«Чем больше советской власти – тем меньше еврейской жизни»

Удостоенный семи израильских литературных премий писатель Давид Маркиш известен далеко за пределами еврейского государства – его книги издавались в США, Великобритании, Германии, Франции, Швейцарии, России и Украине. Его отец – выдающийся еврейский поэт Перец Маркиш, единственный в СССР кавалер ордена Ленина за произведения на идише – родился 7 декабря 1895 г. на Волыни. Мы беседуем с Давидом Маркишем о его отце, еврейской культуре в СССР, цене лояльности власти, идишландии и сионизме.

 

– Давид, ваш отец – крупнейший еврейский поэт, писавший на идише – языке, которым вы почти не владеете. И это, к сожалению, характерно для большинства детей советских еврейских писателей. Возможно, в этом и есть главная трагедия советской еврейской культуры.

– Я появился на свет в 1938-м, когда формальное еврейское образование в виде еврейских школ было уже практически уничтожено. В семье родители говорили по-русски, хотя в профессиональном кругу – с друзьями-литераторами – отец общался исключительно на идише. Но, повторюсь, языком домашнего общения был русский, поэтому идиша я практически не знаю. Знал когда-то персидский, выучил (хотя и не в совершенстве) иврит, а пишу по-русски.

– Чем была для Переца Маркиша Украина? Ведь отсюда родом его семья, здесь вырос он сам и опубликовал первые свои произведения…

– Ответ на этот важный вопрос – в одной из ранних его поэм под названием «Волынь», пронизанной глубоким чувством к этой земле. Он – уроженец местечка Полонное, с раннего детства прекрасно владел украинским языком, и это тоже о многом говорит.

За «Волынью» последовала другая поэма украинского периода – «Куча», которую он начал писать в Екатеринославе. «Куча» открыла эпоху конструктивизма в еврейской поэзии и вывела Маркиша в число ведущих еврейских поэтов своего времени.

– В начале 1920-х Перец Маркиш жил и творил на Западе. Что побудило его вернуться в СССР?

– Отец эмигрировал из Украины в 1922-м, а вернулся – в Украину же – в 1926 г. Это было характерно для многих еврейских литераторов того поколения, покинувших Советскую Россию. Все годы эмиграции и отец, и киевские поэты Давид Бергельсон и Давид Гофштейн сталкивались с тем, что прожить литературой на идише в Европе было невозможно. Отец в сотрудничестве с Ури-Цви Гринбергом, Мейлахом Равичем и Шагалом выпустил два номера альманаха «Халястре» в Варшаве и Париже, и это тоже далось нелегко – приходилось постоянно искать финансирование. Поэтому он и его собратья по перу вернулись в СССР – в то время единственную страну в мире, где на государственном уровне развивалась культура на идише. Это и многочисленные газеты, журналы и книги, театры и школы, факультеты в вузах и пр. Такого не было нигде в мире. При всем этом, спустя год после возвращения – в 1927-м – отец писал другу: «Чем больше советской власти – тем меньше еврейской жизни. Я совершил ошибку». Он пытался было опять уехать на Запад, но его уже не выпускали…

– Насколько Перец Маркиш вписался в советский контекст, недаром ведь он возглавлял Еврейскую секцию Союза писателей СССР?

– Все художники, творившие при большевиках, платили за это свою цену. Даже у Ахматовой есть несколько просоветских стихотворений, хотя она терпеть не могла эту власть. Такие стихи были и у Пастернака. Единственный поэт, который такими опусами практически не отметился, это Мандельштам, поплатившийся жизнью за свою эпиграмму на «кремлевского горца». Но это единичный случай, а большинство в обмен на лояльность получали возможность жить – это относится и к отдельным людям, и к целым культурам.

Более того, культуру на идише было сложнее контролировать – в отличие от других национальных культур, обладавших собственной территорией, – их всегда удобнее централизовать. У евреев своей территории не было, и биробиджанский проект должен был это исправить: евреями проще управлять, когда они живут в одном месте.

При всем этом говорить о том, что Маркиш вписался в советскую культуру, нельзя. Ее, по большому счету, и не было. Я за свою жизнь ни разу не встречал людей, любивших советскую власть, – просто большинство ненавидели ее тихо, на кухнях. Еврейская культура находилась в особом положении, будучи относительно автономной. Разумеется, кто-то писал на идише о покорении космоса, но эта графомания в принципе не имела отношения к культуре.

– Говорят, Александр Фадеев – литературный генерал той эпохи – благоволил к вашему отцу, что спасло ему жизнь в годы Большого террора…

– Фадеев любил отца как поэта и понимал, с кем имеет дело, – он был человеком проницательным. Но спасти кого-либо в годы Большого террора Фадеев, несмотря на все свое влияние, не мог: ему подавали списки, и он их подписывал. Другое дело, что в одном из списков на арест еврейских писателей в 1937-м был и Перец Маркиш, и ходил слух, что, когда список этот лег на стол Сталину, вождь вычеркнул имя отца. Насколько это соответствует действительности – сказать сложно, но Фадеев рассказывал об этом моей матери. В любом случае, в 1949-м это не помогло (в ночь с 27 на 28 января 1949 г. он был арестован как член президиума Еврейского aнтифашистского комитета. После пыток, истязаний и тайного суда 12 августа 1952 г. был расстрелян. Посмертно реабилитирован 22 ноября 1955 г. – Ред.).

– Правда ли, что Перец Маркиш отказался от поездки с Михоэлсом в США и Канаду в качестве представителя Еврейского антифашистского комитета в 1943 г.?

– Да, хотя из Америки пришли два именных приглашения – Михоэлсу и моему отцу. Но он твердо сказал, что не поедет в США плясать на еврейской крови и рассказывать на банкетах, что происходит с евреями на оккупированных территориях. Он сделал это раньше – в поэме «Танцовщица из гетто», написанной еще в период Пакта о ненападении с Германией.

– Чем стало для него рождение Государства Израиль?

– Отец побывал в Эрец-Исраэль еще в 1923 г. Голда Меир рассказывала мне, что он жил тогда у ее сестры в Иерусалиме. Проблема в том, что Перец Маркиш хотел работать на идише, что в те годы в подмандатной Палестине было практически невозможно. И он уехал. Остался Ури-Цви Гринберг, который тоже начинал на идише, но перешел на иврит. Попытку писать на иврите предпринял и Давид Гофштейн, но спустя полтора года вернулся в СССР, чтобы продолжить творить на идише. А в 1948-м провозглашение Израиля стало темой номер один в жизни отца и его друзей. Он был в двойственном положении – его не приглашали в израильское посольство. Голда – первый посол в Москве – понимала, чем это может для него закончиться. Но подобная осторожность его не спасла.

– Арест отца в 1949-м, его расстрел в 1952-м, ссылка семьи в Кзыл-Орду – как мальчик из интеллигентной московской семьи все это пережил? Насколько силен был шок?

– Мне было 10 лет, когда забрали отца. Детство кончилось, и три года до высылки мы прожили практически в клетке, за решеткой. В этом смысле шока не было: мы ждали плохого со дня на день, не зная, чего именно – ареста, лагеря или ссылки. Но прекрасно понимали, что чаша сия нас не минует.

– Для отца понятие еврейской идентичности формулировалось просто: он жил в мире идишлaнда. А в чем для вас, после возвращения в Москву, заключалась эта идентичность?

– После ссылки мне было 16 лет, и я очень четко знал, чего хочу: уехать в еврейское государство. Именно туда, а не в какое-либо другое место. Я жил в Москве, зарабатывал переводами, считался специалистом по экзотической теме – публиковал очерки о тайге, о горах, об охотниках, но никогда не писал на темы социалистического строительства. Я пытался нелегально уехать еще в 1958-м, потом были еще попытки, но это удалось сделать после полутора лет в отказе только в 1972-м.

– Израиль не разочаровал?

– Нет, я принял его таким, каким он был. Никогда не рисовал его в своем воображении мини-Америкой или, наоборот, патриархальным еврейским местечком.

– В свое время вы возглавляли Союз русскоязычных писателей Израиля. Русская (как и любая иноязычная) литература в Израиле – это литература одного поколения?

– Безусловно. Но мой читатель сегодня везде, где доступны мои книги. Что касается русско-еврейской литературы, то она умерла после Второй мировой – об этом много писал мой брат, профессор Шимон Маркиш. Зато появилась израильская литература на русском языке, к которой я и принадлежу.

 

Беседовал Михаил ГОЛЬД

 

P. S. 12 августа, в 68-ю годовщину расстрела членов Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), в Москве в рамках проекта «Последний адрес» состоялось открытие мемориальной таблички, посвященной Перецу Маркишу. Мемориальный знак открыт на стене дома на бывшей улице Горького (сейчас – 1-я Тверская-Ямская, дом 36, стр. 1), где Маркиш жил вплоть до своего ареста в 1949 г. В церемонии приняли участие основатель проекта «Последний адрес» журналист Сергей Пархоменко, президент Российского еврейского конгресса Юрий Каннер, временный поверенный в делах Израиля в РФ Яков Ливне, а также представители общества «Мемориал», правозащитники и общественные деятели. В режиме онлайн к мероприятию присоединился и Давид Маркиш.

В этот же день на портале образовательного проекта Российского еврейского конгресса 12-13.plus были представлены материалы, посвященными казненным членам ЕАК.