Грустно

Почему мне сегодня так грустно?

Если бы в квартире было холодно, я бы повернул вентиль радиатора, и пришлось бы снять даже рубашку. Но я вентиль не поворачиваю, потому что в квартире тепло, а мне почему-то грустно!

Если бы сегодня что-нибудь случилось: наводнение в Испании, пожар в Калифорнии, землетрясение в Турции, я бы, конечно, выразил им свое соболезнование, мысленно, и некоторое время думал бы о коварствах бытия. Но телевидение сообщило, что в Испании засуха, в Калифорнии горят только кандидаты в губернаторы, а в Турции трясет лишь наших челноков, и никаких серьезных происшествий еще не наблюдалось. А я смотрю новости и думаю, что мне сегодня особенно грустно!

Жена говорит:

– Все это – издержки нашей жизни! Эмиграция дает о себе знать!

А я возражаю:

– Человеку не всегда весело! И эмиграция тут вообще не причем!

Если бы нужно было сбегать в магазин, простоять полдня в очереди, поругаться с продавщицей, закупить продукты, я бы с удовольствием сбегал. Магазин рядом, и продуктов в нем на любой цвет. Продавцы всегда вежливы, а очереди только в нашем воображении.

Но все необходимое я приобрел еще вчера, холодильник набит, бутылка уже месяц не распечатана, на балконе арбузы дозревают, и мне никуда не надо, даже если жена посылает, тем более что сегодня по-настоящему грустно, а причин грусти никак не пойму!

Жена замечает:

– Сосед сверху безобразничает!

В прошлом году он приехал сюда из Казахстана и каждый день добросовестно, громко и назойливо, что-то долбает, то ли ремонтом занимается, то ли дом развалить собирается, то ли просто время коротает, как может ностальгию укорачивает!

Но если бы причина заключалась действительно в нем, я бы грустил с момента его появления.

Почему же мне сейчас так грустно?

Может, потому, что никто мне писем не шлет, по телефону не звонит, на рыбалку не приглашает, в гости не зовет? Даже футбол я смотрю только по телевизору, на стадионе не кричу, с болельщиками не возбуждаюсь, с противниками не объясняюсь. И даже на троих если и соображаю, то один за всех. Старых друзей я растерял, новых не приобрел. Но случилось это не сразу. И я даже как-то смирился, понимая, что никому до меня нет никакого дела. Впрочем, как и мне, им совершенно не хочется с кем-то, чего-то, как-то!

Почему же сегодня грусть хватает за горло? И душит, душит, душит!

Жена продолжает твердить:

– Это ностальгия! От нее никуда не деться! Эмиграция нас достала!

А я думаю: «Живем мы здесь хорошо, и эмиграция в этом не виновата! Что из того, что на работу не берут, на социале сидим, на диване лежим, мало общаемся и языка не знаем? Так ведь и возраст – не для карусели! И здоровье – не для подводного плаванья! И местные – не для хорового пения! И вообще… сидеть можно где угодно, если крутиться не надо!»

Но почему мне так грустно?

Соседка вроде со мной поздоровалась! Сказала по-немецки что-то приятное!

Мусор я еще с утра в контейнер выбросил. И даже куртку не испачкал! За телефон вовремя уплатил, на красный свет дорогу несколько дней не переходил, зонт на скамейке не забыл, как сумку в сквере, собака меня не кусала. Только однажды с велосипедистом на тротуаре столкнулся, фару ему разбил, когда дорогу перекрыл… Но это случилось давно. Что-то в жизни должно же происходить, чтобы хуже не было...

Почему же мне совсем грустно?

Сын четверки и пятерки из школы приносит. И я рад, что мне не нужно туда ходить, с кем-то объясняться, как-то оправдываться, за него краснеть. Здесь же ученики вообще ничего не знают. Бермудский треугольник от равнобедренного отличить не могут! Это их заботы, а у меня с сыном и до эмиграции проблем не было. С директором я не общался, потому что не хотел. Учителям ничего не дарил, дорогу в школу специально забыл.

А знакомая из Одессы, Циля Абрамовна Шпрингинбет, говорит, что лучше бы сын двойки и единицы получал. Но я на нее не обижаюсь. Что взять с озабоченной женщины, которая даже в прежние времена считала, что Фидель Кастро – это заросший Федор Шлымозыл с Молдаванки! И девочка ее училась исключительно на двойки и единицы.

Сын обещает, что, когда вырастет, пойдет работать в уголовный розыск уголовником, чтобы отправлять в угол тех, кто за углом! Я не возражаю, потому что никто не знает, что будет завтра. Тем более никто не может знать, что будет, если сын вырастет. Главное – сейчас дают деньги за то, что он хоть кем-то стать собирается.

Но если за все платят, это же не причина для грусти? А я сник! Расслабился! Загрустил! Хотя и не понимаю, почему!

В окно гляжу. Всюду люди. Стоят, говорят, идут, смеются, общаются! Что-то несут, куда-то торопятся. В машины садятся, из магазина выходят. Ты их не знаешь, они тебя знать не хотят! Ты им: «Морген». Они тебе: «Чу-ус». И все при деле, себе на уме!

У них в руках – пиво, у меня – бутылка, в память об Александре Сергеевиче, потому как на прекрасное тянет.

Разные мы с местными во всем, даже если пиво пенится, а Пушкин не дожил до нынешнего абсурда!

Жена говорит:

– Эмиграция – вещь тяжелая! Надо привыкать!

Я и привыкаю! С лимонада начал, до «Пушкина» дошел. Мягкая водка, без империалистического привкуса. Примешь бутылку и сразу почувствуешь великую силу искусства!

А после все равно грустно! Очень грустно! До боли в груди! До дыхания без воздуха! До полной пустоты!

Смотришь по сторонам и думаешь: «Заграница, блин, тут вообще ни при чем! И эмиграция, между прочим, тоже»…

 

Семен КОГАН