«Задушить индивидуализм – худшее, что можно сделать с ребенком»

Мордехай Варди родился в 1958 г. в религиозной семье. Окончил религиозно-сионистскую иешиву и прошел службу в танковых войсках Армии обороны Израиля. Преподавая в иешиве города Маалот, раввин Варди столк­нулся с необычной просьбой группы студентов. В рамках учения лидера религиозного сионизма раввина Авраама-Ицхака Кука, который призывал к формированию еврейского искусства «в духе святости», юноши хотели бы пройти обучение в литературном кружке. Варди попытался заручиться поддержкой известных писателей, но не получил ответа и создал кружок самостоятельно. Через несколько лет к нему обратились создатели религиозной киношколы «Маале» в Иерусалиме: им нужен был раввин, который решал бы морально-этические вопросы, связанные с кинопроизводством.

Мордехай, до того не интересовавшийся кино, взял двухлетний отпуск за свой счет («Чтобы понять, что такое кино – развлечение или искусство, – вспоминал он. – Если это всего лишь развлечение, жалко времени, я останусь преподавать в иешиве»). Первым просмотренным им фильмом был «Восемь с половиной» Федерико Феллини. Варди убедился, что в кино есть место для духовности. Он окончил кинофакультет Тель-Авивского университета, получил должность раввина бейт-мидраша при школе «Маале» и стал снимать фильмы. Сейчас Мордехай Варди работает художественным директором кинофонда Самарии и является раввином кибуца Рош-Цурим в Гуш-Эционе. Он считает, что искусство должно заставлять думать, и не пеняет сыну, который не просыпается на молитву. В интервью «Еврейскому журналу» автор нашумевшего документального фильма о потомках израильских неофитов призывает последних продолжать слушать любимую музыку, не переселяться в Меа Шеарим и вырабатывать у детей художественный вкус.

 

Как завязывать шнурки

– Ваш фильм «Отраженный свет» рассказывает о детях из семей израильтян, которые пришли к религии в сознательном возрасте. Несмотря на то что они выросли, соблюдая заповеди, и получили полноценное ультраортодоксальное образование, на них стоит невидимое клеймо: сватовство – только с себе подобными, общее ощущение второсортности и т. д. Когда вы заинтересовались этой темой?

– Движение неофитов возникло в 1960‒1970-х гг., параллельно с появлением американских хиппи и проведением рок-фестивалей «Вудсток». На разных континентах люди искали смысл жизни. Поначалу мои познания о них были поверхностными: популярный актер Ури Зоар, ведущий телевикторины «Это мой секрет», появился в кипе, потом пропал с экранов, потом стали встречаться его фото с длинной бородой и в шляпе… Я думал, что Зоар и другие баалей-тшува («вернувшиеся в лоно религии» – ивр.) полностью акклиматизировались в ультраортодоксальном секторе. Потом я наткнулся на газету, которую издавал для себе подобных раввин Одед Ницани, ультраортодоксальный бааль-тшува с 40-летним стажем. Меня удивило, что есть необходимость в таком специализированном издании. На нашей встрече Одед Ницани произнес удивительную фразу: «Взрослый человек, который становится религиозным, обнаруживает, что он не умеет завязывать шнурки».

– В каком смысле?

– Согласно Галахе, надо надеть сначала правый ботинок, потом левый, затем завязать шнурки на левом ботинке, а потом на правом. Баалей-тшува приходится менять не только одежду и привычки, но и лексикон. Есть, например, немало ультрарелигиозных общин, где ребенок не скажет: «Мама беременна», потому что это верх неприличия. Надо говорить: «Мама в положении».

Неофиты стали ревностно воспроизводить всё, что говорили им представители ультрарелигиозного общества. А потом начались проблемы: дочь баалей-тшува едва не выгнали из школы, потому что она носила слишком длинные юбки. Мать удивилась: мы-то думали, что так приличнее. А ей объясняют, что это не по-нашему: юбка должна доходить до середины икры. Сыну отец купил красивый темно-синий костюм, и того из иешивы отправили домой переодеваться: «Только черный!».

Работая над фильмом, я услышал от одного отца жалобу: «В ультраортодоксальном обществе много благотворительности, но мало милосердия». Там есть кассы взаимопомощи, бедным помогают деньгами и едой, но на баалей-тшува смотрят без сочувствия, а их детей могут не принять в престижную иешиву или нa семинар для девушек. К бней-нида («сыновья ритуально нечистых женщин» – ивр.), то есть детям неофитов, которые родились до того, как родители начали соблюдать законы семейной чистоты, относятся с подозрением. Характерный индивидуализм баалей-тшува, благодаря которому они пришли в религиозный мир, тоже не приветствуется.

Многие неофиты скрывали от детей свое прошлое. Когда дети раввина Дорона Розилио увидели татуировку на его руке, он сказал, что это родимое пятно. Но полностью затушевать происхождение невозможно: как, например, объяснить, что дедушка-бабушка не религиозны? Запретный плод сладок, и дети думают: «Ага, папа с мамой были нерелигиозными, отчего бы и нам не попробовать?» По статистике, в заведениях для ультраортодоксальной проблемной молодежи 70‒80% составляют выходцы из семей неофитов.

– Когда наступает переломный момент в отношениях баалей-тшува и ультрарелигиозного общества?

– Лет через 15. Бааль-тшува осматривается и думает: «Гм, а ведь я образованнее многих соседей, у меня более широкий кругозор, я не только Тору изучал». Он начинает чувствовать фальшь там, где она есть.

 

Поколение клонов

– Так что же, скрывать нерелигиозное прошлое от детей не надо?

– По моему личному опыту, чем больше прозрачности в отношениях родителей с детьми, тем лучше. Разумеется, не смакуя лишние подробности. Второе поколение неофитов, которое изначально росло в религиозной атмосфере, не понимает, с чем столкнулись родители, какую бурю чувств испытали, в чeм заключалась их духовная трансформация. Поэтому для последних важнее всего оставаться собой. Когда от сына или дочери что-либо скрывают, они ощущают фальшь и недоверие. Первое, что такой ребенок отвергнет из привитой ему системы ценностей, – это аспекты, за которыми скрывается неискренность.

Часто бывает, что родители продолжают любить и слушать музыку, к которой привыкли в молодости. Не нужно делать этого исподтишка. Можно предупредить ребенка: «Я на этом вырос, ты не обязан это слушать». А вот скрываться от детей не надо. Кроме того, не следует навязывать ребенку неестественные коды поведения.

– Родители примкнули к хасидской общине, в которой мужчины носят панталоны и белые чулки. Против дресс-кода не пойдешь.

– Нужно объяснить ребенку: «Это путь, который мы выбрали, это то воспитание, которое мы хотим тебе дать». Но не нужно создавать стрессовую ситуацию. Как правило, дети хотят быть как все. Если все вокруг носят длинные брюки, ребенок и сам не захочет ходить в шортах. Другое дело, если вокруг все ходят в шортах, а ребенку не позволяют родители. Жестким с детьми быть нельзя. Ребенок должен чувствовать, что любовь родителей к нему безусловна, вне связи с тем, какой путь он выбрал. Если ребенок чувствует, что его любят только тогда, когда он соответствует некоему списку критериев, это постепенно пробуждает в нем протест.

– Если сравнить литовские и хасидские общины, есть ли разница в их отношении к баалей-тшува?

– Мне кажется, что в «Хабаде» воспринимают неофитов мягче, в том числе в вопросах дресс-кода. Есть, разумеется, потомственные хабадники, которые никогда не породнятся с баалей-тшува. Но в целом толерантности там больше.

У брацлавских хасидов коренные стоят особняком, неофиты создают собственные общины. Подход рабби Нахмана притягивает многих, поэтому внутри движения люди могут ощущать себя достаточно комфортно.

– Что происходит у вязаных кип, в стане религиозного сионизма?

– В нашем кибуце двое баалей-тшува восточного происхождения, которые женаты на дочерях раввинов-ашкеназов. У меня – я ашкеназ – из четырех детей только один женат на ашкеназке. О каждом судят по личности, а не по происхождению.

– Звучит слишком идиллически.

– Надо задаться другим вопросом: почему в ультраортодоксальном мире всё иначе и так важны нюансы? Ицхак Пиндрус, депутат Кнессета от партии «Еврейство Торы», объяснял мне это так: главной целью ультраортодоксов является создание общества, где новое поколение равняется на своих родителей, становится идентичным звеном в общей цепи. Поэтому в такой среде скрупулезно соблюдают тонкости, напрямую не связанные с религией и верой, будь то одежда, лексикон, образ жизни. Клонируется поколение за поколением. Правда, за это приходится платить потерей индивидуальности. Ты просто звено в цепочке, а не индивидуум в поиске смысла жизни. Отсюда и нежелание коренных религиозных породниться с подозрительными детьми баалей-тшува, и важность родословной. Когда я беседую с ультраортодоксами, меня сразу спрашивают: «Варди – это гебраизированная версия какой фамилии? Откуда родом ваш отец? А дедушка?»

– Почему чаще всего неофиты перенимают ультраортодоксальный образ жизни, хотя им было бы легче адаптироваться в среде религиозного сионизма?

– Приход к религии – крутой вираж. Многие баалей-тшува тяготеют к максимализму, включая желание порвать с прежним, секулярным миром. В религиозно-сионистском лагере к культуре и высшему образованию относятся с уважением. Баалей-тшува видят в нем мир, который слишком близок к покинутому ими. Хардкорный, аутентичный иудаизм в представлении неофитов – это ультраортодоксальный иерусалимский квартал Меа Шеарим.

Вторая причина – религиозно-сионистский мир очень политизирован. Параллельно с основами веры мы нередко пропагандируем и идеологию. А неофит стремится прежде всего прийти к Б-гу, его не надо затягивать в идеологические дебри. Кроме того, в религиозной среде, в отличие от ультрарелигиозной, настороженно относятся к ловле душ. Хотите присоединиться к нам? Добро пожаловать. Хотите учиться? На здоровье. Но массированное привлечение в ряды – это не для нас.

 

Кино как бейт-мидраш

– Сталкивались ли вы с русскоязычными религиозными израильтянами?

– Я знаком с семьей, в которой один сын стал ультраортодоксом, а второй – религиозным сионистом. Первый учился в лучших иешивах и следовал всевозможным стандартам, но всё равно создал семью со «своей» – девушкой, родители которой пришли к религии. Отмечу, что мой знакомый – человек творческий, занимался драматургией, писал сценарии. Выходцы из СНГ приезжают с культурным багажом, от которого не готовы отказаться. Неслучайно именно русскоязычные неофиты популяризуют в ультрарелигиозном обществе различные виды искусства, обучают коренных израильтян музыке и рисованию.

– Раз уж вы упомянули творчество… Кажется, покойный раввин Адин Штейнзальц сказал, что художественная литература слабо сочетается с религиозным образом жизни. В хорошем произведении обязан присутствовать конфликт, а религиозное общество конфликтов не приемлет.

– Да, в ультраортодоксальной среде подход прост: зачем поднимать лишние вопросы, если заранее известны ответы? А если уж такой вопрос поднимается, за ответами идут не к писателям, а к раввинам. Отмечу и дополнительный аспект: настоящее искусство базируется на индивидуализме и не может рождаться по указке сверху. Искусство должно идти от личности. Какого искусства можно ожидать от рядового звена в общей цепочке?

– Вы и раввин, и кинематографист. Раввин знает, как надо, тогда как киношник поднимает проблемы, но не решает их, а выносит на суд общественности. Вас не упрекают в очернении религиозного общества?

– Невозможно творить, постоянно косясь на окружение. Творчество подразумевает критический подход. Поэтому я призываю подходить к нему как аналитик и исследователь, задавать вопросы.

Откройте Талмуд. Там сплошные разногласия, вопросы и споры. Мы задаем вопросы, потому что Тора – живая. Для меня кино – своего рода бейт-мидраш (место изучения и обсуждения Торы – ивр.). В бейт-мидраше проверяют, насколько принятый образ поведения соответствует духу времени. Есть то, что вечно и не подлежит изменениям. Есть аспекты, актуальность которых надо перепроверять. Например, философ Маймонид пишет, что скромная женщина может выходить из дома раз в месяц, но в принципе место женщины дома. Сегодня такого не скажешь.

– И реализовать это на практике никто не спешит.

– Раввин Шломо Фишер, скончавшийся недавно законоучитель и религиозный судья, как-то пошутил, что в ктубе на ультраортодоксальной свадьбе надо писать, что не муж обязуется содержать жену, а жена мужа.

Консерватизму чужды новшества, но, чтобы иудаизм продолжал жить, необходимо постоянно задавать вопросы. Общество, которое не приемлет критику, лишено механизма очищения. Если у моего приятеля запачкалась рубашка, я помогу ему, обратив на это внимание. Не вынося сор из избы, мы поощряем развитие внутренних хворей.

Мой последний фильм посвящен теме браков среди религиозных евреев нетрадиционной сексуальной ориентации. Были и есть раввины, которые поощряли брак религиозного гея и гетеросексуальной девушки или брак лесбиянки и гетеросексуального мужчины. Результатом становились семейные трагедии. Я не предлагаю альтернативных решений – я предлагаю подумать над тем, что произошло. Оставлять положение таким, как есть, недопустимо.

Я также считаю, что надо интересоваться тем, что происходит в конкретной творческой среде. Композитор не может отмахнуться от современной музыки, религиозный кинодокументалист не может абстрагироваться от мирового кино.

– Как быть с галахическими запретами, которые касаются неприличных сцен и мата? В кинематографе их предостаточно.

– Для этого есть кнопка перемотки. А на улице неприличностей нет? Человек должен отдавать себе отчет во всём, что делает, на что смотрит, какой контент потребляет. Есть немало произведений искусства, которые находятся на должном уровне.

 

Выбирать духовную пищу

– Вы фильтровали контент, который потребляли ваши дети?

– Последнее, чего я хотел бы, – это выполнять роль надзирателя. Когда дети были маленькими, делился с ними своим мнением об искусстве, пониманием того, что благопристойно, а что нет. Детям нужно прививать вкус, чтобы они сами понимали, что можно и нужно смотреть. Когда они усваивают систему ценностей, они сами фильтруют контент, который идет вразрез с их жизненными установками. Метод возведения стен был эффективным в прошлом, но на сегодняшний день себя изжил. Когда ребенок понимает, что его в чeм-то ограничивают, это только распаляет его любопытство.

– Мать заходит в комнату и видит, что сын смотрит мультфильм с пальбой. Выключить компьютер? Сказать: «Сыночек, у нас потребляют более качественную продукцию?»

– Что делать, если ребенок хочет пиццу? Показать, что существует другая, полезная и вкусная еда. В культуре есть свои «пиццы», «конфеты» и «джанк-фуд». До определенного возраста можно просто запретить ребенку есть конфеты или смотреть всё подряд. Ребенок подрастает, и запреты перестают работать. Наступает момент, когда он начинает выбирать себе духовную пищу сам. И задача родителей – сделать так, чтобы он подошел к выбору подготовленным.

– Что можно посоветовать баалей-тшува, дети которых в подростковом возрасте начинают бунтовать и выходить за рамки религиозных ограничений?

– Самое важное – не идти на конфронтацию. Ури Зоар, представитель первой волны баалей-тшува, написал: «Когда ребенок сходит с пути Торы, мы должны подарить ему свои объятия». Если я считаю, что ребенок принял неподходящее решение, надо сесть и поговорить, оставляя поле для маневра. Сын не хочет носить костюм и шляпу? Но он же остается в кипе? Замечательно.

– А если он не хочет носить и кипу?

– Это его решение. Вне связи с этим любой ребенок нуждается в крепких родительских объятиях. Кто знает, может, он еще вернется к ношению кипы. А если идти на конфронтацию, ребенок просто отдалится.

Один мой сын по субботам не встает на утреннюю молитву, предпочитая спать до обеда. Я сказал ему: «Что ж, это твой выбор». Одна моя замужняя дочь полностью покрывает волосы, а другая не покрывает совсем. Каждая из них выбрала свой путь, мое дело – принять их такими, как есть. Я не должен любить одного ребенка больше другого из-за его уровня религиозности.

– Желания «клонировать» детей, как у ультраортодоксов, у вас не возникает?

– Нет, поскольку задушить индивидуализм – это худшее, что можно сделать с ребенком. Я предпочту, чтобы он оставался личностью, нашел свой жизненный путь и форму, в которой он хочет вести религиозный образ жизни. Чтобы это было его личным выбором и шло изнутри, а не по указке.

– Как израильские неофиты первой волны, такие как Ури Зоар, относятся к молодым собратьям, таким, например, как музыкант Эвьятар Банай, который не покинул сцену?

– Они заново переосмысливают свою жизнь, но ни о чем не сожалеют. В их время альтернативных путей не было. Ури Зоар был обязан оставить мир кинематографа. Новое поколение баалей-тшува проложило более щадящий путь. Эвьятар Банай – не одиночка, а представитель целой общины баалей-тшува. Он, в отличие от Зоара и других, не переселился вглубь Меа Шеарим.

– По вашему мнению, общины и образовательные учреждения, созданные неофитами для себя и своих детей, – это стратегия успеха?

– Это мне кажется наиболее подходящим. Так у нового поколения больше шансов остаться внутри религии. Но я не люблю обобщений. Всё меняется, всё очень индивидуально. Есть баалей-тшува и их дети, которые прекрасно вписались в ультрарелигиозное общество. Я просто хочу обратить внимание, что таких не много. Всё остальное – личный выбор каждого.

После премьеры фильма «Отраженный свет» ко мне подошла женщина, одетая по всем требованиям ультраортодоксального дресс-кода. Она рассказала, что пришла к религии в молодости и только сейчас, посмотрев фильм, поняла, что довелось пережить ее детям и почему они не пошли проторенной ею стезей. А я сделал нужные выводы для себя.

Возвращаясь к началу нашей беседы, бааль-тшува – это тот, кто задает вопросы. Еврей возвращается к своим корням, спрашивая: «В чем смысл моей жизни?». Не найдя ответа в секулярном обществе, он обращается к традиционным источникам. Его приход к религии – это ответ. Но чтобы получить его, нужно было задать вопрос. Баалей-тшува с их умением задавать вопросы, пробуждаться и пробуждать других могут и должны стать подарком для религиозного общества.

 

Беседовал Шауль РЕЗНИК (jewishmagazine.ru)