«Моя задача – укрепить ощущение сопричастности»

Председатель совета директоров Музея еврейского народа «Ану» на протяжении 15 лет меняет облик и характер своего детища. Для нее это не просто работа, а путь, начавшийся много лет назад в Москве, о котором она рассказала корреспонденту «Еврейского журнала».

 

– Год назад вы написали книгу «Узнай, кто ты, – измени жизнь». Изучение собственных корней действительно может изменить жизнь к лучшему?

– Эту книгу я написала, осознав, что мой и не только мой жизненный путь – родиться меньшинством, жить в стране, где ты «иной», а затем принять решение переехать – это действительно повышение качества жизни. Мы живем в глобальном мире, где множество актуальных вопросов встало еще острее во время пандемии: кто я, почему ощущаю одиночество, хотя у меня много друзей и родственников, и т. д. Я пытаюсь помочь тем, кто занимается поиском своей идентичности для того, чтобы сделать жизнь качественнее.

– Зачем вашему московскому сверстнику, выросшему в интеллигентной ассимилированной семье, копаться в корнях?

– Возможно, для спокойной жизни это действительно ни к чему. Однако существует кризис среднего возраста. Когда рождаются дети, когда человеку исполняется 40 лет, часто возникают вопросы: что я хочу передать потомкам? кто я и зачем живу? Корни – это ведь не только далекое прошлое. Мой дедушка пережил блокаду Ленинграда. Я долго задавала вопросы больше из вежливости, а потом начала замечать детали поведения, которые раскрывают дедушкин характер. Например, он не оставляет на тарелке ни крошки. И я осознала, что у меня то же самое, при том, что я никогда не голодала. То же самое в плане отношений. Дедушка начал рассказывать о своих родителях, и я поняла, что история жизни его отца мне очень близка. Вопросы дедушке – это вопросы не про него, это вопросы про себя.

– Возьмем обратный пример: израильтянин средних лет по имени, допустим, Моше Коэн служил в армии, разговаривает на иврите, отмечает еврейские праздники, слушает израильскую музыку. Зачем ему искать неведомые корни?

– Предположим, что Моше родился в Кирьят-Гате. Его мир – это семья и Кирьят-Гат. Такой Моше мало что знает про еврейский народ. Он изучал в школе историю, изучал ТАНАХ, но поинтересуйтесь у него, что такое еврейский народ сейчас, и он сможет рассказать только о своих родственниках. Если один из них живет в Париже, а другой в Бруклине, Моше будет знать, что во Франции и США тоже живут евреи. И на этом его знания закончились. А ведь мы с вами говорим о народе, лишь 40% которого живут в Израиле, остальные – по всему миру. О маленьком креативном народе, которым нужно гордиться, который смог за 73 года создать современное государство. Но Моше может не знать, что нужно гордиться и что он – часть глобального мира. Музей поможет ему обрести 15-миллионную семью.

– Прежнее название Музея еврейского народа –Музей диаспоры. Почему было решено переименовать?

– Музей диаспоры создавался в 1960-е, тогда общество разделяло установки Бен-Гуриона: создан Израиль, все евреи должны туда переехать. Музей открылся в 1978 г., когда уже было понятно, что всеобщей алии не будет. Смена названия произошла в несколько этапов. Сначала мы назвали структуру Музеем еврейского народа: больше половины еврейского народа не живет в Израиле и не планирует переезд. Мы хотим познакомить всех со всеми. Название «Музей диаспоры» очень разъединяющее, мы не хотели рассказывать о дальнем прошлом, целью было показать, насколько сложно и замечательно быть разными. Трансформация музея ведется последние 15 лет и была инициирована моим отцом Леонидом Невзлиным, который создал для этого фонд «Надав». Планируя открытие, мы хотели расширить рамки названия, потому что у нас есть не только экспозиции, но и школа, ведется образовательная и культурная деятельность. Так было добавлено местоимение «ану» – «мы». Мы поняли, насколько еврейскому народу не хватает этого ощущения. Мы же хотели показать, что нас объединяет.

– Религия, наверное?

– То, что объединяет, может и разъединять, правда? Есть Государство Израиль, в нем можно жить, а можно и не жить, но Израиль является нашим общим магнитом. Есть иврит, его можно знать, не знать, знать хорошо или читать отдельные молитвы. Пытаться объединить религию и людей, не ведущих религиозный образ жизни, бесполезно. Да, еврейский народ начался с религии, но границы народа со временем расширились. Я человек верующий, но не соблюдающий обряды, религиозный образ жизни мне не подходит. Один мой сын уважает религиозные традиции. Второй против, «потому что это всё не доказано наукой». Наш музей помогает найти свое связующее звено с еврейским народом, будь то театр, еда, музыка, генеалогия, история, государство. Моя задача и задача нашей команды – не сказать посетителю, как правильно, а укрепить ощущение, что он – часть чего-то большего.

– Я побывал в Музее диаспоры лет 30 назад. Помню макет итальянской синагоги, одежду йеменских евреев. Что происходит на территории музея сейчас?

– Там 10 тыс. кв. м всего интересного. У нас можно увидеть гитару Леонарда Коэна, с которой он последний раз выступал в Рамат-Гане, или воротничок Рут Бейдер Гинзбург. Вы можете посмотреть видео, которое за семь минут расскажет об истории еврейского народа, и фильм Стивена Спилберга «Инопланетянин» о пришельце с другой планеты. Еще вы можете найти у нас немало информации о Соломоне Михоэлсе, посмотреть карикатуры на известных личностей, услышать колыбельную на идише. Но наша цель – не художественные и исторические объекты, а вы и ваше путешествие. Музей еврейского народа «Ану» выполняет функции путеводного камня для человека любой национальности.

– Как вы смогли соблюсти баланс между разными еврейскими общинами, чтобы не было жалоб на перекос в сторону идиша и ашкеназов?

– У нас длинный список научных консультантов. Было много критериев: сефарды и ашкеназы, женщины и мужчины, ныне живущие евреи и покойные… Наконец, баланс между теми, кто работал в сфере еврейской культуры, и просто культурными деятелями еврейского происхождения. Музей диаспоры был очень мужским и ашкеназским. Теперь он представляет всех – как в Израиле, так и за его пределами.

– Есть в Израиле места, куда принято отправлять высокопоставленных визитеров: Стена Плача, «Яд ва-Шем». Надо ли внести в список и ваш музей? Чем он способен помочь, условно говоря, канцлеру Австрии?

– Во-первых, сложно понять Израиль, если не понимать историю еврейского народа в контексте. Во-вторых, вы представляете себе количество мифов, бытующих вокруг еврейского народа? Мы маленькие, но нас очень много, и мы очень громкие. Мифы надо декодировать. На более серьезном уровне влияние ТАНАХа и еврейской культуры на мировую цивилизацию огромно и имеет значение для любого зарубежного политика. Для полноты картины он обязан посетить Музей еврейского народа.

– Если бы существовала машина времени, в какой период еврейской истории вы бы отправились?

– Когда я впервые увидела могилы Авраама и Сары в пещере Махпела, я ощутила связь поколений. Я вдруг поняла или, скорее, почувствовала, что могу представить Авраама и Сару в качестве моих дедушки и бабушки. Это то, что дало мне ощутить свои корни. Поэтому в машине времени я отправилась бы к самым истокам.

– Как проходили поиски вашей собственной идентичности?

– До 13 лет у меня не было еврейских знаний. Благодаря однокласснику из обычной рабоче-крестьянской 121-й школы в Черемушках я узнала о школе Липмана. До того я ощущала себя чужой: у нас дома было много книг, у одноклассников – мало, на улице меня лет в семь назвали «жидовкой». Я рассказала об этом бабушке, которая преподавала в моей школе. Бабушка ответила: «Да. Это значит, что мы евреи. В нашей школе есть только два еврея – ты и я, и это значит, что мы на эту тему больше никогда разговаривать не будем». У нас никогда не было еврейских разговоров. Единственное, на Песах дома была маца. Бабушка в 2000 г. умерла, и мы разбирали ее вещи. Внезапно я осознала, что у бабушки были разные сервизы: для молочных и мясных блюд, для обычных дней и Песаха. Естественно, семья разделяла традиционное советское еврейское развлечение – выискивать евреев в заметках о получивших награды.

– Чем вам помогла еврейская школа?

– У меня не было братьев и сестер, и пока я не попала в еврейскую школу, не понимала, насколько я одна. У Липмана я обнаружила людей, которые хоть и не были мне родственниками, но разделяли те же ценности и интересы. Например, после школы все изучали английский. Планы, где жить дальше, не заканчивались переездом из Черемушек в район проспекта Вернадского: одноклассники мечтали об Антверпене, Нью-Йорке и Монреале. Еще меня поразило еврейское чувство юмора, переходящее в цинизм и самоуничижение. На уровне ощущений оказалось, что я не одна, что я часть чего-то большего. Мы живем в совершенно разных местах, но мы до сих пор вместе.

– А свои первые впечатления от Израиля помните?

– Очень хорошо. Впервые я приехала сюда в 13 лет благодаря бабушке. Когда все массово уезжали, ее бывшие ученики, уже выписанные из квартир, хранили у бабушки вещи и ночевали на полу перед отлетом. В 1991 г. она собралась их навестить и взяла меня с собой. До этого я за границей не была. Мама предварительно объяснила, что за границей другие люди, другой язык и другие запахи. Мы прилетели из Москвы, выезжаем из аэропорта им. Бен-Гуриона, а вдоль дороги апельсиновые рощи. Этот оранжевый цвет – я его разве что в Сочи видела… Приезжаем в прекрасный Реховот, в дом одного из бабушкиных учеников, который женился на коренной израильтянке в чине полковника. Первый раз в жизни сплю не в своей кровати, и в этой квартире ощущаю себя больше дома, чем когда-либо в Москве. А два дня спустя увидела Стену Плача. Я ничего не знала и не понимала, но было полное ощущение, что знаю эти стены, этот запах, знаю всё. Ощущение дома, которое объяснить на интеллектуальном уровне невозможно.

 

Беседовал Павел ЛЬВОВСКИЙ (jewishmagazine.ru)