Тень Ленина в еврейском шалаше

На исходе Судного дня городской парк им. Менахема Бегина в Бат-Яме стал потихоньку заполняться не только перекочевавшими сюда юными ездунами с велосипедами, самокатами и скейтбордами, но и бесколесными гражданами. Кто-то выгуливал собак, кто-то супругов, кто-то детей и внуков, а кто-то себя, любимых.

Возле обеих парковых синагог – большой и маленькой – толпились разновозрастные люди в белом, как ни странно, не спешившие к вечерней трапезе по случаю окончания поста. Патриархальности обстановки мешали разве что окружающие парк небоскребы да шум первых вырвавшихся на волю после йомкипурного заточения автомобилей.

Вышли на вечерний моцион и мы с женой. Впереди нас вышагивали моложавый дедушка и внук лет семи. Почемучка, как ему по штату и положено, задавал вопросы, а представитель старшего поколения старался отвечать на них.

Поскольку возле большой синагоги уже появился первый шатер (кстати, впервые вижу, чтобы шалаши сооружали до Йом-Кипура, а не после), то разговор зашел о Суккоте.

– Вы строили в Русии сукки? – спросил кроха-внук.

– Сукины дети дали бы нам строить сукки, – проворчал дед, но спохватился. – Нет, Боренька, там нам запрещали отмечать еврейские праздники. Во-о-от… Хотя у моего отца, твоего прадедушки, на Сукес мы собирались, но для шалаша в его хрущобе места не было.

– А что такое хрущоба?

– Видишь дома через дорогу? Нет, не большие, а поменьше, старые. Вот это и есть хрущобы, только в Советском Союзе они были еще хуже.

Боренька попытался переварить информацию, возможно, представляя себе, как выглядят советские хрущобы по сравнению с унылыми израильскими домами 1950-х и 1960-х. После небольшой паузы он задал еще один вопрос:

– А почему ты не делаешь сукку здесь? Ты же больше не боишься сукиных ребенков?

– Э-э, – замялся дед. – Видишь ли, Боря, мы люди светские, не религиозные. Вот ты вырастешь и сам станешь шалаши строить для себя и своих детей. А еще ты можешь попросить своего папу, чтобы он наконец-то поднял задницу и сделал хоть что-то полезное.

Тут стало ясно, с какой стороны этот дедушка.

Поняв, что сболтнул лишнее, мужчина постарался отвлечь детское внимание:

– А ведь был в эсэсэре человек, который когда-то жил в шалаше. Ты знаешь, кто такой дедушка Ленин?

– Знаю, знаю. Это ты.

– Ну да, логично, твоя старшая сестричка Леночка, – пробормотал дед. – Нет, дедушка Ленин – это был великий человек. Во-о-от… За ним охотилась царская охранка, и он прятался от нее в шалаше в Шушенском.

– В Разливе, – тихо поправила его моя жена – мы как раз обгоняли эту неспешную парочку.

– Ах, да, в Разливе, – кивнул мужчина. – Точно, Шушенское – это совсем другая песня. Так вот, охранка…

– Дедуля, охранка – это как дядя Шурик, только злая тетенька?

– Нет, дядя Шурик – охранник, а охранка – это тайная полиция.

– Разве полиция – это плохо?

Заинтересовавшись, как дедушка будет выкручиваться, мы притормозили и стали прислушиваться.

– Нет, наша израильская полиция – это очень хорошо. А российская царская – очень плохо. Они ловили людей и отправляли их на каторгу… ну, то есть в тюрьму. Вот и дедушку Ленина они хотели поймать. Поэтому он спрятался от них в шалаше.

– Они же могли поймать его в синагоге!

– Он не ходил в синагогу, Боренька. Он сидел в шалаше и писал письма молоком, а перо макал в чернильницу из хлеба. А потом съедал чернильницу и запивал молоком.

Дальше почемучка принялся выяснять, что такое перо и почему ему никогда не давали на завтрак чернильницы с молоком, а мы увеличили скорость и оторвались от собеседников.

На следующем круге мы обнаружили их возле сукки. Решили тоже постоять рядом – разбирало любопытство, что еще расскажет мужчина, явно подзабывший детские сказки про Ильича и путающий все факты из них.

– К Ленину в шалаш приходили ходоки, от которых он узнавал, как плохо живется трудовому народу и прогрессивному крестьянству, – продолжал просветительскую работу дедуля. – Еду ему носили Троцкий и Сталин, а Крупская и Арманд разогревали ее на костре. Во-о-от… Ленин встречал всех как дорогих гостей и только ренегата Каутского выгнал на улицу.

– Каутски? – оживился Боренька. – У меня в классе есть Каутски, Ронен.

– Может, они родственники…

– Спрошу его завтра, почему у него такой плохой дедушка.

– Не надо, Боренька, внуки за дедов не отвечают.

Явно желая познакомиться с ликбезом, возле нас пристроилось еще несколько русскоязычных «гуляльщиков». Просвещение шло на высшем уровне, и я почему-то вспоминал ученого кота из повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Дедуле оставалось только вставлять в речь междометие «э-мнэ-э». Но вместо этого он говорил протяжное «во-о-от».

И вдруг в шалаше появилась какая-то тень. То есть, судя по голосам, туда заглянули какие-то подростки, и один из них зачем-то полез под потолок шатра. Внимательно наблюдавший за этим Боренька воскликнул:

– Дедуля, дедуля, смотри, там Ленин!

И тут зрители-слушатели не выдержали и расхохотались. Оглянувшись, великий просветитель смутился и сказал:

– Ладно, Боренька, пора домой – бабуля, наверно, уже ужин приготовила…

– …на костре с помощью Крупской и Арманд, – добавила немолодая дама, стоявшая возле нас.

Ничего не ответил дедуля, только махнул рукой и повел почемучку подальше от места неожиданного конфуза.

 

Авшалом КАЛУА