«Иностранец» в России

Анжелика Балабанова, довольно близко знавшая многих знаменитых российских революционеров (см. «ЕП», 2018, № 8), в книге «Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938», опубликованной перед вой­ной на Западе (в Москве вышла в 2007 г.), оставила вот такой довольно яркий портрет Радека: «Он представлял собой необыкновенную смесь безнравственности, цинизма и стихийной оценки идей, книг, музыки, людей. Точно так же, как есть люди, не различающие цвета, Радек не воспринимал моральные ценности. В политике он менял свою точку зрения очень быстро, присваивая себе самые противоречивые лозунги… Как выдающийся журналист советской страны, Радек получал распоряжения писать определенные вещи, которые якобы исходили не от правительства или Ленина, Троцкого или Чичерина, чтобы посмотреть, какова будет дипломатическая и общественная реакция в Европе. Если реакция была неблагоприятная, от статей официально отрекались. Более того, сам Радек отрекался от них… В России на Радека смотрели как на… иностранца…»

Еврей из Галиции

Карл Собельсон, родившийся в самой обычной, ничем не примечательной еврейской семье (отец – скромный почтовый служащий, мать – учительница народной школы) из Лемберга (ныне Львов), входившего в состав Австро-Венгерской империи, стал Карлом Радеком после того, как семья переехала в Тарнау (ныне Тарнув, Польша). Юноша, увлекшийся не на шутку социалистическими идеями, вступил в Польскую социал-демократическую партию Галиции и Силезии-Тешина и начал убеждать рабочих в преимуществах социализма. Он считал себя революционером, все революционеры брали себе партийные псевдонимы, он выбрал Radek – по имени популярного героя, этакого австрийского Швейка, кочевавшего по страницам тонких юмористических журналов. Молодой человек писал статейки в местной социалистической печати, но душа рвалась из тесного мира Галичины на простор. Он был хорошо образован (учился на историческом факультете Краковского университета), у него было бойкое перо, но хотелось не рассуждать о революции, а ее делать. Уже будучи членом самой радикальной революционной партии – РСДРП, он в 1905 г. перебирается в Варшаву, сближается с Розой Люксембург, вместе с ней призывает к свержению «прогнившего буржуазного строя», за что в 1906-м и угодил в тюрьму. Но тюремные университеты впрок не пошли: отсидев полгода, на воле пробыл недолго, вновь был арестован, но на этот раз польские власти решили выслать из страны неугомонившегося смутьяна, продолжавшего мечтать о мировой революции, на его родину.

В 1908 г. Радек примкнул к левому крылу германского социал-демократического движения, вновь занялся журналистикой, а когда разразилась Первая мировая вой­на, твердо отстаивал интернационалистские позиции и был вынужден переехать в нейтральную Швейцарию. Где и произошло его сближение с ленинским окружением, которое охотно приняло молодого, энергичного публициста, хорошо знавшего польский, немецкий и русский (выучил в тюрьме) языки. И, когда в России грянула Февральская революция, ему доверили ответственное и деликатное задание – вместе с двумя другими закаленными революционерами, Воровским и Ганецким, содействовать в заграничном представительстве РСДРП в Стокгольме беспрепятственному проезду Ленина и его ближайших соратников в Россию через Германию.

Все трое с поставленной задачей справились: вождь со товарищи благополучно вернулись в Россию. Куда – уже после Октябрьского переворота – приехал и Карл Радек.

В чем разница между Сталиным и Моисеем

В партийной и непартийной среде (анекдоты уходили в народ) он был известен не только как человек, сыгравший значительную роль в международном социал-демократическом движении, но и как сочинитель политических анекдотов – весьма острых, откликавшихся на происходившие в стране события и задевавших не только соратников Сталина, но и самого вождя. Молва приписывала старому большевику и журналисту, за которым в партии прочно закрепилась репутация циника, шутника и острослова, авторство почти всех анекдотов, разгуливавших по столице.

Сошлюсь на свидетельство Бориса Бажанова, в 1928 г. сумевшего бежать на Запад. Бажанов был в 1923–1927 гг. секретарем генсека. В 1930-м в Париже он опубликовал сразу же ставшие сенсацией «Воспоминания бывшего секретаря Сталина» (в 1977 г. в Париже появилось дополненное издание; в России книга вышла в 1992 г.). Бажанов пишет: «Порядочную часть советских и антисоветских анекдотов сочинял Радек. Я имел привилегию слышать их от него лично, так сказать, из первых рук. Анекдоты Радека живо отзывались на политическую злобу дня. Вот два характерных радековских анекдота по вопросу об участии евреев в руководящей верхушке. Первый анекдот: два еврея в Москве читают газеты. Один из них говорит другому: „Абрам Осипович, наркомом финансов назначен какой-то Брюханов. Как его настоящая фамилия?“ Абрам Осипович отвечает: „Так это и есть его настоящая фамилия – Брюханов“ (занимал пост министра с 1926 по 1930 г.; расстрелян в 1938 г. – А. Д.). „Как! – восклицает первый. – Настоящая фамилия Брюханов? Так он русский?“ – „Ну, да, русский“. – „Ох, слушайте, – говорит первый, – эти русские – удивительная нация: всюду они пролезут“. А когда Сталин удалил Троцкого и Зиновьева из Политбюро, Радек при встрече спросил меня: „Товарищ Бажанов, какая разница между Сталиным и Моисеем? Не знаете. Большая: Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин – из Политбюро“».

Рассказанные Радеком анекдоты Бажанов предваряет своими рассуждениями об антисемитизме советского вождя и германского рейхсканцлера: «Характерно, что антиеврейскую линию Сталина мировая еврейская диаспора до самой вой­ны не поняла. Неосторожный антисемит Гитлер рубил с плеча, осторожный антисемит Сталин все скрывал. И до самого „заговора белых халатов“ еврейское общественное мнение просто не верило, что коммунистическая власть может быть антисемитской... Это выглядит парадоксально, но к старым видам антисемитизма (религиозному и расистскому) прибавился новый – антисемитизм марксистский...»

Вот этот «марксистский антисемитизм» одним из первых и заметил Карл Радек.

«Немец № 1»

Среди большевиков «еврей из Галиции» считался «немцем № 1» – специалистом по германским делам. Когда в ноябре 1918 г. в Германии рухнул кайзеровский режим, образовался реальный парламент и была учреждена Веймарская республика, Ленин отправил своего советника в Германию – он считал, что на этом останавливаться нельзя, революцию надо продолжать, немецким товарищам всенепременно требуется помощь. В лице Карла Радека. Вождь верил, что он сделает все, чтобы в Германии, как и в России, революция победила. Но просчитался: революция в Берлине захлебнулась.

Ленинский эмиссар въехал в страну нелегально. На второй день спартаковского восстания, трезво оценив обстановку, убеждал лидеров Коммунистической партии, что призывы к свержению правительства неверны, и даже выступил с требованием отказаться от дальнейшей борьбы. Восстание подавил министр обороны Веймарской республики Густав Носке, вождей Коммунистической партии Розу Люксембург и Карла Либкнехта арестовали, а затем убили. Карла Радека посадили в тюрьму Моабит, власти обвинили его в организации восстания, но следствие доказать его непосредственную причастность к уличным беспорядкам не сумело, и большевистского посланца были вынуждены освободить.

Вернувшись в Москву, Радек на протяжении нескольких лет продолжал заниматься немецкими делами. В октябре 1920-го по проторенным нелегальным путям вновь добрался до Германии, где пытался осуществить тактику «единого фронта» коммунистов и социал-демократов. Не получилось.

В январе 1922-го по поручению Наркоминдела вел в Берлине секретные переговоры с командующим рейхсвером генералом Хансом фон Сектом – пытался добиться для Москвы германской военной помощи. Не получилось.

В августе 1923-го на заседании Политбюро ЦК РКП (б) предложил организовать вооруженное восстание в Германии. Сталин сомневался, однако комитет для подготовки восстания под руководством Радека все-таки создали. Радек выехал в Берлин, но надежды Москвы и Коминтерна не оправдались: руководство Компартии восстание отменило, опасаясь поражения, захват власти не состоялся. И у Радека опять не получилось. Он вернулся в Москву ни с чем, его обвинили во всех неудачах очередной германской революции и вывели из исполкома Коминтерна и из ЦК РКП (б). Это было серьезное поражение.

Не на ту лошадь

Но он не сдался. Решил бороться, включился в межпартийную борьбу, но поставил не на ту лошадь. В это время Ленин не просто болел – он был при смерти, наследники боролись за свое видение строительства социализма в стране, но прежде всего – за власть. Только власть давала возможность осуществить свои идеи на практике. Основная борьба развернулась между Сталиным, избранным в апреле 1922 г. генеральным секретарем партии, и Троцким, занимавшим пост председателя Реввоенсовета. Они расходились по всем вопросам – начиная от путей и методов строительства социализма в СССР и кончая мировой революцией. Кроме всего прочего, они на дух не переносили друг друга. Это была, скорее всего, схватка, в которой борьба идей тесно переплелась с личными амбициями не противников – врагов. Партия раскололась на тех, кто поддержал Сталина, и тех, кто пошел за Троцким.

Радек поддержал «комиссара в кожаной куртке». И публично, как в те годы было принято, не предвидя последствий, опубликовал 14 марта 1923 г. в «Правде» хвалебную статью «Лев Троцкий – организатор победы», в которой превозносил «первого организатора первой армии пролетариата» и резко критиковал правительство. Но этого ему показалось мало. Только такой человек, как он, убеждал читателей Радек, «мог сделаться знаменосцем вооруженного трудового народа».

Ворошилов, верный соратник генсека, обвинил Радека в том, что он плетется в хвосте у Льва Троцкого. Остроумец огрызнулся:

Ах, Клим, пустая голова,

Навозом доверху завалена!

Не лучше ль быть хвостом у Льва,

Чем задницей у Сталина?

Евреи учат китайцев, как делать революцию по-русски

В те годы оппозиционеров не сажали, им даже разрешали оставаться на ответственных постах. «Хвост Льва» с 1925 по 1927 г. возглавлял Коммунистический университет трудящихся Востока им. Сунь Ятсена, о котором с присущим ему цинизмом отзывался следующим образом: КУТВ – это учебное заведение, в котором польские и немецкие евреи по-английски читают лекции китайцам о том, как делать революцию по-русски.

«…Я ему цитату, а он мне – ссылку»

Сталину понадобилось несколько лет, чтобы разгромить своих противников. В октябре 1927 г. вождей оппозиции Троцкого и Зиновьева вывели из Политбюро, Каменева – из ЦК ВКП (б) и исключили из партии. Через год Сталин вышлет Троцкого в ссылку в Алма-Ату, в 1929-м – за границу, а в 1940-м достанет в Мексике – ледоруб Меркадера поставил точку во всех идейных и личных расхождениях. Зиновьева и Каменева переведут на незначительные должности. В 1936-м одного расстреляют 26 августа, другого – днем ранее.

Не забудет вождь и о Радеке – но ограничится исключением из партии и ссылкой. Когда опальный троцкист отправился в заснеженную Сибирь, он сказал: «Со Сталиным трудно спорить: я ему цитату, а он мне – ссылку».

Раскаяние и покаяние

Весной 1929 г. Радек вернулся в Москву. Пребывание в Сибири, очевидно, его образумило. Летом вместе с двумя другими видными троцкистами И. Смилгой и Е. Преображенским он написал в ЦК письмо, в котором раскаялся в бывших грехах – признал, что придерживался ошибочных взглядов, и заявил «об идейном и организационном разрыве с троцкизмом». Ему разрешили покаяться публично. Что он и сделал: с жаром и пафосом стал разоблачать себя и троцкизм на страницах «Правды» и «Известий». А осенью завершил свой «разрыв» тем, что сдал властям резидента ОГПУ на Ближнем Востоке Блюмкина, передавшего ему письмо Троцкого (Блюмкин сомневался в политике Сталина и наладил связи с Троцким). Ни опальный вождь, ни его порученец не знали о переходе Радека на сторону генерального секретаря.

«Очищение» Радека не прошло незамеченным. В январе 1930 г. его восстановили в партии, в 1932-м даже назначили на ответственный пост заведующего Бюро международной информации ЦК ВКП (б). И дали квартиру (в наше время сказали бы элитную) в Доме правительства. Он вновь вошел в партийную номенклатуру – и надо было соответствовать, прежде всего доказывать верность коммунистическим идеалам, то есть «классику марксизма», «вождю мирового пролетариата» и «величайшему гению всех времен и народов».

И как в 1920-е он воспевал Троцкого, так в 1930-е он стал петь Сталина. Апофеозом явился очерк «Зодчий социалистического общества». Здесь Радек превзошел самого себя: это был панегирик вождю, который даже на фоне безудержных восхвалений отличался своим славословием и восхвалением всех мыслимых (и немыслимых) его заслуг. «Хвост» Троцкого превратился в «задницу» Сталина.

Вождь превращение заметил, оценил и привлек Радека вместе с Бухариным к работе по проекту его – сталинской – конституции. Но, как заметил Анатолий Рыбаков, автор романов об этом жестоком и безжалостном времени («Дети Арбата», «Тридцать пятый и другие годы», «Страх»), ни тому ни другому Сталин не верил и не доверял, «хотя использовал их в 1934–1936 гг. на полную катушку».

Когда ферзь решил, что дальнейшее использование пешки более нецелесообразно, произошло крушение Радека – его смахнули с политической доски. Осенью 1936-го во второй раз исключили из партии, во второй раз арестовали, но не сослали, как в 1927-м, а привлекли к открытому процессу по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра» (Второй московский процесс), где он по задумке «гения всех времен и народов» должен был стать одной из главных фигур, разоблачителем «заговорщицкой деятельности» – своей и других подсудимых. И он таковой фигурой стал, и роль, придуманную и расписанную «кремлевским горцем», сыграл. С присущим ему артистическим блеском.

«Актер» и «режиссер»

Александр Орлов (Лев Фельдбин), нелегальный резидент советской разведки во Франции, Австрии, Испании в 1930-е гг., оставшийся на Западе, в своей книге «Тайная история сталинских преступлений» (Нью-Йорк, 1952; Москва, 1991) утверждает, что Сталин во время следствия встретился с Радеком, поначалу не желавшим признаваться в своих «преступлениях». Этой версии можно верить или не верить, но поведение Радека на суде говорит, скорее, о ее достоверности. И если такая встреча действительно состоялась, то можно представить, о чем шел разговор. Очевидно, генсек дал Радеку честное слово, что, если он даст нужные показания на себя и других (в том числе и на своего друга, редактора «Известий» Бухарина), ему сохранят жизнь. И упорствующий большевик, умник и скептик Радек поверил «правдивому и честному» большевику Сталину. Купился (на кону стояла жизнь) – и согласился играть предложенную ему роль «кающегося грешника» в очередном кремлевском спектакле.

«Актер» сыграл свою роль талантливо – так, как от него требовал «режиссер». Когда прокурор Вышинский предоставлял ему слово, он, чуть ли не бия себя в грудь, «искренне» каялся в своих «грехах», неистово «разоблачал» свою «заговорщицкую деятельность», с неподдельным гневом обличал Зиновьева и Каменева, требуя их «сурового наказания», и… горячо отрицал применение пыток на следствии.

На скамье подсудимых сидели 17 человек. Из них 13 были приговорены к расстрелу. Двоих расстреляли позже (приговор был вынесен заочно). И только Радеку и Сокольникову удалось избежать казни, но не гибели.

За что?

После ареста Радека кто-то из бесстрашных остроумцев пустил по Москве такой анекдот. В камере на Лубянке трое. По традиции все спрашивают друг друга: «За что?» Один отвечает: «Я – за то, что ругал видного партийного деятеля Радека». Другой: «Я – за то, что поддерживал проклятого врага народа троцкиста Радека». Третий: «А я, извините, сам Карл Радек...»

Улыбка Радека

Сталин разрешил присутствовать на процессе Лиону Фейхтвангеру (см. «ЕП», 2018, № 12). В книге «Москва, 1937» он вспоминает, что самое яркое впечатление из всех подсудимых на него произвел Радек – в коричневом пиджаке, с безобразным худым лицом, обрамленным каштановой бородой, он вел себя хладнокровно, иронично, немного позируя и «слегка посмеиваясь над остальными обвиняемыми, показывая свое превосходство актера, – надменный, скептический, ловкий, литературно образованный». А после того, как судья зачитал приговор, появились солдаты и один из них «положил Радеку руку на плечо, по-видимому, предлагая ему следовать за ним. И Радек пошел. Он обернулся, приветственно поднял руку, почти незаметно пожал плечами, кивнул остальным приговоренным к смерти, своим друзьям, и улыбнулся».

В этой немой драматической сцене вот эта улыбка обреченного человека больше всего поразила мастера психологической прозы, автора известных всему миру романов.

Приговор – 10 лет тюрьмы – огласил председатель Военной коллегии Верховного суда СССР армвоен­юрист В. Ульрих (как и прокурор Вышинский, один из самых жестоких сталинских палачей, всегда беспрекословно выполнявший волю вождя).

После приговора Радека этапировали в Верхнеуральский изолятор – известную еще с царских времен тюрьму, в советское время служившую политическим изолятором ОГПУ–НКВД.

«Шутить не любит Джугашвили…»

Сталин сдержал обещание: Радека не расстреляли. Его забили насмерть в тюрьме 19 мая 1939 г. (как и Сокольникова двумя днями ранее). По указанию наркома внутренних дел СССР Берии и его заместителя Кобулова, получивших прямой приказ вождя, в политизоляторе была спровоцирована драка Радека с заключенным Мартыновым, но провокатор с заданием не справился – убить «политического» не удалось. Тогда устроили вторую драку. Радек пытался сопротивляться, как и в драке с Мартыновым, но без особого успеха – на этот раз силы были неравны. Отбывавший срок Степанов, бывший комендант НКВД Чечено-Ингушской АССР (в официальном акте администрации тюрьмы проходил как «троцкист Варежников» – то есть «свой» напал на «своего») бросил Радека на цементный пол, он расшиб голову, на шее образовались кровоподтеки, горлом пошла кровь…

Еще в 1929 г., за десять лет до гибели Радека, троцкисты в своем кругу распевали такую песню:

Мы оппозицию разбили:

Кого в Сибирь, кого в тюрьму.

Шутить не любит Джугашвили.

Хвала ему, хвала ему!

А затем, после слов об отправке Троцкого за границу, шли слова о Радеке:

И если Радек вновь покажет,

Разинув пасть, враждебный клык,

То некто в бурке грозно скажет:

«Руби в шашлык, руби в шашлык!»

Они хорошо знали, с кем имеют дело.

Под корень

Сталин всегда уничтожал не только своих врагов и противников, но и членов их семей – жен, детей, и друзей. Он не спешил, делал это по-разному в разное время. Через два года после ареста Радека, в июне 1938-го, его жена Роза Маврикиевна и дочь Софья по решению Особого совещания при НКВД СССР были высланы в Астрахань сроком на пять лет. Но этим дело не ограничилось: в ссылке жену «врага народа» арестовали, дали ей восемь лет и отправили по этапу в один из самых страшных лагерей – в Потьму. В Потьме выживали немногие здоровые мужчины, что уж говорить о нездоровой и немолодой женщине. Р. М. Радек умерла в лагере.

Софья провела в Астрахани четыре года, затем ее выслали в Казахстан, в Челкар, а в 1947 г. – в Александров. Но память о «врагах народа» у органов была долгая – вскоре ее арестовали и отправили в Минлаг в Инту. Ей повезло: она выжила и в 1961 г. вернулась в Москву.

Андрей ДНЕПРОВ