Хирургические подколки

Они были хирургами в где-где-Караганде и жили на рядом расположенных городских площадях, на каждой из которых стоял памятник Ленину.

Как-то в морозную зимнюю ночь в доме Абрама Наумовича раздался телефонный звонок:

– Абрам Наумович, это санавиация. Вы у нас сегодня дежурный хирург по области. Поступил вызов на перитонит со станции Агадырь. Так что собирайтесь, придется ехать, «скорая» будет у вашего дома через полчаса.

Абрам Наумович уже готовился ко сну и ни в какой Агадырь ехать ему не хотелось, но пришлось надеть две пары кальсон, жена укутала его своей пуховой шалью, запахнула на нем тулупчик и, обняв, проводила на подвиг. Абрам Наумович с полчаса топтался на морозе перед домом, но «скорой» всё не было. Когда ледяной ветер забрался под кальсоны и под женину шаль, Абрам Наумович вернулся домой и позвонил в санавиацию. Полусонная дежурная никак не могла понять, чего от нее хочет Абрам Наумович, но тот быстро сообразил, кто его «вызвал в Агадырь».

«Лева, я убью тебя», – подумал внутри себя Абрам Наумович.

Прошла неделя. Лев Исаакович оперировал. Абрам Наумович зашел в операционную поинтересоваться, как идут дела и не нужна ли его помощь. Лев Исаакович буркнул в ответ:

– Идинахтсюд.

Абрам Наумович легким движением подцепил мочевой катетер больного (тогда катетеры опускали в бутыль под операционным столом) и уложил его на полу между бахил Льва Исааковича. Потом прошел в раздевалку в предоперационной и завязал рукава левиной рубашки тремя тугими хирургическими узлами…

Однажды Абраму Наумовичу позвонили и сказали, что оставляют внизу в подъезде два мешка отборной картошки – хирургу от благодарного сельского пациента. Абрам Наумович вернулся домой и поволок подарки через огромный двор в гараж. Отборная картошка должна была подышать перед хранением, поэтому Абрам Наумович развязал бечевки и открыл мешки. В них была изрядно подгнившая брюква.

– Лева, я убью тебя, – в очередной раз прорычал Абрам Наумович.

Он оформил на имя Льва Исааковича годичную подписку на журнал «Крестьянка» и записал его на курсы политинформаторов с обязательным посещением. Тот в отместку похлопотал, чтобы Абрама Наумовича назначили ответственным за шефскую помощь карагандинской чулочно-носочной фабрике. Об этой помощи никто не просил, но партийному руководству идея понравилась и Абрама Наумовича обязали в нерабочее время проводить медосмотры чулочниц и носочниц.

Так они подкалывали друг друга по несколько раз в год, а однажды…

Алка была старшей медсестрой оперблока. Она любила хирургов душой и телом и помогала им отвлечься от тяжкого труда. Однажды в кабинете Льва Исааковича раздался телефонный звонок и вкрадчивый голос шепотом произнес:

– Левочка, это Алла. Завтра вечером ровно в семь ты у меня дома. Жду-у-у.

Назавтра ровно в семь вечера Лев Исаакович с палкой сухой колбасы и бутылкой шампанского поднялся на пятый этаж хрущевки и тихонько постучал в дверь алкиной квартиры. Никакой реакции. Лев Исаакович постучал сильнее – за дверью тишина. И тут Лев Исаакович услышал легкий топот и увидел летящей походкой поднимающегося по лестнице Абрама Наумовича – с букетиком цветов и бутылкой коньяка. В это время Алка была уже два дня в отпуске и загорала на каком-то курорте. Когда она вернулась, ей был устроен допрос с пристрастием, но старшая медсестра клялась, что звонила не она. Алка много всякого умела, но только не врать, так что, кто свел Льва Исааковича и Абрама Наумовича у ее квартиры, осталось тайной.

Лев Исаакович прошел всю Отечественную, был тяжело ранен. Ордена-медали во всю грудь. Абрам Наумович отсидел в Карлаге пять лет. Ни за что, по ложному обвинению. Они очень любили друг друга. Их обоих уже давно нет в живых. Я тогда был студентом-медбратом. Просто вспомнилось.

 

Йосеф АЛЬБЕРТОН