Желтая лихорадка

Сидим мы как-то вчетвером – доктор Бирнбойм, инженер Галик, журналист Циглер и я – и беседуем. Под вечер стало просто чудно: солнце уже опустилось за море, а ветерок с Яркона еще не задул.

– Друзья мои, – начал Галик, – в этом году опять грозит мировая война...

– Да ничего подобного, – возразил Бирнбойм, – не следует забывать, что у русских двести водородных бомб!

– Бросьте, – вмешался я, – не более ста шестидесяти.

– Ну, по меньшей мере, сто восемьдесят пять!

Циглер, который все это время сидел молча, вдруг насмешливо-удивленно подняв брови, закурил сигарету и негромко произнес:

– Хорошо, а Китай?

– А что Китай?

– Господа, – возвысил голос журналист, – вы, не в обиду будет сказано, говорите о чем угодно, кроме главного! Любая думающая личность знает, что судьба человечества зависит от одного: что сделают китайцы.

– Что же они сделают?

– Понятия не имею, – отвечает Циглер, – зато я знаю точно, господа: в Китае шестьсот пятьдесят миллионов жителей! Вы представляете, что это такое?

– Несомненно, это много.

– Вот один маленький статистический пример, – продолжал журналист. – Если бы эти шестьсот пятьдесят миллионов взгромоздились друг на друга, они бы достали до Солнца.

– Глупости, – воскликнул доктор Бирнбойм. – На такой высоте они бы сгорели!

– Да-а, – вмешался инженер Галик, – но китайцы такие дисциплинированные...

Я представил, как 650 миллионов китайцев, сев друг другу на голову, норовят дотянуться до Солнца, и мне стало нехорошо. Однажды, много лет назад, в спортзале некто Гольдштейн сел мне на плечи, и я тут же рухнул под ним. Но Циглер не давал нам перевести дух:

– У Китая сто миллионов солдат, – подлил он масла в огонь. – Представьте себе стомиллионный парад в День Hезависимости...

Мы быстренько подсчитали, и получилось, что такая колонна маршировала бы перед трибуной для почетных гостей целый год. То есть, закончив парад, они должны были бы начать его по новой, и так до бесконечности.

Ужасно. Тут и три часа на солнце не выстоишь, а эти... Мы были страшно подавлены.

– В любом случае, – резюмировал д-р Бирнбойм, – нужно укреплять ЦАХАЛ.

Затем мы перешли к сделкам по торговле оружием.

– Бог ты мой! – воскликнул Циглер. – Если бы Китай купил у нас хотя бы по одному «узи» для каждого своего солдата...

Мы мечтательно замерли, представив себе эту перспективу: заказ на 100 миллионов «узи»! Если с каждого автомата мы имеем хотя бы 10 лир, ну ладно, пусть 5 лир...

– Надо связаться с ними, – начал было я, но Циглер метнул на меня убийственный взгляд:

– А мы им нужны? Они и сами могут понастроить промышленные предприятия. А мы, евреи, должны страшно унижаться, чтобы получить жалкие пять миллионов долларов на экономическое развитие. Китайцы... Да если бы каждый китаец дал по одному доллару, у нас было бы на развитие... дайте подсчитать – шестьсот пятьдесят миллионов долларов!

Мы задумались. «А почему бы, – заработала мысль, – а почему бы каждому китайцу не дать нам по десять долларов, черт побери! Тогда бы у нас было, у нас было... просто астрономическая сумма!»

Яркон тем временем пробуждает нас от мечтаний, насылая 650 миллионов комаров. «Кыш! – отгоняем мы их, – летите в Китай!» А действительно: если каждый комар укусит только одного китайца, это уже 80 тысяч кубических метров крови. На самом же деле каждый комар совершает в год до ста укусов, это значит... даже если округлить...

Мы просто плавали в море китайской крови! Почувствовав, что мы тонем в этих желтых проблемах, я предпринял отчаянную попытку проломить китайскую стену:

– Поговорим немного о выборах. По-моему, при всем старании МАПАЙне удастся прибавить еще полпроцента голосов... Хотя вместе с тем, если «Ахдут ха-Авода» и МАПАМ... не объединятся... в последнюю минуту... против... «Херут».

Я умолк, почувствовав, насколько несерьезно мое жалкое бормотание. Главный, принципиальный, глобальный, судьбоносный вопрос продолжал занимать умы всех сидевших на лоджии. Циглер, глянув на меня с уничтожающей улыбкой, не замедлил продолжить:

– Если у двух миллионов евреев есть семнадцать партий, то у шестисот пятидесяти миллионов китайцев их должно быть пять тысяч пятьсот двадцать пять...

От этой мысли у меня потемнело в глазах. А везет же этим китайцам, что они не евреи! Однако с другой стороны: 650 миллионов евреев – вот это была бы сила! Никаких сомнений. Конечно, расселить и устроить такую уйму народа дело непростое, зато какие возможности! Было бы кого послать на освоение Негева. А если бы каждый еврей получил из США хотя бы по одной посылке, мы бы низвели эту Америку до уровня страны «третьего мира». Так что американцам еще здорово повезло...

Тем временем я взглянул на своих собеседников, и у меня замерло сердце: мне показалось, что их лица начали желтеть, а глаза – сужаться. Голова моя пошла кругом.

– Извините, – произнес я, вставая, – мне нужно идти, чтобы не опоздать на автобус.

Непрoизвольно взглянув на Циглера, я увидел, что на его тонких губах продолжала играть улыбка превосходства:

– Если каждый китаец опоздает только на минуту, – не останавливался журналист, – сейчас бы все еще был тысяча девятьсот сорок девятый год! А если бы каждый из них опоздал на четверть часа...

Не выдержав более, первым на Циглера набросился инженер Галик, затем на него навалился и доктор Бирнбойм. Я от всего сердца дал Циглеру пинка сзади.

– Да что это с вами? – перепугался журналист. – С ума, что ли, посходили?

– А вот представь себе, – заорал на него я, – что тебя пинают шестьсот пятьдесят миллионов китайцев...

– Уже больше, – простонал Циглер из последних сил. – Мы беседуем уже больше часа... а тем временем... родилось еще... сто тысяч...

С хриплыми криками мы выбежали в темноту вечера. В ту ночь мне никак не удавалось заснуть, и я начал считать, надеясь задремать. Я дошел до 71 009 407, а утром так и не встал. Да и зачем?

 

Эфраим КИШОН (1962)