Недолгий «золотой век» еврейского языка

Экзотический идиш: Япония, Таити, осажденный Мадрид

Бер Котлерман© Алекс Берк

Так уж сложилось, что для современного читателя идиш часто ассоциируется с полусонным местечком и патриархальным бытом его обитателей, жизнь которых проходит между домом, рынком и синагогой. Однако в первой половине прошлого века идиш функционировал как вполне современный язык, охватывая все области жизнедеятельности и реагируя на все актуальные вызовы. Свободные, образованные и независимые люди создавали на нем богатую, разноплановую культуру, не чураясь самых модных тенденций и вписывая свою еврейскую идентичность в рамки «большого» мира. О феномене литературной экзотики на идише и ее ярких представителях мы беседуем с профессором Бар-Иланского университета Бером Котлерманом.

 

– Одним из наиболее своеобразных голосов в новой еврейской литературе стал прозаик и драматург Перец Гиршбейн, объездивший практически весь мир. Как ему это удалось?

– Гиршбейн воплощает образ этакого еврея-модерниста, который перемещается по миру исключительно по своей воле, а не слепо подчиняясь фатуму. Родившись на мельнице недалеко от местечка Клещели тогдашней Гродненской губернии (ныне город Клещеле, Польша), он учился в иешивах Бреста и Гродно, давал уроки иврита в Вильно, задумал театр на идише в Лодзи и создал его в Одессе, объездил с гастролями все крупные центры «черты», поработал для смены атмосферы бурлаком на Днепре, а потом через Вену, Париж, Лондон, Ливерпуль и Нью-Йорк отправился в странствия по Южной Америке, Океании, Африке и Азии, которые растянулись ни много ни мало на 20 лет. Наверное, он стал первым еврейским «журналистом-международником», печатаясь в нью-йоркской газете на идише «Дер Тог», причем он сам решал, куда ехать и о чем рассказывать.

Как правило, евреи пускались в странствия не из любви к перемене мест – к этому их вынуждали обстоятельства и внешние силы. Гиршбейн же сам выбирает свой путь, он абсолютно свободен, живет за счет гонораров и пьес, идущих на сценах разных театров, и ведет образ жизни в стиле Киплинга или Стивенсона. При этом ему чрезвычайно важно, чтобы окружающий мир знал о его национальной идентичности.

Об этом пишет тогда еще не репрессированный председатель Всероссийского союза писателей Борис Пильняк, встретивший Гиршбейна с женой – поэтессой Эстер Шумячер – в 1926-м в Японии. «Мистер Г. сказал мне, что всегда, с первых же слов знакомства, он говорит о своей национальности, потому что очень многажды раз было в его жизни, когда – по быту его жизни… наружности, костюмам и манерам… – часто не узнавали их национальности. Мистер Г. сказал, что они путешествуют одни, у них никто нигде не остался». «Они двое изъездили весь Земной Шар, – продолжает Пильняк в сборнике рассказов „Расплеснутое время“. – Были в Капштадте, в Австралии, в обеих Америках. Сейчас они покинули Америку в 1924 г., пробыв год в Мексике, пять месяцев они плавали с грузовым пароходом по островам Тихого океана, – теперь они в Японии, осенью они в Китае, весной в Индии, новой осенью в Палестине, – в январе 1928 г. – в России, в Москве».

– Тот же Пильняк поначалу принял Гиршбейна за шведа, да и в быту тот был образцовым космополитом. В чем же проявляется столь важная для него идентичность? Идиш – его национальность, его еврейский мир, его «лапсердак»?

– Не совсем, хотя творимая им новая еврейская культура выражена прежде всего в языке. Но мир его значительно шире – это весь еврейский народ. Пильняк сказал об этом удивительно красиво: «Мистер Г. спрашивал меня о евреях в России, и со всей искренностью я говорил об этом распепеленном народе… ибо мне скоро стало ясным, что для мистера Г. вопрос о судьбах еврейского народа и о судьбах его в России – гораздо существеннее, чем вся его жизнь». При этом круг читателей Гиршбейна шире читающей на идише публики: это, в первую очередь, ценители его творчества на иврите; кроме того, его постоянно переводили на русский, польский и английский. Писатель не стесняется говорить с миром на своем языке, но не подстраивается под него. Это открытый диалог на равных, большая литература на «минорном» языке. И миру интересно то, о чем он говорит и как он это делает.

Гиршбейн пишет не «по-местечковому» (так говорят, когда нужно, герои его пьес), а в полном нюансов динамичном публицистическом стиле – и его идиш прекрасно отвечает нуждам современного мира. Его жена Эстер, которая выросла в Канаде, тоже с легкостью описывает на идише воды Ганга, поэзию Рабиндраната Тагора или татуировки маори. Для них буквально нет границ, но это весьма условный космополитизм.

Гиршбейн с большой нежностью описывает Эрец-Исраэль, но для него важен и еврей из Новой Зеландии. На одном тихоокеанском острове он обнаруживает еврея – выходца из Лодзи, которому хотелось бы вернуться «домой», но как оставить жену-полинезийку? Автор всем сердцем с ним, ему по-родственному грустно, что тот, видимо, никогда уже не увидит родных мест и, как и сам писатель, до самой смерти останется евреем «оттуда».

– Известно, что Гиршбейн активно интересовался киноиндустрией, причем фильмами на идише.

– Задолго до того, как Гиршбейн обратил внимание на кино, по мотивам его пьесы «Ткиес-каф» («Обручение») – предтечи знаменитого «Диббука» – был снят в Вильне в 1924 г. один из первых полнометражных еврейских фильмов, с участием актеров Варшавского еврейского художественного театра (ВИКТ). Правда, этот модернистский сатирический фильм оказался далек от мрачного символистского оригинала (в начале 1930-х к нему добавили в Нью-Йорке звуковую дорожку в исполнении известного актера Йосла Булофа).

Самый известный фильм по роману и сценарию Гиршбейна – это «Грине фельдер» («Зеленые поля»), который вышел в Америке в 1937 г. Сюжет его навеян идеей еврейского фермерства (которой писатель заразился, посетив еврейские колонии в Аргентине) в сочетании с еврейской ученостью. Идеал по Гиршбейну – Тора и продуктивный труд в одном флаконе. Он продолжил эту тему в другом романе – «Ройте фельдер» («Красные поля»), пожив в конце 1920-х с еврейскими колонистами в Крыму, но это уже другая история.

Последние годы жизни писатель провел в Лос-Анджелесе, где пытался пробиться в Голливуд и даже принял участие в подготовке фильма о ликвидации нацистами чешской деревни Лидице. Он скончался в 1948-м – в год провозглашения Государства Израиль, словно закрыв собой эпоху. Эстер Шумячер пережила его почти на 40 лет и была довольно известна своими чувственными стихами.

Гиршбейн – писатель очень еврейский, при этом одним из первых в литературе на идише он считал себя вправе высказываться по любому поводу: о поведении французов на Таити, об отношениях англичан и буров в Южной Африке, о проституции в Аргентине – о чем угодно. Пьесы его до сих пор считаются классикой драматургии на идише. Конечно, Шолом-Алейхем куда известнее, ведь он отражает знакомую, «общепринятую» картину мира, – и поп-культура не устает создавать очередных «Скрипачей на крыше» или «Тевье-Тевелей», имеющих довольно условное отношение к оригиналу. Придет ли время, когда кто-то решится поставить драму или снять фильм о еврейских колонистах в Крыму по Гиршбейну?

– В страсти к путешествиям Гиршбейну почти не уступал его ученик и последователь Мелех Равич.

– Скажу больше, он фактически повторил кругосветный маршрут учителя, но это была уже другая эпоха, хотя прошло лишь десять лет.

Равич, рожденный в конце позапрошлого века как Захарья-Хоне Бергнер в местечке Радымно в Галиции, стал кем-то вроде гуру новой литературы на идише в Польше межвоенного периода. Он был секретарем Союза еврейских литераторов, деятелем еврейского ПЕН-клуба. Его называли также министром иностранных дел польского еврейства, поскольку он объездил Европу, Южную Америку и Южную Африку, собирая деньги на систему еврейских нерелигиозных школ ЦИШО. В чем весьма преуспел: даже Эйнштейн дал писателю личную рекомендацию для продолжения этой деятельности.

Мелех Равич (второй справа) в кругу еврейских поэтов, 1922 г.


В 1933 г., после прихода Гитлера к власти в Германии, ему предложили принять участие в проекте по еврейскому заселению Северных территорий Австралии (немного позже появится похожий «План Кимберли» в северо-западной Австралии). Речь шла о десятках тысячах квадратных километров пустынных земель – намного больше площади современного Израиля. Писатель проехался на поезде и почтовом грузовике по этому региону, встретился с губернатором Северных территорий, одобрившим проект, сделал десятки фотографий (не так давно я раскопал их в архивах и показал студентам). К сожалению, в результате Австралия с ее неограниченным эмиграционным потенциалом приняла накануне Второй мировой менее 7000 евреев.

В отличие от Гиршбейна, любой очерк превращавшего в литературное произведение, Равич пишет эдакие «письма» для прессы, публиковавшиеся на идише и по-польски. Они скорее выдержаны в стиле туристического путеводителя. Из этих заметок он составил отдельную книгу, которую даже полностью набрали в Вильно, но война положила конец издательским планам и вообще целой серии задуманных им «кругосветных» книг. Параллельно он пишет стихи, которые частично были опубликованы в 1937 г. в Варшаве в сборнике «Континенты и океаны». Они сопровождались забавным подзаголовком: «Азиатские, американские, африканские, европейские, австралийские, океанские, пацифистские и идейные, вегетарианские, еврейские и в-четырех-стенные стихи, баллады и поэмы».

Человек он едкий и неполиткорректный, поэтому деконструирует популярные мифы о коренном населении Австралии, Новой Зеландии и островов Полинезии. Писатель резко осуждает не только «паразитический», на его взгляд, образ жизни новозеландских маори, но и не готов купиться на красивые истории об их легендарном прошлом из-за каннибализма. Вместе с тем он по-настоящему переживает трагедию детей-полукровок Северной Австралии, силой отнятых у родителей и помещенных в приюты. Равич предвидит нарастающий милитаризм японцев и тоже пишет об этом. И постоянно проводит параллели с евреями, чувствуя надвигающуюся беду. Мы со студентами разбирали одно из его писем из Новой Каледонии, где он восклицает: «А правда ли, что этот остров так далеко на краю света и что я нахожусь на нем? Кто это меня сюда забросил? Но еще более удивительно: кто это нас забросил на эту вечно воюющую планету? Неужели не было для нас места на других спокойных планетах?..» Проходит несколько лет, и ему становится просто страшно. В стихотворении «Тропический кошмар в Сингапуре» он бредит наяву, воображая себя несчастным королем (тут игра слов: король-мейлех, как и псевдоним Равича-Бергнера – Мелех) из известной баллады «Амол из гевен а майсе» («Когда-то случилась история») и пытаясь добиться от своей матери ответа на вопрос: зачем я вообще родился на этот свет? Мама плачет и признается ему: я должна была родить тебя, сынок, чтобы ты мог умереть. Впрочем, его личная одиссея закончилась вполне благополучно: ему удалось вывезти свою семью и семью брата в Австралию.

– А где он чувствует себя дома?

– Скорее всего, нигде, как и Гиршбейн. Вторую половину жизни Равич прожил в Канаде, но его сын – известный художник Йосл Бергнер – репатриировался в Израиль. Йосл прожил 96 лет и в последние годы очень интересовался идеей еврейской эмиграции в Северную Австралию, которую продвигал его отец.

Что касается Равича, то в Монреале – крупном центре идиша до 1980-х гг. – он стал магнитом для переживших Холокост еврейских литераторов. Его имя до сих пор на слуху, многие его помнят лично, в чем я убедился в прошлом году в Монреале, принимая литературную премию Розенфельда за сборник своих новелл на идише. И мне было, конечно же, важно, что первым получателем этой премии был именно Мелех Равич.

– Если говорить об идише в непривычном для нас контексте, нельзя не упомянуть Гину Медем.

– Да, это еще одна уроженка польского местечка. Вдова рано ушедшего идеолога Бунда Владимира Медема, она увлекалась левыми идеями, феминизмом, в 1920–1930-е гг. поддерживала биробиджанский проект, а с началом гражданской войны в Испании отправилась в Мадрид. Представьте себе: осажденный город, на который движутся войска Франко. И в этом городе Гина Медем, которой было уже за 50, создает при поддержке одного офицера-республиканца еврейского происхождения в каком-то подвале радио на идише, которое быстро находит своих слушателей. Еврейской диаспоры в Испании практически не было, зато в рядах республиканцев воевали тысячи евреев со всех концов Европы, но больше всего – из Польши и подмандатной Палестины. Поэтому ей было кого интервьюировать и о ком рассказать в эфире.

Кстати, это не единственное СМИ на идише в годы гражданской войны в Испании. При польской интербригаде была еврейская рота имени Нафтали Ботвина, а при ней издавалась газета на идише, которая так и называлась: «Ботвин». Передовица первого номера этой газеты гласила: «Не все еврейские бойцы вошли в эту роту… но все понимают, что, сражаясь с фашизмом, дают бой антисемитизму». Один из еврейских добровольцев сочинил опубликованный в газете гимн на идише, в котором прославлялись смелые солдаты-ботвинцы, прогоняющие фашистскую чуму под лозунги «No pasaran»! Рота просуществовала девять месяцев – часть бойцов погибли в бою, других расстреляли франкисты, а 86 были отправлены в лагеря для военнопленных. Что интересно: почти все номера этой газеты сохранились в российских архивах.

Гина Медем со своими репортажами на идише очень вписывается в контекст эпохи. В те годы из Испании писали Хемингуэй, Артур Кестлер, Михаил Кольцов, Илья Эренбург. Да, они творили на «больших» языках, но идиш ничуть не уступал этим языкам в инструментальном плане.

– Насколько долго просуществовал феномен, о котором мы говорим?

– Вся эта экзотическая литература и публицистика уместилась в те несколько десятилетий, когда волны еврейской эмиграции растеклись по миру. Евреи вышли из штетла, но еще не успели ассимилироваться и забыть родной язык. Как правило, речь идет об одном-двух поколениях. После Холокоста не было смысла писать о Таити на идише, да и выглядело бы это не вполне уместно. Всё, что оставалось, – это ностальгировать по былым временам, оплакивать погибших или вспоминать о чудесном спасении, выпавшем на долю ничтожно малой части еврейского мира Восточной Европы. Однако сегодня ситуация изменилась. То, что было неуместно вчера, становится вполне приемлемым в эпоху социальных сетей и разрушения монополии на культуру и информацию. Сегодня мы переживаем интенсивный процесс переосмысления места идиша в современном мире, и поднятая сто лет назад проблематика становится снова актуальной.

 

Беседовал Михаил ГОЛЬД

Уважаемые читатели!

Старый сайт нашей газеты с покупками и подписками, которые Вы сделали на нем, Вы можете найти здесь:

старый сайт газеты.


А здесь Вы можете:

подписаться на газету,
приобрести актуальный номер или предыдущие выпуски,
а также заказать ознакомительный экземпляр газеты

в печатном или электронном виде

Поддержите своим добровольным взносом единственную независимую русскоязычную еврейскую газету Европы!

Реклама


«И что нельзя беречься…»

«И что нельзя беречься…»

90 лет назад родился Анатолий Якобсон

«Моя цель – возможность исполнения собственных произведений»

«Моя цель – возможность исполнения собственных произведений»

Беседа с композитором Ури Бренером

О литературе и современном человеке

О литературе и современном человеке

Беседа с Денисом Соболевым

«Железный человек» Голливуда: от наркозависимости до супергероя

«Железный человек» Голливуда: от наркозависимости до супергероя

К 60-летию со дня рождения Роберта Дауни – младшего

Правда, что жизни ценнее

Правда, что жизни ценнее

80 лет назад погиб Мендель Гроссман

В стадии реконструкции

В стадии реконструкции

Итоги 75-го Берлинского международного кинофестиваля

Земля земля

Земля земля

Мы не можем молчать

Мы не можем молчать

Несколько историй

Несколько историй

Артикль

Артикль

«Я не вижу разницы между легкой и серьезной музыкой»

«Я не вижу разницы между легкой и серьезной музыкой»

К 125-летию со дня рождения Курта Вайля

Праведница

Праведница

110 лет назад родилась Фрида Вигдорова

Все статьи
Наша веб-страница использует файлы cookie для работы определенных функций и персонализации сервиса. Оставаясь на нашей странице, Вы соглашаетесь на использование файлов cookie. Более подробную информацию Вы найдете на странице Datenschutz.
Понятно!