Художник, перед которым извинился Цукерберг

Алекс Левин – молодой, модный и перспективный израильский художник родом из Киева, завоевавший широкую популярность в разных странах. Его насыщенные, часто сюрреалистичные полотна, играющие на контрастах света и тени, написаны на самые разнообразные темы и редко кого оставляют равнодушными. Все они пропитаны теплом, любовью и нежностью как к Израилю, так и ко всему еврейскому народу.

 

– Алекс, будущие художники часто начинают развивать свое мастерство с детства. Вы, наверное, не исключение?

– Да, верно. В шесть лет, еще живя в Киеве, случайно проходил мимо изостудии, где занимались дети. Меня тогда заинтересовало происходящее внутри. Мама отвела меня туда, и это был первый кружок, где я начал рисовать. Затем отправился повышать уровень знаний и умений в художественную школу, получив при поступлении самые высокие баллы. Помню, как папа, пришедший узнавать, взяли ли меня туда, дико расстроился, не найдя сына в списках. Но директор ему объяснила, что я так хорошо сдал экзамены, что моя фамилия стоит первым номером, а отец, не ожидавший этого, ее просто не заметил. Окончив это заведение на «отлично», я в 15 лет репатриировался в Израиль. Рисовать любил всегда, но тогда еще не знал, что стану художником. Просто было четкое ощущение того, что жить без красок и кистей не смогу.

– Так как мы с вами давно знакомы, знаю, что у вас был потрясающий педагог…

– Да, мне вообще везет на хороших людей. С 15 лет моим учителем был художник Барух Эльрон (урожденный Барбу Теодореску). Сначала он не рассмотрел во мне своего последователя – я был довольно молодым для группы его пожилых учеников. Маэстро велел мне подрасти и явиться позже. Но я не сдавался, хотел учиться здесь и сейчас. Он понял, что для меня очень важно брать у него уроки живописи. Еще раз посмотрев мои работы, Барух все же принял меня в ученики. Занимался я у него 10 лет, до того момента, когда он сильно заболел. В последние годы жизни, проводя долгое время в больницах, Эльрон мужественно боролся с болезнью, ходил с костылем, без одной ноги, но продолжал обучать людей. Более того, лежа в больнице, учитель создал серию рисунков, посвятив ее своей ампутированной части тела – «Прощай, любимая нога». Даже к таким страшным вещам он относился с юмором. Мы общались до его последнего вздоха, я считался его лучшим учеником. Барух Эльрон – выходец из Румынии, он получил образование у лучших мастеров Бухареста, учился в Вене, в Италии, в Брюсселе. Его учителем был Рене Магритт – один из известнейших в мире сюрреалистов. Барух долго учился у него до тех пор, пока Магритт не выгнал ученика, заявив, что уже всему его научил и больше ничего ему дать не может.

– Что учитель рассказывал вам про Рене Магритта?

– Он вспоминал, что дом художника больше походил на аптеку: там не пахло краской и не было и намека на творческий беспорядок. Рене творил в столовой: когда приходило вдохновение – раскладывал небольшой мольберт и писал, а закончив, убирал. Такой известный художник, а своей мастерской не имел! Барух Эльрон был также знаком с Сальвадором Дали, порой получал от него профессиональные советы. К сожалению, я тогда недостаточно расспрашивал учителя об этом… Одним словом, мой учитель был необычайным, гениальным человеком. Я сегодня продолжаю воплощать его мысли в своих картинах, потому что для меня сюрреализм – язык общения с миром. Реалистическое искусство, конечно, более понятно зрителю, но именно сюрреализм – это стиль, позволяющий художнику открыть аудитории свое представление о мире. Мой педагог всегда повторял: «Если есть что сказать – говори, если нет – молчи».

– Вы работаете в стиле сюрреализма. А в чем особенности вашего творческого почерка?

– Многие художники в Израиле боятся отойти от привычного авторского стиля: он знаком их поклонникам, и мои коллеги не решаются экспериментировать, потому что не знают, найдут ли их новые «пробы кисти» отклик в сердцах их клиентов. Ко мне это не относится: я стараюсь писать на самые разные темы, пробовать новые стили. Без этого так и не узнаешь, где ждет удача.

– Как проходило ваше привыкание к исторической родине?

– Довольно легко. Совершив алию, я изначально установил себе планку, которой хотел достичь. Великий Леонардо да Винчи говорил, что надо задавать себе цель, подобную звезде на небе, до которой будешь идти и все равно не дойдешь. Тогда всегда будет к чему стремиться.

Израиль я полюбил с первого взгляда. Ежедневно наблюдая эту прекрасную страну, до сих пор не могу поверить в свое счастье. Глядя на израильтян, едущих отдыхать за границу, искренне поражаюсь: зачем? Ведь здесь, в еврейском государстве, столько всего интересного и неизведанного. Тут все пропитано историей, природной красотой. Если ты художник, то можешь чувствовать себя поистине волшебником, запечатлевая уникальные моменты, останавливая мгновения. Стараюсь регулярно путешествовать по Израилю. Недавно вернулся из длительной экспедиции по пустыне, где прошел пешком несколько сотен километров. По итогам этого путешествия написал большую серию работ, посвященных пустыне и ее «хозяевам» – бедуинам, безумно меня привлекающим. Пускай они и не евреи, но их образ жизни сильно напоминает быт наших предков, живших тысячи лет назад. Глаза и лица бедуинов бесподобны! Обожаю гостить у них, жить в их шатрах. Искренне рад, что прожил с ними кусочек жизни. Святая земля дает почву для огромного количества идей, и с того момента, как мы сюда приехали, я продолжаю каждый день открывать для себя что-то новое.

– Действительно, просматривая ваш интернет-сайт, обратила внимание на разноплановость ваших работ. Какая тематика вас интересует?

– На первом плане – еврейская тематика. С нее когда-то начал и сегодня активно развиваю это направление. Например, Иерусалим – это такая глыба, над которой можно работать всю жизнь. Я создал серию работ, посвященную еврейским кварталам, Стене Плача, жизни евреев прошлого. История нашего народа волнует меня до глубины души, но ее сложно писать. Несмотря на мое сильное стремление передать на холсте дух и быт местечек, крайне нелегко изображать то, чего давно нет. Для воссоздания исчезнувшей картины приходится подпитывать себя знаниями и впечатлениями извне. Недавно, например, вернулся из Польши, куда ездил специально, чтобы изучить довоенный быт моих соплеменников. К сожалению, там мало что сохранилось. Старался бродить по особенным местам, где когда-то кипела бурная еврейская жизнь. Искал старые дома, улочки, дворики. Пытался все это представить, расспрашивал пожилых людей… Вернувшись домой и «переварив» в голове увиденное и услышанное, написал ряд полотен на тему еврейского быта ушедшей эпохи. К сожалению, до нас дошло не так много фото тех времен, но, надеюсь, мои картины хотя бы отчасти помогут будущим поколениям получить представление о той эпохе.

– А зачем, чтобы соприкоснуться с ужасами Шоа, вам понадобилось ехать в Польшу? Ведь вы родом из Киева, где находится кровавый Бабий Яр…

– Признаюсь: живя в Киеве, я очень мало знал про то, что произошло в Бабьем Яре. Да, регулярно проезжал мимо него, потому что неподалеку была художественная школа. Но тогда мне никто про это место не рассказывал, темой Холокоста я начал интересоваться уже в Израиле.

– Катастрофа непосредственно затронула вашу семью?

– К счастью, нет. Но мои дедушки, Михаил Левин и Зайвель Каплан, участвовали в войн­е. Один из них дошел до Берлина, второй вернулся домой без руки. Много лет я не решался приблизиться к этой теме, но когда отправился в Польшу, в места, окрашенные ужасами Холокоста, был тронут до глубины души. Так появилась большая серия работ, в которых с помощью различных символов я постарался выплеснуть на холст всю чудовищную боль от происшедшего. Глядя на мои полотна, связанные с Шоа, многие люди говорят, что испытывают эмоциональное потрясение. Я и сам, когда их писал, чувствовал себя находящимся в аду. После этого я долго приходил в себя, но ни о чем не жалею.

– Алекс, неужели вам удается жить в Израиле, зарабатывая на жизнь только картинами?

– Многих это удивляет. Действительно, в Израиле художнику крайне сложно жить лишь за счет продажи картин, мало кому из моих коллег это удается. Но в моем случае это правда. Первые годы после приезда я подрабатывал, но потом полностью окунулся в творчество, и сегодня оно меня обеспечивает. Считаю, что это очень здорово, ведь мое хобби стало моей профессией, приносящей мне и удовольствие, и финансовую стабильность. Одним словом, мне как художнику в Израиле живется довольно вольготно. Объясняю людям, что увлеченный человек никогда не останется без заработка. Я вижу то, чего не видят другие, извлекаю из этого пользу, фиксируя на холсте для потомков. У меня в голове роится огромное количество тем и задумок, я черпаю сюжеты из простых вещей, которые наблюдаю вокруг.

– А кто занимается вашей «раскруткой» в Интернете и реальной жизни, выставками, финансами?

– Этим активно занимается мой брат Геннадий, которому я очень благодарен. Лично я даже не знаю цен на свои картины и не умею правильно общаться с клиентами. Я – не бизнесмен, а художник и всегда отправляю покупателей к брату, который грамотно решает все эти вопросы. С появлением Интернета огромный мир стал еще ближе. К моему, не побоюсь этого слова, директору обращаются жители самых разных стран, он с ними заботливо общается и выясняет их запросы. От брата получаю заказы и выполняю их. Но многое пишу и по собственной инициативе, независимо от чьих-то пожеланий.

– Вашим полотнам присуща особая цветовая гамма. Чем обусловлен выбор тонов? И вообще, как рождается работа?

– Цветовая гамма, как и картина в целом, возникает по определенному алгоритму. Сначала выполняю эскиз карандашом на холсте. Анализирую будущий объект, изучаю его детали. Одной памяти художнику недостаточно, поэтому я много снимаю. У меня собрано гигантское количество собственных фото, одной только Стены Плача несколько тысяч снимков – с разны ракурсов, при разном освещении, в разную погоду… Цветовая гамма будущей картины мне заранее неизвестна. Но порой, проснувшись, достаточно на секунду взглянуть на холст при утреннем свете, чтобы моментально «поймать» тона, в которых и будет создано мое следующее произведение. Когда приходит четкое понимание того, какое время дня и пору года я пишу, тогда в голове и вызревают доминирующие цвета будущей картины. Вообще, свет и композиция – главные «властители» рождающегося полотна. Неважно, что на нем, важно, как это сделано. Можно взять простой сюжет, но с помощью правильной композиции и соотношения цветов создать талантливое произведение.

– Молодые жительницы Тель-Авива, гордо вышагивающие по улицам в задорных коротких юбках, сильно контрастируют на ваших картинах с религиозными сценами, с видами священного Иерусалима. Как вам удается собирать в вашей творческой копилке столь противоположные вещи?

– Тель-авивская тематика мне тоже очень импонирует, так как близка мне по духу. Однажды, когда этому тусовочному городу исполнилось сто лет, меня спросили, почему я его не рисую. И в какой-то момент я обратил свое внимание и на этот чудесный оазис радости и гостеприимства. И влюбился в него! По Тель-Авиву можно долго бродить, неожиданно обнаруживая в нем всё новые красивые места. Множество религиозных людей, кстати, стремятся приобретать у меня изображения с улочками именно этого города. Приходя ко мне, они, вместо того чтобы интересоваться видами Стены Плача, отдают свое предпочтение Тель-Авиву. Возможно, потому что на этих картинах так много света, с них буквально льется солнце.

– Сколько времени в среднем у вас уходит на одну работу?

– По-разному. Иногда могу вынашивать идею год, а картину написать за неделю. Главное – понять, что ты хочешь сказать. Если нечего выразить – к холсту лучше не подходить. Иногда пишу несколько вещей одновременно. Вот и сейчас работаю одновременно над тремя картинами цикла «Из жизни Моисея»: «Переход через Красное море», «Моисей, получающий Тору» и «Бог, пишущий Скрижали Завета». В среднем одно полотно занимает около месяца. Перед тем, как расстаться с полотном, покрываю его лаком, а затем заказчик забирает его или у меня, или у брата в Нью-Йорке.

– Алекс, сегодня многие спорят о роли современного искусства в обществе. Хотелось бы узнать ваше мнение на этот счет. Поддерживаете ли вы тесный контакт с коллегами по цеху или являетесь одиночкой?

– Я не вращаюсь в богемном кругу, на это совсем нет времени. За творчеством коллег, за новыми именами и свежими течениями в искусстве слежу через Интернет. У меня достаточно жесткое расписание: встаю в 7 утра, через час начинаю работать и работаю до 18 часов. Так что совершенно нет времени ходить по выставкам и тусоваться. Что же касается современного искусства… На нем очень многие спекулируют. Люди, лишь вчера ставшие за мольберт, уже считают себя великими художниками, а их картины как-то «раскручиваются», хотя ничего из себя не представляют. К сожалению, подобная девальвация профессионализма происходит не только в Израиле. Если ты не знаешь нот, то не напишешь настоящей музыки, слушатели сразу все поймут. В живописи все гораздо проще: черкнул пару линий, и ты – современный художник. При этом подобные шарлатаны нередко умеют убеждать всех в неповторимости своих «бесценных» штрихов. Поэтому «современное искусство» сейчас сплошь и рядом, а вот настоящего искусства значительно меньше, ведь этому надо учиться. Из того, что вижу, нравится немногое, хотя есть интересные художники. А вообще, я рос, учился и воспитывался на классическом искусстве, мне оно кажется более сильным и заслуживающим первоочередного внимания.

– В прессе можно было прочесть о том, что одну из ваших картин с видом Иерусалима за немалые деньги приобрел знаменитый голливудский актер Ричард Гир. А после истории с Марком Цукербергом ваша популярность, наверное, вообще резко возросла?

– История с Марком Цукербергом произошла давно. В свое время Facebook закрыл популярную страницу, посвященную моей деятельности и моим работам. Кто-то рассердился, что я изображаю Иерусалим без мечетей, которые мне не по душе. Я пишу этот дивный город всегда лишь с еврейскими символами, исключая мусульманские святыни. Некоторых палестинцев, очевидно, это сильно задевало, и они пожаловались в администрацию социальной сети, которая закрыла мою страницу. Но недаром говорят: все, что ни делается, – к лучшему. Я не знаю, как это дело дошло до Марка Цукерберга – возможно, в результате волны протестов против закрытия страницы живописи на еврейскую тему. Видимо, ему это было важно, поэтому Марк позвонил через 15 минут после восстановления моей страницы, извинился за происшествие и заказал одно из моих полотен себе в офис. В итоге этот инцидент сыграл мне на руку. Правда, сначала я здорово огорчился, ведь на мою страницу были подписаны десятки тысяч человек. А после того, как ее вновь открыли, число подписчиков выросло в три раза. Это принесло мне дополнительную известность, мои картины увидело еще большее число людей. Вот такая забавная история…

– Сегодня у вас в Facebook огромное сообщество поклонников вашего таланта. А принимаете ли вы участие в выставках? Ведь раньше именно они помогали зрителю открыть того или иного художника.

– Раньше это действительно было так. Художник участвовал в выставках, люди туда приходили, знакомились с его творчеством, покупали его работы. Нынче же, сидя на диване, я могу продемонстрировать миру больше, чем на выставке, в организацию которой требуется вложить немало энергии и денег. Сегодня у меня просто-таки огромная армия друзей в Facebook, такая аудитория с трудом поместится в зал для реальной встречи. Главное – я искренне верю в то, что делаю, полностью отдаюсь любимому занятию. В Израиле у меня, правда, в скором времени планируется выставка в Кнессете. Несколько лет назад я уже там выставлялся. В общем, если мне кто-то предложит организовать мою авторскую экспозицию, буду только рад, но это не самоцель.

 

Беседовала Яна ЛЮБАРСКАЯ