Легенда о происхождении одесситки

Когда всесильный Магадэва создал мир вместе с людьми, он дал торжественный обет не создавать больше никогда ничего, и поднялся на седьмое небо, чтоб отдохнуть.

Пред его сомкнувшимися веждами уж проносились небесные грезы, Магадэва уж видел божественные сны, когда его одежды тихо коснулся крылом великий Брама.

– Что случилось, – вскричал Магадэва, открывая вещие очи, – и что за шум доносится оттуда, с земли? Уж не вырвался ли ураган из лесов Индостана и не несется ли по земле, разрушая всё на пути? О, как я счастлив! Не ревет ли то океан, поднявшийся из бездны и пославший могучие отряды волн взять приступом землю. О, как я счастлив!

– Нет, повелитель неба и земли! – ответствовал Брама, – то не ураган ревет над землею, не океан поет победную песнь. То… люди зевают от скуки.

– От скуки?! – насмешливо усмехнулся Магадэва. – Скука происходит от отсутствия дела. Отсутствие дела – свобода. Я слишком много дал людям свободы. Хорошо же, я превращу их в рабов! Они забудут у меня, что такое свобода. Им некогда будет зевать, потому что у них будет хлопот полон рот. Они не будут больше одиноки.

Магадэва вспомнил грезу, которую он видел во сне, и создал женщину.

Индианку.

Прекрасную дочь его возлюбленной страны.

Она родилась в час заката, когда солнце золотит последними лучами весь мир, и оттого ее смуглое тело золотистого цвета.

Стройная, как пальма, гибкая, как лиана ее родины, она взглянула на расцветающие цветы лотоса, и оттого ее глаза сделались прекрасными.

Знойная дочь знойного юга, она признает только одного бога – Страсть, и служит ей.

Извивающиеся змеи выучили ее сладострастным танцам; у пестрых птиц, порхающих в чаще лиан, она научилась песням любви.

Рожденная в таинственном сумраке священных лесов, она стыдлива, скромна, боязлива, как газель, а под темным бархатным пологом ночи вся отдается кипучей страсти, предоставляя звездам любоваться каждым изгибом ее прекрасного тела.

Звезды глядят и горят от восторга.

– Вот вам подруга, – сказал Магадэва индусам, – из культа любви вы сделайте поклонение божеству. И пусть женщины, отдавшие всю свою жизнь на служение страсти, считаются священными, и сами брамины пусть возьмут на себя заботу об этих баядерках.

И Магадэва отлетел в другую страну, где солнце жжет сыпучие пески.

Где от палящей жажды гибнут человек и животное.

Где одинокие пальмы не дают прохлады и тени от знойных, палящих лучей.

– Здесь моя бедная маленькая индианка в один день потеряла бы всю свою красоту, – улыбнулся Магадэва, – она загорела бы и от жары превратилась бы в уголь. Надо дать этим беднякам женщину, которая не могла бы загореть.

И он создал негритянку.

Черную, как погашенный уголь, но горячую, как раскаленный.

Солнце льет на нее свои жгучие лучи, и оттого зной живет в ее душе.

Бешеная страсть, от которой сгорает она под знойными лучами солнца, сверкает в ее глазах.

Магадэва дал ей большие чувственные губы, манящие негра для поцелуя, и чтоб хоть несколько скрасить ее безобразную черноту, дал ей сверкающие белые зубы.

Она не могла уж больше загореть, а чтобы оставить ей больше времени на служение сжигающей ее страсти, Магадэва повелел ей ходить безо всякого платья и даже дал ей завитые от природы волосы.

<…>

– Что за люди живут здесь? – спросил Магадэва, взмахнув крыльями и в один миг переносясь в дальний край.

– Этот город – Москва, – ответил Брама, – он населен купцами, которым всего кажется мало. Их отличительная черта – жадность…

– Хорошо, – засмеялся Магадэва, – они жадны, так мы пошлем им самую толстую женщину на свете!

И Магадэва создал московскую купчиху, – такую, что даже московский купец, увидев ее, не пожелал ничего большего и сказал:

– Вот это в самый раз!

Магадэва взмахнул крыльями и умчался из города жадных мужей и толстых жен в далекий, шумный край.

– Под твоими ногами великая Франция, могучий повелитель неба и земли, – сказал Брама, – шумная, вечно ничем не довольная Франция. Вечно стремящаяся куда-то вдаль, вперед! Перед тобой ее сердце – Париж!

– Хорошо, – сказал Магадэва, решив пошутить над людьми. – Cоздав им женщину, я подшучу и над французами, создав им парижанку. Пусть она будет республикански свободна в правах, но деспот в душе. Пусть она требует себе беспрекословного повиновения, неограниченной преданности. Пусть она создает революцию за революцией в семейной жизни. Пусть будет прекрасной, как Франция, изменчивой, как ее история, блестящей и легкомысленной, как Париж. Пусть она так же часто меняет друзей дома, как палата – министерства. И отягощает бюджет своего мужа, как военные издержки страну. А мода, которой она будет непрестанно поклоняться и служить, пусть будет изменчива так же, как системы вооружений. Каждый день пусть приносит что-нибудь новое и разорительное. Но пусть, при всем этом, она наполнит весельем свой дом, как Франция наполняет весельем весь мир.

– Пусть будет по-твоему! – сказал Брама.

И среди пены кружев и шелка появилась на свет парижанка.

– О, этой стране не нужны женщины, – сказал Магадэва, переносясь в соседнюю страну, – это земля, где люди все свое время проводят за кружками пива в пивной. И я, право, затрудняюсь, чтó им лучше создать: женщину или новый сорт пива.

– Создай им женщину, великий Магадэва, – сказал Брама, – если у них не будет женщин, они пойдут их завоевывать к соседям, внося всюду разгром и разрушение.

– Хорошо, – сказал Магадэва, – я готов подшутить и над этим философом-народом. Чтобы сидеть целые дни дома одной, мы создадим ее неповоротливой и неуклюжей. Бледною, как пильзенское пиво, но с румянцем в щеках, как будто в него прибавили немножко мюнхенского. Чтобы ей не было скучно одной, дадим ей способность плакать и штопать мужу чулки. Пусть она будет только сентиментальной, потому что, возвратившись из пивной, ее муж должен прямо заваливаться спать.

– Но она заплывет жиром, могучий повелитель неба и земли! – заметил Брама.

– Для моциона создадим ей вальс, медлительный, меланхолический танец, который можно танцевать, готовясь подарить миру нового германца и думая о муже, сидящем в пивной.

– Я думаю, они останутся довольны такою женой!

– Да, но так как жены будут оставаться постоянно одни, их нужно для безопасности одарить добродетелью.

И он с чисто божественной щедростью одарил немок добродетелью.

<…>

– Я помню еще один народ, – задумавшись, сказал Магадэва, – с грустными лицами и задумчивыми глазами. Отпечаток вековой тайны лежит на бледном лице их. Где они?

– Они рассеяны по всему свету, потерявши отчизну, – ответил Брама, – оттого-то и грустны их лица и задумчиво-печальны глаза. О далекой стране, где среди цветущих лугов струится серебристый Иордан, полны они думой. О городе, куда народы свозили мрамор, порфир, яшму и ароматы Bостока, вспоминают они, о золотом храме. Туда, в глубь истории, когда они были царями Bостока, устремлены их грустные, задумчивые взоры – и вот тайна, которая написана на их лице. О родине далекой думают вечные странники.

– Так пусть знойная страсть их жен напоминает им о знойной родине! – воскликнул Магадэва. – Воистину, мне жаль этого народа! Пусть верность, страстная преданность жен утешит их в несчастьи, заставит позабыть изгнание. Пусть будут их женщины стройны, как кедры родимого Ливана, – и достойны быть воспеты в песне, которую все народы назовут царицей всех песен, «песнью песней». Пусть звездами путеводными сверкают их глаза, и любовь, и ласка, и тихая грусть пусть светится в них.

И он создал израильтянок, стройных, как юный кедр Ливана, с глазами, в которых сверкают звезды полуночного неба, знойных, как их далекая, покинутая родина, с черными косами, которые тяжело падают назад, как змеи, готовые обвить любимого.

<…>

Потом он понесся в Испанию.

– Страна, где любят петь так же, как и драться. Мы дадим им женщину, которая своей пляской будет зажигать их кровь. Пусть в честь ее звенят серенады – и это будет для них достаточным поводом кончать друг с другом добрым ударом навахи! Кроме этого, им ничего не нужно, разве только хорошую сигару! Наградим же их женщин умением крутить сигаретки!

Магадэва промчался и над сонной Турцией.

– Дома с маленькими окнами и таинственной тишиной внутри. Пусть в дыме кальяна пред их обитателями, словно греза после гашиша, предстанет одалиска, полуобнаженная, с дразнящим танцем, истомой и ленью в движениях. Пусть будут их женщины ленивы и страстны. Пусть они не делают шага из дома, и в тиши гарема пусть разжигаются их мечты.

Все страны облетел Магадэва, везде шутя над людьми свою божественную шутку: создавая женщину.

– Всё! – сказал он, утомившись.

– Ты забыл еще один город, – напомнил Брама, – Одесса, она лежит на прекрасном берегу Черного моря.

– Кто населяет этот город?

– Люди разных племен.

– Так пусть же женщины этого города совмещают в себе качества женщин различных стран. Я устал творить. Возьмем по достоинству от каждой женщины и создадим одесситку.

И он создал ее, изящную как польку, стройную как еврейка, немного полную как венка, чуть-чуть сентиментальную как немка, с глазами, много обещающими, как венгерка, легкомысленную и изменчивую как парижанка.

Так была создана женщина – эта шутка богов.

 

Влас ДОРОШЕВИЧ (1907)