на предложения вроде: «Гомочка, хочешь кугочку?» или «Возьми пигожок!» я решительно не реагировал.

Ну а теперь про того самого петуха. Соблюдая мой моцион, мы как-то раз пришли к дедушке домой, и пока папа ходил с ним на кухню укладывать еду в холодильник и выяснять отношения с Хайкой, я обнаружил в углу комнаты белого петуха со связанными крыльями. Недолго думая, чтобы избежать ненавистного процесса верчения петухом над головой, я решил выпустить петуха на свободу. Не заморачиваясь соображениями о том, как связанный петух попадет на землю с пятого этажа (как по мне, пернатый вполне мог покончить жизнь самоубийством), я посадил его на подоконник и начал упорно подталкивать к прыжку, но птица была против. По широкому подоконнику, через открытое окно и вдоль карниза петух проследовал в комнату тети Хайки, которая тем временем разбиралась с дедушкой на кухне, следя, чтобы границы ее владений в холодильнике не были нарушены.

Минут пять я наслаждался одиночеством. Вдруг из Хайкиной комнаты раздался звук бьющейся посуды, а еще через полминуты послышался надтреснутый непомерной трагедией голос самой Хайки: «Гевалт! Мой сервиз!» Оказалось, что петух запрыгнул на этажерку, где стояли столовые тарелки соседки, и две из них упали на пол.

В связи с происшествием разыгрался нешуточный конфликт. Хайка требовала петуха в компенсацию за разбитые тарелки из довоенного сервиза ее покойной мамы, а дедушка возражал, что тарелки были копеечные, выпуска хрущевских, если не брежневских годов, а сам петух стоит намного дороже. После долгих споров стороны решили обратиться к арбитру – уважаемому раввину Хаиму Рабиновичу, проживавшему в доме напротив. Он выслушал аргументы пререкающихся сторон и в итоге принял воистину соломоново решение – петуха сварить и поделить пополам. Стороны, еще минут пять поспорив о том, кто будет готовить петуха – дедушка утверждал, что злостная Хайка может его либо отравить, либо оставить ему меньшую половину, – согласились выполнять решение под третейским надсмотром жены Рабиновича.

 

Эпилог

Я избежал обряда капарот, поскольку конфликтующие стороны были слишком озабочены выполнением арбитражного решения.

С тех пор птицы, кажется, стали меня игнорировать. В последнее время, правда, они предпочитают гадить на мою машину. Иногда мне кажется, что на нее покушаются исключительно птицы с расстройством желудка, и я не успеваю ее отмывать.

Несколькими месяцами позже эпизода с петухом дедушка заболел и умер. Его комната досталась Хайкиной семье.

Над моей головой больше никто не крутил петухов…

 

Рами КРУПНИК