Иврит вне закона

После октябрьского переворота большевистская партия приступила к социалистическим преобразованиям в обществе. Среди еврейского населения эту политику проводили сами евреи-большевики. Для этого были созданы специальные органы. Первым в их ряду стал образованный 20 января 1918 г. в составе Народного комиссариата по делам национальностей (Наркомнац) Еврейский комиссариат (Евком) во главе со старым большевиком Ш. Диманштейном. После левоэсеровского мятежа летом 1918 г., когда наметилась тенденция к сращиванию государственного и партийного аппарата, стали создаваться еврейские секции (евсекции). В октябре 1918 г. была создана Евсекция РКП(б), избравшая свое центральное бюро во главе с тем же Диманштейном. Их усилиями до основания были разрушены еврейские общины, ликвидированы еврейские национальные партии, общественные, культурные, религиозные и сионистские организации, запрещена религия, закрыты синагоги и религиозные школы, запрещены иврит и ивритская культура.

 

Борьба евкомов и евсекций с ивритской культурой

В то время как в Эрец-Исраэль возрождался древний язык еврейского народа – иврит, в Советской России изучение иврита и ивритская культура были запрещены, причем в борьбе с ними участвовали сами евреи. Когда главой Наркомнаца был назначен И. Сталин, на ивритскую культуру в России обрушилось несчастье. Комиссариат включал в себя ряд учреждений, призванных решать национальные проблемы новой России, и среди них – Евком во главе с Шимоном Диманштейном. Комиссар в молодости учился в иешиве, говорил на иврите и питался в кошерной столовой. По образцу центрального Евкома в крупных городах страны были созданы местные евкомы во главе с комиссарами. Наряду с ними по партийной линии возникли евсекции.

На первых порах отношение этих органов к ивритской культуре было терпимым. Когда советское правительство переехало из Петрограда в Москву, Евком обосновался на Пречистенке. Здесь в одном доме с ним располагались и другие еврейские организации: «Тарбут» («Культура»), «А-Мишпат а-иври» («Еврейское законодательство») и др. В стране еще действовали различные еврейские сообщества. В первой половине 1918 г. еще выходили в свет «А-Ам» («Народ»), «А-Ткуфа» («Эпоха»), «Унзер тогбладт» («Наш листок»), «Штилим» («Саженцы») и другие издания. Проводились съезды еврейских организаций. Большинство евреев голосовали за национальные и религиозные партии, хотя многие голосовали и за Бунд – Всеобщую еврейскую социалистическую партию.

Однако через некоторое время в Москве, Петрограде, Екатерино­славе, Могилеве, Гомеле и многих других городах возникли серьезные разногласия между сторонниками иврита и идиша. Тем не менее и после этого общество «Тарбут» еще могло активно пропагандировать иврит: отделения языка действовали в Украине, Белоруссии, на Кавказе и в Сибири. В Одессе «Тарбут» даже смог провести съезд преподавателей иврита, на котором собралось несколько сот человек. Это довольно мощное ивритское движение охватывало 60 общеобразовательных ивритских школ, курсы усовершенствования учителей, гимназии, детские сады, кружки для взрослых, библиотеки и читальные залы.

Издательство «Оманут» («Искусство») снабжало учащихся учебниками, издательский дом «Штибель» выпускал массовым тиражом религиозные и светские книги на иврите. К самой Евсекции принадлежало относительно небольшое количество евреев, большинство из которых не интересовались национальными проблемами. Диманштейн демонстрировал равное пренебрежение как к ивриту, так и к идишу: «Для нас идиш – не святой язык, как для некоторых деятелей Евсекции. У нас нет никаких отдельных еврейских целей»

В конце октября 1918 г. в Москве состоялся Первый съезд евкомов и евсекций. Некоторые его участники требовали, чтобы школы пере­шли в ведение общин, а не евкомов. Но главным итогом съезда стало решение об утверждении идиша официальным языком обучения. Тем не менее к удушению иврита пока еще не перешли.

Летом 1919 г. разразилась настоящая беда. В начале июня в Москве прошел Второй съезд еврейских секций и комитетов. В нем приняли участие 32 делегата: 25 от Центральной России, пять – от Белоруссии и два – от Украины. Эта ничтожная горстка самозванцев объявила себя представителем всего еврейского народа и обратилась к соответствующим органам с предложением закрыть все ивритские национальные и культурные организации. Не остановило их и то, что идиш произошел от германских языков, а иврит – это древний язык еврейского народа, на котором написана Тора.

4 июня 1919 г. коллегия Наркомпроса приняла дополнение к Постановлению о языке в школах национальных меньшинств, которое гласило: «Родным языком массы трудящихся евреев, проживающих на территории РСФСР является только идиш, но не иврит».

В июне 1919 г. известный раввин, публицист, общественный деятель и один из руководителей сионистского движения в России Яаков Мазе пытался доказать наркому просвещения Анатолию Луначарскому, что иврит как язык является важнейшей частью еврейской исторической и национальной культуры. Однако в их разговор вмешался комиссар Диманштейн: «Неправда! Лишь идиш был, есть и будет истинным языком еврейских народных масс!» Этот довод перевесил мнение уважаемого раввина. После этого иврит в Советской России приговорили к уничтожению. Стало невозможным не только издание книг на иврите, но даже его изучение.

Борьба на местах

Но что происходило на местах, в гуще еврейской массы, пережившей кровавые годы бандитских погромов, убийств и глумления? Это может показаться невероятным, но, невзирая на волны насилия и ненависти, которые одна за другой прокатывались над еврейскими головами, в местечках еще теплилось прошлое: дети учились в хедерах (начальная религиозная школа) и не торопились слушаться ликвидатора Диманштейна. Непонятно каким образом действовали синагоги и иешивы, собирались миньяны. Молодежь, в том числе и девушки, учили как язык ТАНАХа, так и современный иврит. Суббота по-прежнему оставалась святым днем. Праздники, правда не очень открыто, но отмечались. Большинство народа восприняло декрет о запрете иврита не только с тревогой, но и с отвращением.

В феврале 1920 г. харьковская евсекция при местном отделении Наркомпроса установила жесткий контроль над всеми школами и детскими садами. Религиозную школу закрыли по указанию ликвидкома, ивритскую включили в систему общеобразовательных школ с обучением на идише. Учителей, отказавшихся преподавать на идише, уволили. Иврит попал под запрет как в частных гимназиях, так и в общих, хотя родительские делегации и обивали пороги евсекций, умоляя прекратить разгром.

Столь же непримиримой была борьба против общества «Тарбут». В Одессе известны случаи, когда родители не отпускали детей в идишские школы и объединялись, нанимая частных учителей иврита и устраивая обучение на дому. В городах и местечках еще действовали полуподпольные хедеры и иешивы. В Староконстантинове в конце 1921 г. иврит учили на двух вечерних курсах, действовал драматический кружок на иврите.

Растерявшаяся Евсекция созвала в Минске съезд, на котором было признано, что «религиозные школы продолжают быть центром еврейского общества». В Новозыбкове 70% детей школьного возраста посещало хедер, а в местечках – 90%. Множество хедеров и иешив работали в бывшем польском районе – Полания. В еврейских центрах Украины – в Екатерино­славской, Николаевской и Луганской областях – оставалось много тех, кто поддерживал иврит и работу общества «Тарбут». Так что поначалу Евсекция столкнулась с определенными трудностями в деле уничтожения иврита. Но все же ей удалось совершить это преступление. «Диманштейну, Рафесу, Литвакову и другим ответственным деятелям Евсекции было глубоко наплевать на сам иврит – в конечном счете, они боролись не с языком, а с сионизмом. Но при этом вместе с водой они выплеснули из корыта и ребенка. Пожалуй, трудно отыскать в истории более тяжкое преступление, чем преднамеренное уничтожение языка своего народа, объявление его вне закона», – с горечью писал Ц. Прейгерзон.

Во время революционных бурь по России прошли тысячи последних уроков, по завершении которых массы еврейских детей лишились возможности учить язык и древнюю культуру своего народа. Трудности евсекций в этой области были связаны с тем, что, несмотря на все их старания, многие семьи продолжали обучать своих детей ивриту. Никакие запреты и угрозы не могли заставить людей отказаться от соблюдения законов и сохранения традиций, в которых иврит был одной из главных составляющих.

Выше уже отмечалось, что ранее издательство Штибеля обеспечивало евреев России книгами на иврите. С точки зрения Евсекции, это способствовало распространению реакционной литературы в революционной России. «Да и кто он такой, этот Штибель? Богач, который заработал кучу денег, снабжая армию худыми сапогами! Солдаты, между прочим, простужаются и болеют, а он богатеет. А теперь еще жертвует 5 млн руб. на развитие литературы на иврите! Какая наглость! Получив такой подарок, ивритские писатели-реакционеры небось обалдели от радости и теперь в злобе переводят на иврит Пушкина и Лермонтова, Толстого и Тургенева, Гёте и Гейне, Байрона и Тагора, Гомера и Овидия... И все это за чей счет? Конечно же, за счет несчастных солдат!» Примерно так звучала пропаганда Евсекции.

И тем не менее рафесам и диманштейнам не удалось уничтожить еврейскую культуру одним ударом. Борьба с ивритом была далеко не закончена. Оставалась еще одна проблема: как писать на идише? Главную трудность евсеки видели не столько в словах немецкого происхождения, сколько в наличии ивритских слов. Иврит коробил их даже в малых дозах. Вначале скрепя сердце решили оставить эти слова без изменений и в связи с этим продолжить в идишистских школах уроки иврита в минимальном объеме. Это постановление Евкома было опубликовано в августе 1918 г. Но через три месяца ненависть к ивриту вновь перевесила логику, и появилось другое постановление: с января 1919 г. полностью исключить иврит из программы обучения.

Плохо стало ивриту в России. Никто не встал на его защиту. Даже лучшие писатели и мыслители предпочли не вмешиваться. Хаим Нахман Бялик – гордость еврейского народа – в начале 1921 г. хлопотал лишь о разрешении на выезд из Советской России. С помощью Горького оно было получено, так что Бялик, Черниховский, Равницкий и многие другие с семьями покинули Россию. Еще многие тысячи уехали без официального разрешения, разъехались по странам, где пока не было погромов и гонений. Цвет еврейского народа покидал страну, но руководство евсекций это только радовало. Вот, например, что писал тогда Литваков: «Бялик превратился в источник грязных сплетен против советского строя. Бялик – игрушка в руках спекулянтов-евреев. В сионистском болоте Бялик перестал существовать как поэт».

Изгнанный, задушенный иврит замолчал. И лишь в одном из переулков Москвы он еще жил. Там шли спектакли театра «Габима». Как такое могло случиться? Дверь с вызывающей надписью находилась всего в пяти минутах ходьбы от Главного управления евсекций. Как? Почему? Иврит в «Габиме» звучит с сефардским произношением, причем актеры говорят бегло, как будто впитали его с молоком матери. Даже написанные на идише пьесы Пинского и Шолом-Алейхема звучат здесь на иврите! Если советский строй уничтожил «Тарбут», то почему он терпит «Габиму»? Тем не менее «Габима» долго была не по зубам деятелям Евсекции. Не потому ли, что ее поддержали Горький, Станиславский, Луначарский?

 

Расцвет идиша

Убивая иврит, еврейские большевики Евкома и Евсекции не покладая рук делали все для расцвета идиша. Ведь на идише говорило большинство евреев. В городах и местечках открывались идишские школы, институты и техникумы для учителей, народные университеты, ремесленные курсы, детские сады, драматические студии, театры, литературные кружки. Выходило в свет большое количество газет, журналов, учебников, литературных произведений. Новая культура постепенно укреплялась. Вначале приходилось нелегко – не хватало учителей, журналистов, литераторов. До революции воспитание шло на иврите, и преподавателям трудно было приспособиться к новым условиям, переключиться на идиш.

И все же спустя некоторое время еврейская интеллигенция в России повернулась в сторону идиша. Пришли молодые специалисты – выпускники идишских школ. Получило развитие еврейское образование и изучение иудаики. При Наркомпросе создан отдел по еврейскому образованию. Для подготовки учителей в Киеве с 1919 г. функционировал Еврейский народный университет с преподаванием на идише, а в Москве с 1920 г. действовал вечерний Еврейский университет.

Комиссары от идиша задумали ввести в России новую орфографию этого языка. «Если в русском языке отменили „фиту“ и „ять“, то отчего бы не совершить нечто похожее в пролетарском идише? Разве ивритские буквы „хет“ и „тав“ важнее „ятя“? Только не для революционеров и истинных защитников прогресса! И пусть реакция твердит про наследие поколений, про святость древнего алфавита, про моря слез, пролитых над каждой его буквой, – это все глупые сантименты. Ничего страшного не случится, если аристократические „хет“ и „тав“ уступят место демократическим „каф“ и „самех“. А что „аристократическими“ буквами написаны Десять заповедей ТАНАХа, так для нас это не более чем вздор. Пришло время внести изменения во все стороны жизни – в том числе и в орфографию», – пишет Ц. Прейгерзон.

И специально учрежденный Комитет Евкома по орфографии сочиняет новые правила правописания. Часть ивритских букв признаются контрреволюционными и ликвидируются. Вместо них в идише предлагается использовать другие буквы, а слова с ивритскими корнями писать согласно новым правилам.

Есть и другие новости: в Москве открывается Государственный камерный театр на идише. Во главе стоит Грановский – человек с европейским образованием. Там же работает художник Шагал, вливаются в театр молодые свежие силы. А вскоре одна за другой пошли премьеры: «Агенты», «Ложь», «Желаем счастья» Шолом-Алейхема. Свой прекрасный и трагический путь начинает Соломон Михоэлс. В литературу и искусство приходят действительно талантливые люди. Начинается период недолгого, но великолепного расцвета языка идиш.

Борьба евсеков с религиозными школами была нелегкой – иешивы и хедеры все никак не хотели сойти со сцены. Не хотят подчиняться добром – найдутся и другие методы. У советской власти есть и такие органы, как НКВД и ревтрибуналы. Евсекция собирает в Минске съезд работников просвещения. Делегаты выступают, сообщая в основном скверные вещи: хедеры обнаглели – работают не таясь, снова подняли голову иешивы, в синагогах агитируют против советских школ, еврейское население неспокойно, люди боятся, ждут помощи от небес, верят в приход Мессии.

Что же делать? Как раз и навсегда уничтожить хедеры и иешивы? Что за вопрос? Там, где не помогли увещевания, следует действовать кнутом. Например, судить родителей, посылающих своих детей в хедеры. Привлечь к работе профсоюзы, провести собрания на заводах, жестко реагировать на каждое проявление еврейского саботажа. Пусть каждый член профсоюза заберет своего сына из хедера!

Нужно заняться меламедами (религиозными учителями). Исключить их из союза работников просвещения. Арестовать, направить на принудительные работы. Подозреваемых в саботаже работников советских учреждений увольнять без сожаления. Немедленно выявить и закрыть иешивы. А тех иешиботников, которым уже исполнилось 18, лишить продовольственных талонов и призвать в армию либо отправить в трудовые лагеря. Наказывать тех, кто подключает реакционерам электричество, предоставляет помещения для иешив и хедеров.

После ликвидации ивритских школ меламеды, особенно пожилые, стали ходить по дворам и обучать детей древнееврейскому языку. Среди родителей было немало тех, кто хотел, чтобы их дети знали иврит, поэтому недостатка в учениках не было. Но в то время это было небезопасно. Стоял 1921 г. – самый разгар жесточайших мер по разгону ивритской культуры. В это время игнорировать постановления евсеков и евкомов было рискованно.

На сей раз евсекции действительно взялись за дело самым серьезным образом. Наступил сезон охоты на меламедов, раввинов, учителей иврита. В Радомысле арестовали многих верующих и меламедов. Суд над ними проходил на идише. В Харькове судили хедер и еврейскую религию. На помощь евсекциям пришла Одесса, где был создан специальный ликвидационный комитет. В его задачу входили обнаружение и ликвидация хедеров и иешив. В Гомеле, Витебске, Минске, в сотнях городов и местечек состоялись показательные суды. Судили и, конечно, осуждали хедеры, меламедов и раввинов – «дикарей и фанатиков».

 

Борьба с еврейскими традициями

Евсекции не оставили своим вниманием и Субботу. «Что это за манера – отдыхать именно в этот день? И главное – зачем? Это ведь наносит очевидный вред советской стране! И вообще, если присмотреться, то в этом проявляется чисто еврейская коварная хитрость. Ведь по субботам открыты учреждения, магазины и кооперативы, можно получить по талонам продукты – и все это без очереди в обход честного пролетариата!»

Широко размахнулись евсекции против еврейских праздников Рош ха-Шана и Йом-Кипур. Дошло до показательных судов. В Одессе, Харькове и других местах судили раввинов. В Судный день хмельные от безграничной власти руководители евсекций устроили в Гомеле, Минске, Витебске, Смоленске демонстрации и субботники. Во главе процессий шагал духовой оркестр. Конечной целью была площадь перед синагогой. Внутри, в синагоге, плакали и молили Всевышнего о милости, а снаружи оглушительно гремели медные трубы. В Шклове, Быхове и других местах религиозные евреи не вынесли осквернения святого дня. Произошли столкновения, но арестованы и отправлены в ревтрибунал были именно евреи, а не бесчинствующие «демонстранты».

Яростно громила Субботу и праздники газета на идише «Дер эмес» («Правда») и ее редактор Моше Литваков. Он был одержим одной заботой – разоблачить и пригвоздить к позорному столбу всех, кто блюдет традиции, чтит Субботу, отмечает еврейские праздники. И вдруг произошло невероятное событие: в Рош ха-Шана и Йом-Кипур 1922 г. работники этого официозного издания отказались выйти на работу! Литваков взбесился не на шутку: как такое могло случиться?! Добро бы еще конфуз произошел где-нибудь в захолустном местечке. Но в редакции самой передовой еврейской газеты, со страниц которой из номера в номер призывают не поддаваться влиянию обветшавших реакционных символов, восстать против духа мрачного средневековья, не поститься в Йом-Кипур, навсегда заглушить контрреволюционные звуки шофара?! Это выглядело невероятным, но именно в литваковской газете печатники наотрез отказались работать в Рош ха-Шана. Неужели они чтут и Йом-Кипур, соблюдают Субботу и учат своих детей ивриту?

Теперь уже кроме евсекций и евкомов даже профсоюз против хупы и брит-милы. Правда, многие его лидеры лукавят – они не только не против хупы и кидушина, но и готовы при случае исполнить традиции и еврейские напевы. Несмотря на происходящие изменения, еще существовала неуверенность в завтрашнем дне. Поэтому не помешает еврейской молодежи в местечке свадьба под хупой, чего так хотели родители молодоженов, и она проходила тайно.

Религия, согласно марксизму, это опиум для народа, и если о хупе узнают в органах, то участников ждут большие неприятности. Но почему они должны узнать? Раньше так было принято у евреев: жених получал от родителей невесты приданое – деньги или вексель. Вот и теперь родителям невесты удалось сохранить несколько золотых червонцев – немалый капитал по тем временам, и они подарили его жениху. Только это вовсе не приданое, Боже упаси! Родители не имеют права уважать реакционные обычаи. Это теперь называют «просто подарок молодой паре от родителей невесты». Церемонию хупы обговорили с ребе и назначили на будний день, сразу же после утренней молитвы в присутствии миньяна. Угощение предполагалось скромное: вино и медовые пряники. Вызвался помочь хупе синагогальный служка. Родственники никому не сообщали о хупе. Тогда вообще старались помалкивать о религиозных ритуалах, тем более что жених и невеста уже считались красными студентами, а отец невесты и вовсе был профсоюзным деятелем.

Родители выходят из дому первыми и направляются в сторону синагоги. Они несут сумки с угощениями, а сестра мужа держит в руках пакетик – это фата. Через некоторое время за ними отправляются жених и невеста. Ребе уже ждет в синагоге. Все более чем скромно: будний день, на месте обычный миньян, никаких дополнительных гостей. Подписали ктубу (брачный контракт), затем невеста в своих кружевах обошла вокруг жениха, стоящего под хупой. Но вот жених надевает на палец невесты обручальное кольцо и произносит священную формулу, которую издавна говорят при этом. Ребе зачитывает ктубу и передает ее невесте. Она счастливо вздыхает…

А теперь – время поздравлений, мазаль тов! Родители ставят на стол бутылки с водкой и большой медовый пирог. Евреи усаживаются за стол. Жениха и невесту помещают во главе стола, чтобы слышнее были им семь традиционных пожеланий и благословений. Водка развязывает языки, и вот уже миньян загудел, забыв о новобрачных. Затем произносится первый тост «лехаим» и молодым даются последние наставления. Служка прислуживает собравшимся. Мать жениха нарезает медовый пирог, миньян с аппетитом его ест. Ребе жалуется на наступившие времена, а отец жениха время от времени вставляет свое «лехаим»…

 

Яков ГОЛЬНИК

 

Использованы материалы из изданной в Москве в 1968 г. книги Цви Прей­герзона «Неоконченная повесть...», автор которой, родившийся в 1900 г., в молодости жил в еврейском местечке в Украине, воевал в Красной армии, работал и учился в Одессе.