Шейгиц

Товбины были благополучной московской семьей: папа инженер, мама бухгалтер и Леночка, которая училась играть на скрипке. Собственно, она училась не столько играть, сколько завоевывать призы на всесоюзных и международных конкурсах. Этому и учат в консерватории. И так бы они и жили, если бы Леночка не влюбилась. Это тоже полбеды, потому что рано или поздно все Леночки влюбляются. Даже те, которые играют на скрипке. Правда, им гораздо труднее, потому что, чтобы побеждать на всесоюзных и международных конкурсах, надо играть по десяти часов в день, и на личную жизнь почти не остается времени.

Но Леночка не просто влюбилась, а безумно влюбилась в Колю Жердакова, соседского парня, только что окончившего школу и не попавшего в институт. Поэтому у него было достаточно времени, чтобы бродить под окнами у Товбиных, вздыхать, ждать Леночку утром и относить ее скрипку в консерваторию и обратно. Во время этих прогулок Леночка и влюбилась.

Папа Товбин – инженер и мама – бухгалтер очень волновались. Потому что Коля, как вы уже поняли, был шейгиц, гой, сын уборщицы Нюрки из восьмой квартиры. Что общего у него и этой Нюрки может быть с Леночкой Товбиной, красивой еврейской девушкой из консерватории? И вообще, это такая дикость – Коля Жердаков! Что, нет хороших еврейских ребят? Так нет, ее тянет к этой антисемитке Нюрке, которая на всех перекрестках орет, что жиды во всем виноваты, что они и Сахарова энтого испортили, ведь чего ему, проклятому, не хватало? И зарплату, небось, огребал – пятьсот рублей, а может, и побольше, и квартира у него была чуть ли не четырехкомнатная, и машина. А ведь все ему мало! Вот и продался на еврейские денежки американским шпионам! Вот взять бы хворостину и погнать их всех в Палестину!

Вот в такого парня влюбилась их дочка! Перед людьми стыдно.

Товбины и так прикидывали, и эдак, и с Леночкой строго говорили, и с друзьями советовались, и родственников подсылали – не слушалась Леночка, хоть убей ее! А как убить единственную дочку, радость такую, лауреатку всех будущих конкурсов?

И Товбины решились на радикальную меру: уехать в Израиль. А там забудет Леночка и Кольку Жердакова, и мать его Нюрку, и никто не будет орать гадости на улицах и в газетах, и все равно все знакомые и друзья уже уехали, а там – как будет, так будет.

Но Леночка оказалась не робкого десятка, и даже не робкой сотни, она пришла однажды домой со своим Колей и сказала, что они расписались, и теперь Коля, как член семьи Товбиных, тоже подает заявление в ОВИР на выезд на родину предков – в государство Израиль. Выкусили?

•

Даже в аэропорту Лод в ушах Товбиных стоял крик уборщицы Нюрки во время их выезда из Москвы. Нюрка кричала, что жиды эти совсем распоясались, окручивают и забирают с собой русских детей, кровинушку нашу родную, и Сахаров энтот с Солженицером проклятым совсем замордовали русский народ, и что же это делается, братцы, смотрите, как Кольку, мою сиротиночку, везут на войну с арабами этими несчастными, но отольются им слезы наши советские, чтоб они сгорели, окаянные!..

Тут мы пропустим несколько лет, потому что все было у Товбиных как у всех – помучились, набегались, пристроились, язык подучили и зажили: папа инженером, мама бухгалтером, а Леночка на скрипке доучивается, к конкурсам готовится – всеизраильским и международным.

А где же Коля? Коля где? Не упустили ли мы мужа Колю в чужом, непонятном государстве Израиль?

Нет, не упустили. Коля все так же любит Леночку. Но скрипку за ней уже не носит. Потому что надо работать. И Коля работает ювелиром. Бизнес этот древний, еврейский, все ювелиры в Израиле – хасиды. Хасиды – это такие евреи в черных костюмах и черных шляпах. И учится у них Коля изо всех сил. Потому что если ты в бизнесе, то должен стать профессионалом. Любителей здесь не держат. Это вам не Москва.

И не может Коля отставать от хозяина, реба Шломо. Как реб Шломо скажет, так Коля и сделает. И черная шляпа очень даже идет к Колиному лицу, опушенному славной рыжей бородкой. И пейсы у Коли не хуже, чем у лучшего ювелира в их фирме, Ахадона Кишона. И на иврите Коля шпарит не хуже любого сабры: очень он оказался способным по части иностранных языков.

По субботам Коля не работает. Он просит Леночку зажечь субботние свечи и прочитать над ними молитву перед обедом.

А Леночка очень сердится. Ей все это кажется диким и первобытным.

– Мы же современные интеллигентные люди, – жалуется она. – Что это ты напридумывал? Я же артистка, педагог! К лицу ли нам все это? Люди смеяться будут! Как это не пойти в театр в субботу? Ты меня хочешь, Колька, в гроб загнать? Для этого мы сюда выезжали?

Коля хладнокровно выслушивает Леночкины речи и говорит ей:

– Ну скажи, Леночка, чем ты отличаешься от моей неграмотной и необразованной мамы Нюры, дай Бог ей здоровья! Зажги свечи, дорогая, скажи молитву. Барух ата Аденой...

Но Леночка (помните, какая она была решительная и не робкого десятка?) собрала вещи и ушла от Коли к тромбонисту Арону Вайсману, недавно приехавшему из Ленинграда. Но что-то ее там мучило, перед глазами все время стоял Коля, и было почему-то пусто и тоскливо в ее душе. Тромбонист Вайсман был современный и интеллигентный, но чужой.

И однажды Леночка позвонила Коле и сказала, что не может и не хочет больше без него жить. И готова теперь зажигать свечи хоть каждый день, и все молитвы она выучила наизусть, и хочет теперь только одного: ребенка от Коли. А международные и всеизраильские конкурсы от нее все равно никуда не уйдут.

И Коля простил Леночку.

И только однажды, сидя за субботним столом с Леночкой и Авивой (которая родилась у них вскоре), он, почесывая свою роскошную рыжую бороду, сказал:

– Одного я не могу понять, Леночка, как ты могла выйти замуж за гоя?

 

Илья СУСЛОВ (1986)