Человеческая потребность Сола Беллоу

«Не нужно становиться больше, чем человеком, и нельзя стать чем-то меньшим – нужно быть человеком, вот и всё».

Сол Беллоу

 

Прозаик и эссеист Сол Беллоу (Соломон Беллоус) родился в 1915 г. в Канаде в ортодоксальной еврейской семье, эмигрировавшей из Российской империи. В раннем детстве изучил иврит. Ему было девять лет, когда семья переехала в США, в Чикаго. Рос в еврейской среде. Много читал. В частности, как отмечает биограф Беллоу Захари Лидер, огромное влияние на него оказали классики русской литературы (особенно Достоевский и Толстой). Решил и сам стать писателем. И стал одним из самых выдающихся писателей XX в. За свое творчество был удостоен Нобелевской премии по литературе 1976 г., Пулитцеровской премии, различных других престижных американских и международных премий, французского ордена Почетного легиона, медалей.

И, кстати, Беллоу занимался не только литературой. Университетское образование завершил со степенью бакалавра антропологических и социологических наук. Был профессором ряда известных американских университетов.

 

Сохранение своего «я»

Уже первый роман Беллоу «Между небом и землей», вышедший в 1944 г., принес ему известность и поставил глобальные вопросы, которыми он будет заниматься и в своей последующей литературной жизни: сохранение человеком своего «я», своей свободы в атмосферном вихре общества.

В центре произведения – молодой интеллигентный человек по имени Джозеф, живущий в Чикаго. На календаре 1942–1943 гг., вовсю бушует Вторая мировая вой­на. Должны призвать в армию и Джозефа, поэтому он уходит с работы. Но прошло почти семь месяцев, а из-за «бюрократических художеств» он все еще ждет у моря погоды. В таком подвешенном состоянии, вырванный из привычного ритма жизни, он чувствует себя очень некомфортно. Давно накопившаяся тоска, недовольство собой и окружающей жизнью теперь проявляются все сильнее. Нарастает напряженность в отношениях с женой, сложны контакты с братом и его семьей, не видится с друзьями – одни далеко, с другими нет настроения встречаться. И вот парень почти все время один, подолгу бессмысленно сидит в съемной комнате. Записывает свои мысли, ощущения в дневник: «Ясно как день: я гнию, разлагаюсь, коплю в себе досаду и горечь, как ржа разъедающую мои припасы великодушия и доброжелательности… Начинаю замечать, что, чем активнее остальное человечество, тем медленнее двигаюсь я, и мое анахоретство растет пропорционально возрастанию в окружающем мире азарта и прыти… В жизни не чувствовал такого оцепенения. Даже сходить за сигаретами лень, а хочется курить. Лучше обойдусь… я прирастаю к креслу. Буквально, физически. Даже не пробую подняться. Встать-то я, конечно, могу, и пройтись по комнате, и спуститься за сигаретами, но исключительно противно делать над собой усилие».

В то же время он периодически ведет мучительные рассуждения, в нем сражаются два внутренних «я»: он вчерашний и он сегодняшний, «с одной стороны» и «с другой стороны». Пытается разобраться в себе, в своем «истинном, а не поверхностном человеческом назначении». Вспоминает Спинозу, писавшего, что «нет добродетели выше, чем стараться сохранить самого себя… Он не говорит – свою жизнь. Он говорит – самого себя. Почувствовал разницу?.. Мы сами отвечаем за свою человечность, свое достоинство и свободу».

Однако констатирует, что «мы боимся собой управлять. Конечно. Это же так трудно. Нам бы поскорей избавиться от свободы… И мы сбегаем, мы ищем хозяина, мы валимся кверху брюхом и требуем поводка… Это все наша неготовность к свободе…»

Не смог совладать со свободой и Джозеф: «Моя опасная отсеченность от общего договора чуть совсем не выбила у меня почву из-под ног. Я в одиночку не справился. Кто, интересно, бы справился. Когда варишься в собственном соку, ум за разум заходит. Может, вой­на меня чему научит, силком научит тому, до чего сам не допер за эти месяцы в своих четырех стенах…»

Он не считает себя вправе уклоняться от вой­ны: «Я должен пройти этот смертный риск, как уже проходил его прежде, борясь с детскими болезнями и невзгодами…» Наконец молодого человека призывают в армию. Ему жаль расставаться с супругой, «но ничуть не жаль остального. Больше не надо будет за себя отвечать; и на том спасибо. Я попадаю в чужие руки, избавляюсь от самоопределения, свобода отменяется… Да здравствует принудиловка!».

Как видим, автор затрагивает очень серьезную проблематику готовности и неготовности к свободе, касающуюся и отдельных людей, и целых обществ. Герой произведения стремится к свободе, но оказывается, ему проще даже пойти на вой­ну, возможно, погибнуть, чем научиться свободе управлять собой.

 

Еврей и антисемит

Очень большое место в творчестве Беллоу занимает тема еврейской идентичности. Она присутствует почти во всех его произведениях. В романе «Жертва» две главные фигуры: журналист-еврей из Нью-Йорка Аcа Левенталь и преследующий его антисемит Керби Олби. Левенталь не без труда узнает его. Они едва знакомы. Давно один раз пересекались. Однако Олби обвиняет Левенталя, что именно из-за него скатился на дно. С удивлением Левенталь узнает, что невольно поспособствовал увольнению Олби с работы.

А еще Олби очень переживает о вымирании прежней старой Америки: «попытайтесь вообразить, как действует на меня Нью-Йорк. Безобразие, нелепость. Всем правят Калибановы дети. В подземку спустишься, Калибан тебе разменяет деньги. Домой пойдешь, а он открыл свою кондитерскую на улице, где ты родился. Старые семейства вымирают. Их именами называют улицы. А от них самих – что осталось? Руины». В частности, Олби скептически смотрит на способность евреев нести американские ценности. Например, в качестве университетских преподавателей.

Левенталь не считает себя виновным в проблемах Олби, ему претит его настороженность, враждебность к евреям, но постепенно их отношения теплеют. Можно отметить взвешенность подхода Беллоу. Степень американского антисемитизма не преувеличивается, не утрируется. Но и не преуменьшается.

 

Характер стука

В романе «Приключения Оги Марча» звучит авторская мысль: «Личность, индивидуальность всегда под подозрением и угрозой; безопасность в том, чтобы быть типическим явлением, быть как все. И почти все мы уродуем, корежим себя из страха перед окружающим кошмаром, молясь, чтобы он не затронул нас, позволил как-то выжить». 1930-е гг., Великая депрессия и симпатичный юноша, нравящийся девушкам. Он обычный «средний» человек, но стремящийся сохранить в этой жизни свою индивидуальность. Он избегает того, что представляется ему скучным, меняет профессии, путешествует, ведет поиски своего смысла жизни. Живет!

«Я американец, родом из Чикаго, – мрачноватый город этот Чикаго, – держусь независимо – так себя приучил и имею собственное мнение: первым постучишься, первому тебе и откроют; стук бывает скромный, а то и не очень. Но, как говорил Гераклит, характер человека – это его судьба, и, в конце концов, характер стука ничем не скроешь – ни обивкой двери, ни толщиной перчатки». С этого «говорящего» абзаца начинается книга.

И одновременно этот американец – еврей. Американский литературный критик Рут Вайс видит в Оги новый вид американского еврея, представителя новой, уверенной в себе породы американских евреев, возникшей после Холокоста и в обстановке гордости за защитников Израиля. Он свободно выбирает свой путь, и свобода для него – «не секс, наркотики и безответственность, а право опробовать возможности, которые еще недавно были недоступны».

По мнению американского литературоведа А. Ленчука, в этой книге Беллоу обрел свой, особенный, авторский голос (да и Беллоу так считал): «В 1953 г. прозвучал этот голос, и на литературную сцену… будто свежим ветром подуло; это была прямо-таки литературная революция… попали в новый, впервые открываемый мир. Не тот, по которому гордо ступают крутые герои, но тот, где снуют, толкаются, переругиваются живые чикагские иммигранты, выходцы из разных слоев, и эта суетня, толкотня вся окутана, окрашена неподражаемым чувством…».

 

Ранимая душа

За плечами два неудачных брака, детей он почти не видит, родственники считают его невменяемым, проблемы с научной работой. Роман «Герцог» об интеллигенте-еврее среднего возраста, университетском профессоре Мозесе Герцоге, которому душно в чуждом ему окружающем мире, потому что его духовные ценности не находят отклика у общества. Впрочем, и сам он далеко не идеален.

Ранимую чувствительную душу Мозеса наполняет чувство пустоты. В чем смысл жизни? «Заветная мечта человеческая состоит в том, что жизнь может исполниться смысла…». Как выкарабкаться из возникшего жизненного капкана? Герцог находит свое оригинальное пристанище… начинает писать письма. И живым, и ушедшим. От друзей и знакомых до Ницше и Спинозы. На бумаге и в мыслях. Но никому их не отправляет.

Однако на новом витке переосмысления письмомания прекращается. «Сейчас ему нечего никому сообщить. Ничего. Ни единого слова». К герою приходит новое самоощущение. В книге отчетливо отображена социально-психологическая атмосфера США, характерные типажи.

 

Две дороги

Фабула романа «Дар Гумбольдта»: два пути в литературе, два взгляда на глобальные проблемы, два друга-американца: писатель Чарльз Ситрин и поэт фон Гумбольдт-Флейшер (для его образа Беллоу, очевидно, использовал реалии биографии поэта-еврея Делмора Шварца).

В свое время Гумбольдт помог Ситрину в профессиональном росте, но сам не обрел коммерческого успеха. Бродвейские пьесы и другие произведения Чарльза пользуются популярностью. Однажды Ситрин встретил Гумбольдта на улице, но даже не подошел к нему, не предложил помощь. Фон Гумбольдт спился и умер в нищете.

Непростое для чтения интеллектуальное произведение с множеством философских мыслей, ссылок на исторические события, крупные фигуры и иронией. Показаны социально-психологический климат в американском обществе середины прошлого столетия, культ материальных ценностей, успеха. За это произведение Беллоу получил Пулитцеровскую премию.

 

Беспокойство за Америку

В романе «Планета мистера Сэм­млера» мы знакомимся с Артуром Сэм­млером. Ему за 70, он из еврейской семьи, жившей в Польше. Учился в Великобритании, работал журналистом. Во время Второй мировой вой­ны он как еврей едва не стал жертвой Холокоста, погибла его жена. Артур сражался в партизанском отряде, потерял глаз. После вой­ны оказался в США.

События произведения происходят в Нью-Йорке в конце 1960-х. Сэм­млера очень беспокоит состояние американского общества, тем более что он понимает особое место Америки в мировом развитии, в западной цивилизации: «Как многие из тех, кому довелось наблюдать крах мира, господин Сэммлер не исключал, что крах повторится. Он не соглашался со своими друзьями-беженцами, которые утверждали, что этот рок неотвратим, но либеральные взгляды, похоже, неспособны постоять за себя, а запах разложения уже заметен. Отчетливо видишь, что цивилизацией напористо руководят самоубийственные порывы». Много повидавший в своей жизни герой романа размышляет о том, какими должны быть нравственные люди, способные противостоять растущей деградации.

 

«По-прежнему»

Вторая половина XX века. Зима. Самый конец декабря. Суббота. Весь день доктор Браун (Самюэль), химик, еврей, предается в своей квартире размышлениям. О себе: «Вот – нет ничего важнее его, вот на его месте – пустота. Вот ты что-то собой представляешь, ты – сила, твоя жизнь нужна; вдруг ты – ничто. Рамка без картины, оправа без зеркала…». Затем о современном человечестве, проходящем беспокойную, тягостную стадию эволюции сознания. «От того, на что употребляют мысль, искусство, веру в великие традиции, его охватывала тоска», но «он не лелеял план навести разумный порядок в мире».

Затем его мысль перекинулась в прошлое, на родственников: на уже умерших двоюродного брата и сестру – Айзека и Тину, на тетю Розу и других. Браун извлекает из памяти запомнившиеся картины, события, характеры. Перед его мысленным взором «выстраивались факты – возникали, перестраивались по-новому. На какое-то время оставались на месте, затем снова перемещались. Глядишь, к чему-то и придем». Хотя и «своя судьба была ему не более понятна, чем чужие».

Когда короткий день кончился, «в непроглядной, где не видно ни зги, тьме он подошел к темному кухонному окну, поглядеть на звезды. На эти штуковины, отброшенные далеко-далеко великим, давшим всему начало толчком миллиарды и миллиарды лет тому назад».

Такое вот небольшое повествование «По-прежнему», заставляющее задуматься, как и любая другая работа Беллоу.

 

Израиль и идиш

Сол Беллоу был редактором антологии «Лучшие еврейские рассказы». Делал переводы с идиша, популяризировал идишскую литературу в США и в мире. В частности, он очень удачно перевел рассказ замечательного Исаака Башевиса-Зингера «Гимпл-дурень». В английской версии, во влиятельном журнале рассказ привлек внимание гораздо более широкой аудитории. Так многие читатели впервые познакомились с Зингером. Впрочем, Исаак остался недовольным, так как многие стали ассоциировать «Гимпла» с Беллоу.

В 1976 г. вышла мемуарная книга Беллоу «В Иерусалим и обратно», рассказывающая о его поездке в Израиль, наполненная симпатией, размышлениями о стране и ее людях.

 

Троцкий и Хрущев

В молодости Беллоу был троцкистом, грезил о мировой революции и подвергался нападкам коллег сталинистского толка. В 1940 г. он специально поехал в Мексику, чтобы встретиться с жившим тогда там изгнанником из СССР Троцким, однако за день до запланированной встречи революционера убили. Впрочем, позднее коммунистические взгляды уже вызывали у Беллоу аллергию. И его герой из книги «Между небом и землей» отошел от революционной партии, потому что «партия хочет, чтобы он не думал, а подчинялся дисциплине… Когда кто-то подчиняется такому приказу, он сам уничтожает свободу и прокладывает путь тирании…».

С Хрущевым прозаик тоже не встречался, но посвятил ему эссе. Эссе Беллоу менее известны, чем художественные произведения, но там тоже, выражаясь беллоуской фразой, его мысль бьется, «как белье на ветру». В «Литературных заметках о Хрущеве» в том числе. Взгляд американца на советского руководителя. Мастерство политического портрета от писателя. Беллоу отмечает, что, встав во главе СССР, Хрущев «обратил на себя внимание всего мира и заставил нас думать о себе. Хотя трудно, конечно, поверить, что этот вот лысый, коренастый, жестикулирующий, громогласный человек может победить нас, разрушить наши дома или даже уничтожить нас вовсе».

Сол так описывает известный «ботиночный» визит Хрущева в США в 1960 г. для выступления на Генассамблее ООН: «Хрущев… разошелся вовсю: устраивал уличные пресс-конференции, пикировался с балкона со стоящей внизу толпой, распевал куплеты из „Интернационала“ и показывал, как он свалит с ног апперкотом воображаемого гангстера. Играя на публику, наслаждаясь ее вниманием, он вел себя как комик в пьесе, написанной и поставленной им же самим. То же самое в ООН: злобно рыча, перебивая мистера Макмиллана (премьер-министра Великобритании. – А. К.), стуча кулаками по столу, потрясая в воздухе ботинком, сжимая в объятиях союзников и допекая оппонентов…»

Комментирует писатель и первую поездку Хрущева в США в 1959 г., именуя это «театральным шоу». В Голливуде он рассказывал о своем опыте восхождения к успеху: «Я начал работать, едва научился ходить, был пастухом, фабричным рабочим, трудился в угольной шахте, а теперь я председатель Совета министров великого Советского государства». Но «забыл» упомянуть о цене, которую заплатили за возвышение широкие слои общества… ни словом не обмолвился о депортациях и чистках.

А на собрании профсоюзных деятелей в Сан-Франциско Хрущев жаловался на Голливуд, где «нам канкан показывали»: «Девицы должны были задирать юбки и выставлять зады… Их заставляют подделываться под вкусы испорченной публики. В вашей стране люди на это ходят, а вот советские люди с возмущением отвергли бы такое зрелище». При этом газеты США сообщили, что «советский премьер-министр, пустившись пародийно изображать канкан, задрал полы пиджака и выставил на всеобщее обозрение свой собственный зад».

Беллоу называет хрущевский канкан «танцем смерти». Своим грубым и злым паясничаньем советский лидер хочет сказать об обреченности «культуры для пресыщенных и испорченных людей». Писатель настороженно воспринимает Хрущева, опасаясь, что «для удовлетворения нужд одного человека» может потребоваться не только Россия, но и весь мир. Полагает, что за личиной бюрократической недоступности, крестьянской степенности или дружелюбия скрывается злоба либо ехидство. Беллоу напоминает, что Хрущев «не был наказан за свои преступления – напротив, стал крупнейшим государственным деятелем» и теперь ликует от того, что «посрамил буржуазную цивилизацию с ее представлением о наказуемости зла».

 

Обретение себя

«Ничто не требует от человека стольких трудов и борьбы, как обретение себя», – пишет Беллоу в романе «Хендерсон – король дождя». Интересно, что в детстве у Беллоу было прозвище «Люфтменч» («человек воздуха» в переводе с идиша). Как это нередко бывает, и родители, и друзья со скепсисом смотрели на увлечение Сола литературой – «оторванным от жизни» занятием. Сол вспоминал, как уже в статусе нобелевского лауреата однажды случайно встретился с другом детства, ставшим крупным торговцем мебелью. Не подозревая об успехах Беллоу, тот спросил: «Как ты провел эти годы, что мы не виделись? Нашел себе достойное занятие или остался люфтменчем?»

В 1976 г. Беллоу получил Нобелевскую премию по литературе «за гуманистическую проникновенность и тонкий анализ современной культуры, органически сочетающиеся в его творчестве, которые дают человеку свободу, а тем самым и ответственность, желание действовать и веру в будущее». В нобелевской лекции романист печально констатировал, что в XX в. творческая индивидуальность уступает место массовой культуре, призывал писателей пробуждать цивилизацию от интеллектуального оцепенения, показывать, как столкнувшаяся с дегуманизацией личность «отстаивает возможность владеть своей душой».

Беллоу провел около 60 творческих лет в литературе. Его психологическая тонкая проза – это сочетание серьезного философского здания с юмористическими сценами, это трудности взаимоотношений личности и общества, это сомневающиеся герои, с интеллигентской рефлексией, мучающиеся сложным концептуальным выбором, это интерес к динамизму жизни, глубокое знание Америки и того, «чем дышат» американские евреи. Как подчеркивает биограф Захари Лидер, Беллоу принес в художественную литературу воспоминания своего еврейского детства, опыт жизни в еврейском окружении, для него это имело большое значение.

Литературовед А. Ленчук справедливо замечает о творчестве Беллоу: «Никак не скажешь, что он легко читается. К нему – к его стилю, персонажам, темам – надо приноровиться, пробиться… За Беллоу берешься не для того, чтобы, жадно пожирая глазами страницы, гадать, что же дальше, и посматривать украдкой в конец. Он не из тех, чью книжку прихватываешь с собой почитать на пляже, полистать в самолете… Нет, Беллоу читаешь для других радостей. Чтоб дать работу уму, чтоб потешить сердце. Эти радости дает только литература, а не увлекательное, бесстильно-легкое чтиво. Нужно терпение, привычка к сосредоточенности, нужны тихие, ясные часы, чтоб вжиться в мир Беллоу, оценить его способность добраться до сути».

Да, многие читатели с этим солидаризируются. Да, порой фразы, абзацы романов нужно перечитывать, желая уловить авторскую мысль. Но те, кому этот стиль придется по душе, несомненно получат удовольствие от красоты и музыки его текстов, запомнят героев произведений и наиболее примечательные мысли.

Один из персонажей Беллоу рассказывает, как в детстве любил чистить обувь: «часто выпрашивал разрешение расстелить на полу в гостиной бумагу и драил подряд всю обувь, какая была в доме… Я чистил обувь не благодарности ради, мне нравился сам процесс и ощущенье гостиной, отгораживавшей меня от сумрака улицы, закрытых ставней, мутной празелени водосточных труб. Ни за какие сокровища мира меня было не выманить наружу». Делать чистой грязную поверхность – естественная человеческая потребность, говорит Сол Беллоу. Выступая в своих произведениях против негативных сторон цивилизации, отстаивая права личности на свободу, поднимая еврейскую тематику, он и делал поверхность (а вместе с тем и глубинные мировоззренческие процессы) чище. В этом и была его человеческая потребность.

 

Александр КУМБАРГ