Самый кровавый погром в послевоенной истории

Погром в Кельце. Самый кровавый из послевоенных еврейских погромов… Казалось бы, ход трагедии восстановлен по минутам, известны (или назначены?) виновные, увековечена память жертв, и все же вопросы остаются...

На 1 сентября 1939 г. в Польше жили 3,3 млн евреев, которые, в отличие от соплеменников в СССР, имели представление о том, что ждет их при нацистах. Отсюда и потянувшиеся на восток колонны еврейских беженцев. Вначале советские власти не препятствовали польским евреям, потом закрыли границы, а иногда даже высылали их обратно. Тем не менее в СССР оказалось более 300 тыс. евреев из Польши.

В июне 1940-го начались масштабные депортации «социально-опасных элементов» и беженцев, среди которых было более 80% евреев. Так, около 100 тыс. еврейских беженцев были высланы в северные районы Союза, что многим спасло жизнь. По окончании войны этим спецпереселенцам, как и тем, кто не подвергся высылке, было разрешено репатриироваться в Польшу. К лету 1946 г. в стране зарегистрировались 250 тыс. евреев: 25 тыс. уцелели в самой Польше, 30 тыс. вернулись из лагерей, а остальные были репатриантами из СССР. Возвращение проходило отнюдь не гладко, и причин тому множество – от нежелания соседей возвращать присвоенное имущество до отождествления евреев с «чужой властью» (из триумвирата Берут–Берман–Минц, управлявшего страной до середины 1950-х, поляком был только Берут). С ноября 1944 по декабрь 1945 г. был убит 351 еврей, главным образом в маленьких местечках и на дорогах.

Но это были цветочки по сравнению с тем, что произошло в Кельце 4 июля 1946 г. До войны треть населения города – 25 тыс. человек – были евреями. После Холокоста вернулось около 250 человек, большинство которых жили в доме на ул. Планты, 7, где находился Еврейский комитет города.

Поводом для погрома стало исчезновение 1 июля 1946 г. восьмилетнего Генрика Блашчика. Его отец заявил об этом в милицию, но два дня спустя ребенок вернулся. В ту же ночь сильно пьяный отец снова явился в отделение милиции, где сообщил, что его сына похитили евреи и держали в подвале, откуда он сбежал (позже выяснилось, что мальчик был отослан в деревню, где его научили, что рассказывать).

На следующее утро начался погром, унесший жизни 42 человек. Вину возложили на местных хулиганов и антикоммунистическое подполье. Уже 9 июля 1946 г. перед участниками выездной сессии Верховного военного суда предстали 12 обвиняемых. 11 июля девять из них были приговорены к смертной казни, по одному – к пожизненному заключению, к десяти и семи годам тюрьмы. Во время похорон жертв министр общественной безопасности Станислав Радкевич заявил, что «погром был работой эмиссаров польского правительства на Западе и генерала Андерса при поддержке боевиков Армии Крайовой».

Что же произошло на самом деле 4 июля 1946 г. в этом городке в 170 км к югу от Варшавы? Утром патруль милиции направился к дому №  7 на улице Планты, сообщая прохожим, куда они идут и зачем. Неудивительно, что вскоре перед зданием собралась жаждущая крови толпа. Около 10 часов утра дом окружили отряды Польской народной армии и Корпуса внутренней безопасности, которые, однако, не предпринимали никаких попыток рассеять враждебную толпу. Как свидетельствовал помощник главы Еврейского комитета Альперт, солдаты открыли огонь по окнам дома, после чего выбили дверь, допросили жителей и конфисковали у них легальное оружие. Потом начали стрелять по обитателям дома, в результате чего был убит глава Еврейского комитета Кахане.

Все это время глава Управления общественной безопасности майор Владислав Собчинский не предпринимал никаких мер. В полдень на место происшествия приехал окружной прокурор Ян Вжещ, но военные не позволили ему пройти и отказались разогнать толпу. Двум священникам солдаты тоже не разрешили обратиться к людям. Когда к дому прибыло новое армейское подразделение, после выстрелов в воздух удалось восстановить некоторый контроль над ситуацией. Сотрудники милиции начали доставлять убитых и раненых евреев в больницу.

К полудню у здания собралось около 2000 человек, вопивших «Смерть евреям!». Сержант милиции Владислав Блахут потребовал от жильцов дома выйти на улицу, но, получив отказ, стал бить их рукояткой револьвера по головам, крича: «Немцы не успели уничтожить вас, но мы закончим их работу».

Около 12.30 примерно 200 рабочих сталелитейного завода Huta Ludwikоw, вооруженных металлическими трубами и палками, прорвав оцепление, ворвались в дом и начали убивать евреев. Погибло более 20 человек, а антиеврейское насилие охватило весь город. Несколько поляков, которых приняли за евреев, тоже стали жертвами погромщиков. Еще три католика погибли, пытаясь защитить еврейских соседей. Лишь через несколько часов Собчинский собрал еврейские семьи из разных районов города и доставил их в штаб Народного ополчения. Охрана была выставлена у всех больниц, куда доставили жертв погрома, поскольку и там стали собираться агрессивные толпы. К вечеру в Кельце прибыли дополнительные военные подразделения, в городе ввели комендантский час. Было арестовано более ста участников погрома, в том числе 34 солдата и офицера армии и шесть должностных лиц Управления общественной безопасности. Около шести вечера погром прекратился. Все оставшиеся в городе евреи, включая раненых, на следующий день были эвакуированы Центральным комитетом польских евреев в Варшаву в бронированном и охраняемом поезде.

Итак, участие в погроме солдат и милиционеров – факт доказанный. Но есть версия и о том, что трагедия была инспирирована советскими компетентными органами. Об этом упоминает в своей автобиографической книге узник Освенцима и бывший высокопоставленный офицер польской контрразведки Михал (Моше) Хенчинский, эмигрировавший после событий 1968 г. в США. В подтверждение своей версии он пишет, что «за несколько дней до погрома в Кельце в качестве советника прибыл Михаил Александрович Демин, офицер советской разведки высокого ранга». Он специализировался на «еврейском вопросе» и в 1964 г. был командирован в Тель-Авив в качестве резидента под дипломатическим прикрытием. Хенчинский утверждает, что именно Демин был куратором Собчинского, который по странному совпадению до назначения в Кельце был главой Управления общественной безопасности в Жешуве, где в июне 1945 г. тоже произошел еврейский погром и тоже при полной пассивности местных чекистов.

Так кто он, Владислав Собчинский? Коммунист с 7-классным образованием, политзаключенный, в начале войны бежавший в СССР, где окончил школу НКВД, стал кадровым офицером и был переброшен осенью 1944-го через линию фронта в Люблин. Служба в госбезопасности вполне сочеталась в майоре с антисемитскими взглядами. Отсутствие реакции на погромы в Жешуве и Кельце сошло ему с рук, но в 1952-м его все-таки уволили из органов. Слишком уж серьезным был повод: чекиста обвинили в убийстве евреев в бытность офицером Армии Людовой. Так главе Бюро загранпаспортов Министерства общественной безопасности пришлось расстаться с должностью, хотя вскоре ему подыскали место военного атташе ПНР в Болгарии.

Но все это было потом, а в середине 1940-х Собчинский был очень восприимчив к идее погромов, которые можно было приписать противникам «народной власти». Это было на руку и его советским боссам. Хенчинский откровенно пишет, что главными бенефициарами погрома в Кельце стали Советы: «Антисемитские выступления в Польше послужили поводом для усиления контроля над польским аппаратом госбезопасности, продемонстрировав, что поляки и даже польские коммунисты не способны самостоятельно поддерживать порядок в своей стране... Более того, этим оправдывались все политические репрессии как необходимая мера для подавления антисемитских настроений среди населения».

Не надо забывать, что шел 1946-й год, и Сталин, по мнению Хенчинского, пытался представить Польшу как страну, склонную к анархии, оккупация которой пресекла бы антисемитскую вакханалию.

Еще одно совпадение, которое, возможно, не было случайным. 1 июля международный трибунал в Нюрнберге приступил к слушаниям по делу об убийстве польских военнопленных в Катыни. Как известно, советские обвинители пытались вменить это преступление НКВД в вину нацистам. Лишь в 1990-м году СССР признал свою ответственность за него. А в июле 1946-го погром в Кельце как нельзя кстати отвлекал внимание от Нюрнберга, выставляя поляков в неприглядном свете.

Были и внутриполитические причины. 30 июня 1946 г. в Польше прошел референдум, определивший будущую ориентацию страны. Формально коммунисты одержали верх, но нарушения и подтасовки в ходе голосования были очевидны. Поэтому приписанный оппозиции кровавый погром, с одной стороны, компрометировал демократические силы, а с другой – переключал фокус общественного внимания.

К советскому следу погрома в Кельце склоняются многие ведущие специалисты по новейшей истории Польши. Характерно, что первая историческая публикация на эту тему вышла лишь в 1981 г. в еженедельнике «Солидарность». В 1988-м пожаром были уничтожены сотни документов из архива Управления общественной безопасности в Кельце, что затруднило работу исследователей. Тем не менее в начале 1990-х Институт национальной памяти Польши расследовал обстоятельства погрома и не нашел доказательств причастности к нему советской стороны. Это не отменяет факта, что погром был выгоден Москве, но академическая честность не позволяет предъявлять кому-либо обвинения, не подкрепленные документами. Правда, ряд материалов по данному делу до сих пор засекречен в архиве ФСБ.

Для евреев Польши погром в Кельце расставил все точки над «i». Если с июля 1945 г. по июль 1946-го из страны выехалo около 50 тыс. евреев, то в июле 1946-го эмигрировалo порядка 20 тыс. человек, в августе – около 30 тыс., а в сентябре – еще 20 тыс. евреев. Начиналась предпоследняя глава в летописи евреев Польши. Последняя наступит в марте 1968-го…

 

Вениамин ЧЕРНУХИН