О чем писала Jüdische Rundschau 100 лет назад

 

На немецкий язык название нашей газеты переводится как Jüdische Rundschau. Именно так называется наше немецкоязычное издание. Еженедельная газета с таким же названием выходила в Берлине с 1902 г. Она была органом Сионистского союза Германии и до 1938 г. (когда была запрещена властями нацистской Германии) оставалась одним из самых популярных немецкоязычных еврейских изданий. В этой рубрике мы регулярно знакомим наших читателей с избранными материалами, которые ровно 100 лет назад публиковались на страницах Jüdische Rundschau.

Восточноевропейские евреи прошлого и настоящего

Любой, кто знаком с еврейской историей, знает, что со времен крестовых походов евреи постоянно мигрировали между Западной и Восточной Европой. Стремясь избежать притеснений в Германии, эмигрировали в Польшу, а от польских гонений бежали на Запад. Переселения начались с запада на восток, и миллионы польских евреев – это немецкие «ашкеназские» евреи, которые сохранили до наших дней свой язык и свои фамилии. Число евреев, которые в течение столетий возвращались назад в Германию, невелико. Оно даже уменьшалось за счет значительного количества тех, кто вновь двинулся в обратном направлении сразу после оккупации Польши Пруссией в 1793 г. и вплоть до первых российских погромов в восьмидесятых годах прошлого столетия.

Притесняемых на востоке и на западе их coбратья принимали с распростертыми объятиями, как того требует еврейский нравственный закон. Даже на Земле Израильской нееврей не ставился в положение человека с урезанными правами: «Один суд должен быть у вас, как для пришельца, так и для туземца; ибо Я Господь, Бог ваш». Идея единства всегда была жива в Израиле. И в Германии она вплоть до середины прошлого века оставалась неколебимой. Многие ученые мужи, предводители немецкого еврейства, сами приехали с востока или же среди их предков были иммигранты из Польши. Моше Мендельсон – потомок краковского раввина Моше Иссерлиса, предки Габриэля Риссера тоже жили среди славян Восточной Европы.

Следует отметить: о восточноевропейских евреях не всегда говорили презрительно. Бывали времена, когда немецкие евреи, в том числе видные рейнские деятели, буквально рекомендовали местному правительству евреев из Восточной Европы как носителей немецкой идеи. Тогда презираемые превращались в героических передовых борцов за немецкие интересы, их «ужасный каудервельш» становился средневерхненемецким диалектом, похожим на тот, на котором говорили здесь, на Рейне.

Положение изменилось лишь тогда, когда в Германии проявились последствия эмансипации евреев. Эмансипированные быстро забывают прошлое и стремятся показать тем, кто дал им свободу, что они ничем от них не отличаются. Свет вновь обретенной свободы ослепляет. Из благодарности приносятся жертвы, большие жертвы: прекрасная идея единства еврейства отдается на заклание. Чтобы возвыситься, пренебрегают coбратьями, которые прибыли сюда позже и которые более верно сохраняли еврейские ценности, обычаи и форму, чей облик напоминал возвышающимся собственных отцов.

И всё же было одно место, где гонимый находил покой. Это была кехилла, еврейская община. На нее ведь не было устремлено внимательное око внешнего мира. Отмежевываться здесь от coбратьев из Восточной Европы не имело смысла. Кого интересовали внутренние дела евреев? Прусский еврейский закон 1847 г. не делал различия между евреями внутри общины, хотя в то время в Пруссии было немало еще не натурализованных евреев. Если христиане такого различия не проводили, то не было нужды его вводить и самому еврейству.

Но чем усерднее было стремление уподобиться нееврейскому окружению, тем более мешающим казалось всё, что напоминало о еврействе. Силы, сохранявшие его особенности, стали мешать уже и внутри общины. От «чужаков» отдалялись, избегали общения с ними. Если их третировали вне общины и постоянно грозили высылкой и лишением средств к существованию, то и внутри общины им старались показать, у кого здесь права хозяина, а кто лишь терпим, кто «немец», а кто «чужой». Орах, «пришлец», некогда высокий почетный титул на Земле Израильской, был лишен достоинства собственными coбратьями.

Евреи, живущие на западе Германии и наиболее удаленные в этой стране от еврейской Восточной Европы, первыми забыли уроки, которыми исписаны окровавленные страницы мемориальных книг их общины. Из их памяти стираются как мученичествo отцов, которые здесь, на Рейне, приняли жертвенную смерть за своих coбратьев, так и гостеприимный прием, который эти предки, спасшиеся от огня и меча, нашли у coбратьев на востоке Европы. Отчужденные от иудаизма возвели в общине преграду перед «чужаком» и лишили его единственного права, которое имеет здесь обездоленный и которое у него никогда не отнимали даже христианские власти: права быть равноправным членом еврейской общины. С 1907 г. и по сей день подобные попытки постоянно предпринимаются в Рейнланде и Вестфалии – например, в Аахене, Бохуме, Бонне, Кёльне, Крефельде, Дорстене, Дуйсбурге, Дюссельдорфе, Хамборне, Хамме, Люденшайде, Реклингхаузене, Везеле. Были придуманы всевозможные методы: у восточноевропейских евреев вообще оспаривали право членства в общине, хотя их облагали налогами; их лишали или ограничивали в активном и пассивном избирательном праве; вводили реакционное трехклассовое избирательное право по размеру налогов, а после отказывались его отменить, ссылаясь на «опасность восточноевропейских евреев»; но прежде всего на них доносили властям – тем самым властям, которые по собственному произволу могли их терпеть или изгонять, в чьих руках была судьба оклеветанных. Можно ли было обвинить христианских правительственных чиновников в том, что они не относились к пришлым евреям более благосклонно, чем их собственные собратья, которые в пространных петициях, подписанных лидерами общины, оскорбляли и унижали «чужаков»?

Их объявляли коррумпированными сторонниками «хасидской секты», якобы противостоящей «правоверным» евреям; называли элементами, «которые не могут быть причислены к европейскому миру нравов» и которые «по своим привычкам, жизненному мировоззрению и образу жизни совершенно отличны от немецких евреев»; обзывали «чужаками низшей культуры», которые «не хотят, чтобы их беспокоили в их укоренившихся средневековых нравах и обычаях». Такая модель действенна и по сей день. И на ее фоне можно говорить о присутствии чувства справедливости у властей, которые порой были вполне реакционными, но они защищали беззащитных евреев от других евреев и устояли перед соблазном отклониться от линии справедливости, содрогнувшись от страшной карикатуры, которую немецкие евреи рисовали на своих несчастных coбратьев. Но тех, кто так бесчестит еврейское имя, нисколько не смущало ни то, что доносы не имели успеха, ни то, что крик возмущения прокатился по всему еврейскому миру, ни то, что их публично клеймили и многие христианские борцы за свободу и право. К радости ненавистников евреев, чей лексикон был охотно позаимствован, борьба против «иностранного элемента» бесстыдно продолжалась. Всё более усиливающиеся заверения в собственном немецком патриотизме заглушали предостережения подлинно свободных нееврейских умов Западной Европы, таких как, например, Бернарда Шоу: «Я считаю, что еврей выставляет себя смешным, когда становится на сторону империализма, размахивает национальным флагом страны, в которой он живет, и, подобно Анри Бернштейну, придает значение тому, чтобы быть более французом, чем любой француз, или, как в случае с английскими евреями, более англичанином, чем любой англичанин». (При этом следует заметить, что современные английские и французские евреи никогда не грешили против своих еврейских coбратьев так, как немецкие евреи.) Или же возьмем слова рейнского поэта Герберта Ойленберга, столь любимого немецкими евреями, который никогда не предполагал, что с этими словами можно обращаться не только к христианским антисемитам: «Подлая травля восточноевропейских евреев, которая является лишь частью общей вражды к евреям, ныне у нас разжигаемой, к сожалению, уже почти превратилась в автоматическую привычку в Германии. Никогда не заботясь о восточноевропейских евреях и их тяжелом существовании, об их экономическом и духовном развитии, на этих людей обрушиваются с бранью, как будто издавна в Восточной Европе обитали только отбросы человечества, словно Польша, Литва и Галиция являлись колониями преступников, какой некогда являлась Тасмания. Любовь и чувство справедливости побудили меня и здесь с похвалой отозваться об экономической и умственной гибкости, глубине этих людей, которые в общем не хуже всей этой проклятой человеческой породы, к которой мы принадлежим и каковой она имеет обыкновение быть».

И пока подлинно немецкий рейнский поэт говорит почти с любовью о гонимых восточноевропейских евреях, его еврейские соседи аплодируют еврейскому проповеднику, который осмеливается утверждать, будто «чужаки» принесли с собой в Германию атмосферу нечистоты и грязи. Эта самоубийственная, слепо-яростная борьба против собственных coбратьев продолжается уже много лет. Поток угроз и доносов не иссякает, весь горький опыт ничему не учит, и даже осознание того, что для властей «естественно не делать различий между немецкими и не немецкими евреями», не останавливает эту деятельность. А ведь так поступают вожаки союзов, выступающих за права евреев, это – сыновья Завета, проповедующего братскую любовь и согласие, это люди, которые время от времени произносят милостивую фразу «Кол исраэль аревим зе лазе» («Все евреи ответственны друг за друга») и тем самым оскверняют ее!

 

Гарри ЭПШТЕЙН

 

Jüdische Rundschau № 4, 15.01.1926