«Не надо спасать идиш и не надо его хоронить»

О том, как изучали идиш в СССР, когда Евгений Кисин стал писать стихи на маме-лошн, почему идиш так популярен в ЛГБТ-среде и кто спекулирует на его возрождении, – в интервью с писателем и журналистом Борисом Сандлером.

 

– В юности вы начали писать прозу на русском, но вскоре перешли на идиш. Почему?

– Все просто: моим первым и единственным языком до пяти лет был идиш. Даже улицу, на которой я жил в Бельцах, в 1959 г. переименовали в улицу Шолом-Алейхема. Там жил простой люд – ремесленники, портные, балагулы. На идише мы играли с пацанами, у многих родители практически не знали русского – Бессарабия ведь стала советской только в 1940 г. С русским языком я столкнулся, когда пошел в музыкальную школу. Но все, кто меня окружал, жили на идише. Впоследствии эти люди стали персонажами моих написанных по-русски рассказов, и я почувствовал, что… не то что бы вру, но фальшивлю. Я ведь профессиональный музыкант… Задумался и понял, что мои персонажи должны говорить на своем языке.

Вскоре судьба свела меня с Ихилом Шрайбманом – я играл в одном оркестре с его сыном. Шрайбман тогда был единственным еврейским писателем в Молдавии. Началось наше общение, и я стал быстро учиться и параллельно писать – мне уже было под 30. Первая моя публикация – три рассказа в «Советиш Геймланд» – вышла в 1981 г. Вскоре мне предложили поступить в группу идиша на Высшие литературные курсы при Литературном институте им. Горького в Москве – и это тоже судьба, ведь с конца 1940-х такой возможности в принципе не было.

– Самое застойное время, антиизраильская кампания, расцвет государственного антисемитизма. Не чувствовали, что являетесь прикрытием режима? Или играли в свою игру, пытаясь выжать максимум из открывшейся возможности?

– Мы понимали, что являемся частью системы. Но я хотел стать писателем и то, что появилось место, где можно получить необходимые знания, рассматривал как чудо. И, что еще важнее, здесь я обрел писательскую среду. Не только еврейскую: рядом жили и учились писатели со всего Союза и даже из-за границы. У каждого из нас была отдельная комната, стипендия 150 руб., при том, что в оркестре я получал 120. Система образования была лицеистской. Например, семинар поэзии вел Александр Межиров, о литературе 1920-х рассказывал Зиновий Паперный. Еврейские писатели преподавали на идише – Хаим Бейдер, Ривка Рубина, Мойни Шульман. Последние из могикан, у которых было чему поучиться.

– Ныне Борис Сандлер – автор 16 книг. Одна из них – «Глина и плоть» – написана в жанре криминального детектива, уникальном для литературы на идише.

– Готовить этот роман я начал еще в Союзе, получив как член СП доступ в архивы. Там я нашел первый том изданного в Петрограде в 1919 г. под редакцией Семена Дубнова и Григория Адмони-Красного сборника документов о еврейских погромах в России. Документы следствия по Дубоссарскому и Кишиневскому делам 1903 г. послужили основой романа. Почему он криминальный? Все началось в Дубоссарах, где убили христианского мальчика. Следователю было очевидно, что убийство совершено на семейной почве (мальчика убил двоюродный брат из-за наследства), но власть решила разыграть еврейскую карту. Что было актуально, учитывая подъем революционного движения на юге империи, где множество евреев состояли в революционных партиях. Вторым источником стала черносотенная газета «Бессарабец», основанная Павлом Крушеваном, и его дневник. На протяжении всего романа идет следствие, а в финале главный герой – наводчик на еврейские дома – в ходе погрома защищает евреев и, будучи ранен, попадает в еврейскую больницу. Книга вышла к столетию Кишиневского погрома, но это не единственное мое «криминальное» произведение. Два года назад я начал писать детективную повесть. Главный герой – любавичский хасид, приехавший в Нью-Йорк из России, где учился в иешиве. Сейчас он частный детектив, ведущий дела в одном из районов Бруклина, где живут ортодоксальные евреи.

– После репатриации в 1991-м вы стали заместителем председателя Союза писателей (идиш) Израиля. Кем были эти люди и кто их читал?

– Большинство этих писателей уже тогда разменяли седьмой или восьмой десяток – как правило, польские и литовские евреи, пережившие Холокост. Именитых литераторов было немного. Литература на идише в Израиле была реанимирована людьми, до вой­ны не считавшими себя писателями. Собственно, литературой никто из них и не жил, на иврит их не переводили, книги издавались мизерными тиражами за счет авторов. Они существовали в своем языковом гетто, ведь даже тираж крупнейших журналов на идише не превышал полутора тысяч.

– В 1998-м вас приглашают в Нью-Йорк редактором старейшей еврейской газеты «Форвертс». За 18 лет вы превратили ее в международное ежедневное издание с десятками корреспондентов, сайтом, радио- и видеоканалом. Это грандиозный успех, но в исторической перспективе судьба «Форвертс» иллюстрирует судьбу идиша в Америке. Если в начале прошлого века у газеты было 200 тыс. читателей, то сегодня нет и 5000…

– Да, современный идиш – это мальчик Мотл: ни своего очага, ни крыши, ни дома. Сегодня он ушел в академическую сферу. Так что говорить о возрождении идиша – спекуляция чистой воды.

– Но у молодых американских евреев, чьи предки были родом из Восточной Европы, существует мода на возвращение к корням? Разве идиш не становится ее частью?

– Молодые американские евреи скорее озабочены утверждением толерантности и борьбой за права человека. Идиш, кстати, вписывается в эту схему… Меня давно интересовало, почему он так популярен в ЛГБТ-среде. Однажды приятель – профессор идиша и гей – объяснил мне: «Понимаешь, евреи-гомосексуалы почувствовали, что идиш так же ущемлен, как они в своей ориентации. Чувство меньшинства объединяет».

– Как вам удалось «подсадить» на идиш одного из лучших пианистов современности Евгения Кисина? Это ведь с вашей подачи он выпустил диск с записью 36 стихотворений поэтов-идишистов в своем исполнении на блестящем идише.

– Однажды я признался, что использовал Женю: когда он прислал свои первые стихи, я сразу понял, что именно люди с таким громким именем могут пробудить у широкой аудитории интерес к идишу. Хотя «подсаживать» не пришлось – он «инфицирован» идишем с детства. Кисин – не просто музыкальный гений, он очень глубокий человек, к тому же с феноменальной памятью. Он доходит до самой сути и при этом все хватает на лету. Мы записали с ним три диска из еврейской поэзии, которую он читал наизусть. Сейчас я готовлю книгу рассказов и стихов Жени на идише – это очень талантливо.

– История воодушевляющая, но вряд ли типичная. И вопрос, кто будет говорить и читать на идише завтра, она не снимает…

– Разумеется, таких, как Кисин, – единицы, хотя его пример заразителен. Но в целом ситуация печальная. Да, в Израиле идиш факультативно преподается в нескольких десятках школ. Репатриировавшись в 1991-м, я через неделю уже работал: преподавал идиш в трех школах. Но при этом, когда я начал на голом энтузиазме издавать детский журнал «Кинд-ун-кейт» и просил коллег написать что-то для детей, на меня смотрели как на идиота. Это самое слабое звено, ведь завтра на идише некому будет говорить. Отсутствует и система подготовки учителей, да и сами школы с преподаванием идиша еще нужно найти… Но об этом на академических конференциях вы не услышите – здесь обсуждают более важные проблемы: образование множественного числа имен существительных в идише сатмарских хасидов, фонетический контраст длинных и коротких гласных в унтерландском идише и т. п. При этом я не могу уговорить коллег хотя бы на конференции по идишу говорить на идише, а не на английском… Когда-то я вел в Нью-Йорке семинар прозы два раза в месяц. Сегодня мои ученики в состоянии написать статью на идише, чего не может сделать большинство участников научной конференции. Подчеркну, что все вышесказанное относится исключительно к проблемам светского образования на идише. У хасидов своя изолированная система, хотя за этим «железным занавесом» много интересного.

– А что Израиль? Еще в 1990-е Кнессет признал идиш и ладино национальными языками еврейского народа. Это формальная декларация или она имела практические последствия?

– Как любое решение правительства: кость брошена, а дальше разбирайтесь сами. Началась грызня, суды, а работа остановилась. В последние годы старики ушли, страсти поутихли. Есть театр, издается библиотечка еврейской литературы, есть курсы в университетах, где преподают не столько идиш, сколько об идише.

– Где у идиша больше шансов на спасение?

– Не надо спасать идиш и не надо его хоронить. Идиш – столь мощная культура, что она сохранится, и всегда найдется Кисин, который поддержит интерес к этому языку у соплеменников. Конечно, очень важна консервация: сейчас идет оцифровка десятков тысяч образцов разговорного идиша. Не будь консервации иврита на протяжении тысячелетий, он не стал бы государственным языком Израиля. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов ультраортодоксов. Раньше они тайком листали бумажный «Форвертс», сейчас просматривают интернет-журналы на идише в своих айфонах. Они читают Хаима Граде, Башевиса Зингера, потому что те описывали, как они живут сегодня, как жили их отцы и деды. И дети их будут читать, так что ниточка существует. Возможно, произойдет Большой взрыв. Кто мог представить 150 лет назад, что возродится иврит? Сегодня мяч на поле хасидов. В Нью-Йорке работают два театра на идише, каждый вечер проходят какие-то мероприятия, собираются группы молодежи. Летом в Европе и США – настоящий всплеск еврейской активности. Идиш, как живое существо, мимикрирует, мигрирует, меняет форму. Язык очень изменился, и это свидетельство его живучести. Поэтому нам трудно предсказать, что может произойти. Очень важны переводы на другие языки. К идишу стали относиться по-другому после того, как Башевис Зингер получил Нобелевскую премию. А получил он ее во многом благодаря многочисленным переводам на английский…

 

Беседовал Михаил ГОЛЬД