Горка

Даже в тяжелое советское время евреи собирались на улице Архипова, у Московской хоральной синагоги.

Не был исключением и Эрнест Павлович Щукин, студент последнего года одного из московских вyзов. Вообще говоря, знания советских евреев о своих национально-религиозных праздниках можно определить как отрывочные. Доподлинно было известно о Пуримшпиле, после которого надо напиться, да и другие праздники приятно встречали и проводили правильно – с друзьями на Горке.

Тут и настало время Симхат-Торы. Наш герой, будущий инженер-теплотехник, страшно далекий от внутренней политики, не заметил антиалкогольного влияния жены последнего лидера СССР на его быт. Водки и так не хватало все последние годы, поэтому, выстояв четыре часа в Новогиреевском универсаме в очереди и получив в руки четыре поллитровки «Стрелецкой» по три двадцать за горлышко, Щукин счел себя вознагражденным. Праздник начинался с верной ноты!

К вечеру студент подгреб к синагоге, там ждали друзья, тоже не с пустыми руками, а также пара девах, на одну из которых Палыч имел виды. Народу скопилoсь тьма, заходили в здание, делали почетный круг, а затем с чувством выполненного долга выныривали, и начиналось общение. Внутри сидели практически только старики, читавшие книги, написанные особым шрифтом, да несколько молодых ребят из какого-то Хабада. На последних большинство смотрело с удивлением.

Снаружи было ощутимо веселее. У запасливых позвякивало, в компании Эрнеста никто не догадался прихватить стаканы, а потому пили из горла. Зато были конфеты грильяж, мальчики ими занюхивали, девочки – заедали. Вокруг шныряли менты, но кто ж на них оглядывался – перестройка, 1989 г. на дворе.

Пустые бутылки свободно скатывались по мостовой на Старую площадь, что возмущало представителей запрещенной впоследствии партии, ибо состояние стеклотары по достижении здания ЦК становилось неприемлемым для сдачи в пункт приема. Возможно, это и послужило причиной антисионистской деятельности Советов.

Третья бутыль «Стрелецкой», не к ночи будет помянута эта низкоградусная дрянь, была пущена в фигурное катание по мостовой. Но выбора не было: пей что достал. Именно в момент вскрытия последней полулитры чья-то действительно тяжкая длань легла на плечо Щукина.

– Э, мужик, ты это чего? – воскликнул наш герой.

Сухой с трещинкой голос ответствовал:

– Распиваем в общественном месте?

Щукин попытался сбросить руку и тотчас услышал характерное потрескивание рации, в которую тот же голос произнес:

– Оказывает сопротивление.

Тут студенту стало нехорошо, он понял, что речь может идти о совсем уже другой статье Кодекса Щито-Мечовых.

– Я не оказываю, – заметил он.

– Тогда пройдемте.

Из тени выявился второй, такой же серый. Работники подхватили Эрнеста под локотки, следя, чтобы он не выбросил бутыль, и куда-то повели. Наконец дошли до канареечной машины, открыли заднюю дверь и осторожно усадили молодого человека внутрь. Дверь захлопнулась, появилось ощущение тюрьмы.

Спереди через зарешеченное окошко Щукин услышал смех и беседу, голоса были другие. Он позвал, ему ответили.

– Эх, мужик, не повезло тебе, нам-то что, у вас праздник, пейте себе на здоровье, только не мордобойствуйте, но сегодня акция дивизии Дзержинского, им отчетность нужна. Посиди еще, сейчас второго пассажира нам отловят и поедем.

Предложение выпить районные менты не поддержали.

– Ну ты че, это ж вещдок!

Еще через пару минут притащили паренька, посадили напротив начинающего трезветь Эрни, завели машину и повезли. У районного отделения милиции в Лялином переулке было шумно, люди входили и выходили. Задержанных ввели, но в обезьянник не посадили, а сразу подвели к какому-то столу. За пятнадцать минут все было оформлено, и Щукина отпустили.

Только теперь было совсем не до праздника. Выпускной курс, справку и штраф пришлют в институт, тут уж не о распределении пора думать, а как бы не вылететь перед самой защитой диплома.

Очень кстати появились друзья – оказалось, что прошедшие полчаса они искали его по всем окрестным отделениям. Один из них и догадался: надо приехать завтра с утра к началу приема, прорваться к начальству и попытаться заплатить штраф или калым прямо тут, до того, как письмо уйдет в институт.

Назавтра Эрнесту повезло, времена и впрямь были с легким налетом демократии. Дежурный на входе лениво указал поворотом головы направление движения к кабинету начальника и снова уткнулся в «Аргументы и факты»

Найдя искомый кабинет, Щукин нерешительно постучал. Никто не ответил, тогда он медленно стал опускать ручку, и дверь внезапно распахнулась. По пояс голый крепкий мужик висел на турнике, держа ноги под прямым углом.

– Можно? – спросил робеющий студент.

– Да зашел уже, – ответил гражданин начальник и спрыгнул на пол. – По какому делу?

Тут Эрнест стал, путаясь и краснея, излагать свое дело.

– Значит, так, – прервал его служивый, – дай свою справку.

Щукин протянул серую бумажку, выданную ему вчера, хозяин кабинета черкнул на ней что-то и перекинул через стол обратно Эрнесту.

– Иди к дежурному, он тебе выпишет штраф. Через два дома Сберкасса, оплати в течение получаса и бегом сюда. Все, свободен.

И Щукин рванул. Дежурному надо было дочесть статью про Гдляна с Ивановым, только потом он выписал квитанцию. Никогда в жизни Эрнест Павлович Щукин не ждал штрафа с таким нетерпением!

Он добежал до отделения Сберкассы, народу не было совсем, работницы пили чай и разговаривали. Через секунду, оплатив счет, студент, полный надежд на освобождение от клейма алкоголика, был у начальничьей двери, постучав на этот раз отчетливее. Услышав разрешение, он опять вошел в кабинет и протянул квитанцию об уплате штрафа.

Товарищ милиционер покопался на столе в пачке каких-то бумажек, сверил фамилию, найдя его протокол, пробежал по нему глазами и, криво ухмыльнувшись, порвал его наискось.

– Я вам очень обязан, – произнес Щукин и посмотрел в глаза оппоненту.

– На, пошел! – прозвучал ответ.

Выйдя из здания, Щукин вдохнул полной грудью и понял, что праздник еврейского народа еще не кончился, а тут и дополнительный повод есть. И он поспешил к телефону-автомату, отыскивая в кармане брюк двушку.

 

Натан ТИМКИН