Против течения

На что шли монахи митрополита Шептицкого ради спасения евреев, кто был не прочь заработать на беде ближнего, как работала система конспирации и сколько раз сеть была на грани провала – об этом и многом другом в интервью с автором книги «Покликані», вышедшей в киевском издательстве «Дух і Літера», кандидатом исторических наук Юрием Скирой.

 

– О деятельности митрополита Андрея Шептицкого широко известно, но фигура его брата Климентия остается в тени. Что это был за человек, назначенный митрополитом «главным координатором» по спасению евреев?

– Начнем с того, что монахом он стал в 42 года, а сан получил в 46. Его светская карьера складывалась блестяще: учеба в Мюнхене и Сорбонне, степень доктора права Ягеллонского университета. Климентий был депутатом австрийского парламента и Галицкого сейма, вел адвокатскую практику. В 1911-м он уходит в монастырь и с тех пор ведет жизнь аскета. Главной чертой характера Климентия была готовность жить для других. Поэтому неудивительно, что митрополит выбрал для столь опасной миссии самого близкого человека. Разумеется, Шептицким было на кого опереться. После советских репрессий 1939–1941 гг. в монастырях остались самые стойкие монахи. Эти люди, привыкшие к угрозе ареста, без колебаний откликнулись на призыв митрополита укрыть евреев.

– Главным убежищем стал, насколько я понимаю, собор Святого Юра?

– Скорее, координационным центром и первым перевалочным пунк­том для тех, кому подыскивали укрытие. Роль убежища собор выполнял не впервые: в эпоху пацификации (военно-полицейских мероприятий польских властей против украинского населения осенью 1930 г.) митрополит распорядился переоборудовать часть помещений под госпиталь для раненных польской полицией украинцев. После прихода Советов здесь два месяца скрывались родственники Шептицких, да и во время немецкой оккупации во дворце митрополита давали приют многим, хотя евреи занимали особое место.

– Некоторым посчастливилось укрыться у соседей или знакомых, но это часто требовало огромных расходов…

– Бескорыстие монахов иллюстрирует история Марка Вайнтрауба, который несколько недель скрывался в подвалах собора, в то время как его семья оставалась в гетто. Будучи не в силах вынести разлуку, мужчина решил вернуться к родным. Монахи были в раздумьях: оказавшись в руках немцев, Вайнтрауб под пытками мог выдать убежище. И все же Климентий вынес вердикт: «Ты волен оставаться здесь, сколько потребуется, но, если хочешь, можешь идти». Тем же вечером молодой священник вывел Марка из дворца митрополита и провел в гетто. С этого момента начинается история мытарств семьи Вайнтрауб, иллюстрирующая, сколь опасно надеяться на людей, для которых спасение чужой жизни – не главная цель.

Мать Вайнтрауба нашла бедную женщину – уборщицу спортклуба «Сокол» Гординскую, которая приютила семью за 25 тыс. злотых в месяц – примерно четверть килограмма золота! Первые три месяца все было замечательно, но деньги свели Гординскую с ума: она стала устраивать дома вечеринки, заказывала на ужин половину теленка, когда в городе голодали. Пошли слухи, что дамочка прячет евреев, трижды Вайнтраубов задерживали, и каждый раз они откупались. Затем ими начали торговать: две учительницы за деньги согласились принять семью на месяц. Потом их вернули Гординской, и та пристроила евреев на чердаке дома общества «Сокол», где размещалось отделение СС. Шантажисты догадывались о местонахождении Вайнтраубов, но боялись приближаться к этому зданию. Там семья прожила 19 месяцев. Когда у них закончились деньги, Гординская привела адвоката, и Якуб Вайнтрауб переписал на нее два дома во Львове. В конечном итоге им удалось спастись, но речь идет об одном из богатейших семейств города, чьи материальные возможности были почти неограниченны.

– Кроме Климентия Шептицкого кто был ключевым звеном сети по спасению евреев?

– Секретари митрополита Иван Котив и Владимир Грицай. Особым доверием митрополита пользовался Грицай, которому доверяли разруливать экстренные ситуации. Личным заботам о. Владимира был поручен раввин Давид Кахане (впоследствии, главный раввин ВВС Израиля. – М. Г.), вспоминавший, что Грицай «очень тепло относился к евреям и искренне им сочувствовал». Иван Котив работал с духовенством Львовской епархии, размещая еврейских детей в надежных домах и монастырях. Оба секретаря поддерживали контакты с жителями Львовского гетто, изыскивая возможности спасения семей. После ликвидации УГКЦ в 1946 г. оба были арестованы НКВД и приговорены к длительному заключению.

Необходимость строгой конспирации при спасении евреев приводила иногда к курьезам. В соборе Св. Юра пряталась семья аптекаря Юзефа Подошина, который приятельствовал с монахами-студитами еще с довоенных времен. Для спасения семьи ее пришлось разделить: сына аптекаря, семилетнего Людвика, опекал молодой священник о. Онуфрий Иванюк, который отдал мальчика своим родственникам в родном селе. Там с радостью приняли ребенка, считая его внебрачным сыном Онуфрия. Слухи дошли до священника села, тот пожаловался епископу, в результате Онуфрий предстал перед дисциплинарным судом и был наказан. Он даже не пытался защищаться, думая лишь о безопасности Людвика.

– Где еще кроме палат митрополита студиты прятали евреев?

– В монастыре Святого Священномученика Иосафата и Свято-Ивановской лавре, где скрывали в основном детей. Здесь привыкал к монашеской жизни 16-летний сын реформистского раввина Курт Левин, не принимая при этом святого причастия. Обычно использовалась другая схема, когда подопечного полностью изолировали от внешнего мира, сводя к минимуму риск доноса. Но внешность Курта Левина позволяла его «легализовать», хотя юношу постоянно перемещали из одного студитского монастыря в другой, чтобы в нем не распознали еврея. Когда же иеромонах Рафаил догадался о происхождении Левина и потребовал изгнать его из монастыря, Курта быстро перевели в другое место. Был ли Рафаил антисемитом? Вероятно, но этот же человек спас двух еврейских детей из Львовского гетто, выдав им метрики о крещении.

Для обитателей монастыря Иосафата евреи были не в диковинку: до вой­ны монахи делали покупки в еврейских магазинах. Разумеется, они понимали, чем чревато пребывание среди них опасных «гостей». Когда в 1943-м в монастыре скрывались Курт Левин и Давид Кахане, настоятель – иеромонах Никанор – собрал студитов и попросил, чтобы в случае обнаружения евреев кто-то один взял на себя ответственность, сохранив жизнь всем остальным. Все выразили готовность пожертвовать собой.

– Мы говорим о монахах, но нельзя сбрасывать со счетов случайных прохожих, соседей и т. д.

– За монастырем следили. Кахане вспоминает, что с его появлением в обители начались обыски. В разговоре с ним брат Севастьян предположил, что кто-то донес. Страшно было как монахам, так и евреям. «Находясь преимущественно в монастыре, за исключением ежедневных походов в собор Св. Юра, я потерял уверенность в себе, – вспоминал Курт Левин. – Новоприбывший иеромонах Герман, немного понаблюдав за мной, сказал в трапезной, что я стал выглядеть и вести себя, как еврей. И добавил, что кто-то может почувствовать мой страх, посоветовав от этого страха избавиться. В следующее воскресенье меня попросили сопровождать отца Германа в качестве дьяка. Мы начали еженедельно ходить через весь город в приходы на окраины Львова. Отец Герман отправлял литургию, я прислуживал ему… Эти воскресные экскурсии прибавили мне храбрости, и мы стали с отцом Германом хорошими друзьями».

– Время было голодное, евреи жили на нелегальном положении. Кто давал средства на их пропитание?

– Эта была отдельная проблема, решение которой было возложено на о. Германа. Он должен был реализовывать немецкие продуктовые карточки, но этого было недостаточно, поэтому деньги на еду для евреев, скрывавшихся в монастыре Св. Иосафата, передавали митрополит Андрей Шептицкий и бывший профессор Львовской богословской академии о. Степан Рудь. Часть продуктов о. Герман покупал за собственные деньги.

Характерный штрих. Когда мать Моника из монастыря Пресвятой Троицы в селе Подмихайловцы, где прятали еврейских детей, однажды написала Шептицкому, что у малышей нет молока, митрополит поручил студитам отвезти в эту обитель свою лучшую корову.

– Несколько слов о групповом спасении евреев в подвалах принадлежавшей студитам обувной фабрики «Солид»…

– Это была операция, напоминающая историю фабрики Оскара Шиндлера в Кракове. Центральную роль в ней сыграл иеромонах Иоанн (Петерс) – уроженец Германии и гражданин Рейха. В свое время он присоединился к УГКЦ, а летом 1941-го переехал во Львов, где вплоть до ареста гестапо жил двой­ной жизнью: для немецких властей он был предпринимателем, а в реальности – монахом Студийского устава. Как гражданин Рейха отец Иоанн получил разрешение взять под контроль обувную фабрику «Солид», где работали и монахи, и миряне. Отдельную группу составляли евреи из созданного в конце 1941 г. гетто. Это были высококвалифицированные специалисты: если обычные сапожники из одного куска кожи могли сделать семь пар сапог, то умельцы из гетто ухитрялись вытачать восемь, а то и девять. Излишки студиты тайно выносили под плащами в монастырь. «Кожа помогала решить много вопросов, – вспоминал Курт Левин. – Обрезки можно было обменять на еду, топливо и лекарства». Для евреев же работа на немецкой фабрике означала жизнь, будучи охранной грамотой во время нацистских «акций».

Все изменилось в августе 1942-го, когда немцы начали приготовления к ликвидации гетто. Оценив обстановку, студиты приняли решение спасти своих работников с семьями в подвалах фабрики. Так спаслось 16 человек, семь из которых привез на машине личный водитель митрополита Андрея Шептицкого Иван Горный. По его словам, отцу Петерсу удалось выдать нескольких евреев за работников митрополитской типографии «Студион». Трех человек спас украинский полицай Владимир Карчмарский, совмещавший службу в полиции с работой на обувной фабрике. Хорошо зная одну еврейскую семью с довоенных времен, он перевез ее главу в здание фабрики, а жену и дочку отправил в греко-католический монастырь, где все понимали, кто они на самом деле.

– Оказывали ли монахам помощь извне в спасении евреев?

– Довольно часто. Например, монахи Свято-Ивановской лавры держали одежду дома у семьи Канич, жившей рядом с монастырем, – на случай, если придется переодеться и незаметно выйти. Профессор медицины Александр Кицера рассказывает, что его мать Юлия входила в группу женщин, готовивших еду для евреев. Интересно, что опыт «кулинарной» помощи евреям у нее семейный: мать женщины в начале XX в. в Кишиневе спасала евреев от погромщиков, выпекая куличи, которые те ставили в окнах, – в такие дома толпа не ломилась.

– Удивительно, что даже арест Петерса гестапо осенью 1942 г. не провалил сеть…

– Да, его арестовали за печать антигерманских листовок в типографии «Студион», которой он владел, и попутно конфисковали и опечатали обувную фабрику, тоже формально принадлежавшую Петерсу. Вернуть фабрику в собственность Церкви удалось за взятку в 30 тыс. марок, что спасло и 16 скрывавшихся там евреев, и множество студитов, обеспечивавших их безопасность. Все евреи, прятавшиеся в здании «Солида», пережили оккупацию.

– Спасение евреев в сельской местности с технической точки зрения было менее сложной задачей?

– И да, и нет. Характерный пример – деятельность студитов в селе Унев, где расположена Свято-Успенская лавра. С одной стороны, атмосфера в самом селе сложилась неблагоприятная: всегда хватало людей, готовых донести, что монахи прячут евреев. Да и приход Советов в 1939-м у многих «сорвал крышу»: национализация церковного имущества превратилась в открытый грабеж. Соседи начали стучать друг на друга, пытаясь отжать землю или имущество, и продолжили заниматься этим и при немцах, рассчитывая на вознаграждение за поимку еврея. С другой стороны, после оккупации вермахтом Польши в Галичину потянулись колонны еврейских беженцев, и многих из них расселили в конфикованных помещениях лавры в Уневе. Это не было чем-то исключительным: в Духовной семинарии Святого Духа во Львове тоже жили еврейские беженцы, а когда город заняли немцы, по распоряжению ректора академии Йосипа Слипого этих людей еще некоторое время прятали в подвалах здания.

Так или иначе, монахи жили и работали рядом с еврейскими семьями, которых поселили в Уневском монастыре. Брат Лаврентий (Кузик) вспоминал об одном случае, который растопил лед между невольными соседями. Однажды приехали чиновники из Львова, пронумеровали все книги в лавре и опломбировали в отдельном помещении. Ночью монахи сорвали пломбу и перепрятали самые дорогие для них издания. Через несколько дней в монастырь пожаловали гости из НКВД, и от ареста монахов спас еврей, сочинивший историю о сильной буре, выбившей окно в его комнате и сорвавшей пломбу с дверей импровизированной «библиотеки». Тот же монах вспоминал, что именно евреи настояли, чтобы в монастырь привезли муку. Да и первым человеком, проведавшим монахов после начала советской оккупации, был местный еврей. Он принес молоко к воротам лавры, и люди увидели, что это не запрещено…

– Очень идиллическая картина вырисовывается…

– Возможно, но все это не избавило Унев от антиеврейского насилия в июле 1941-го. Несколько крестьян убили еврея-мельника с семьей и ограбили их дом. Реакция студитов была мгновенной. Настоятелем монастыря был тогда уже упомянутый иеромонах Герман, который пришел на сельский сход и призвал не поднимать руки на евреев.

Вскоре начались депортации еврейского населения из сельской местности в гетто. Немногим удалось скрыться в лесах, и студиты носили им еду, хотя в самом Уневе царил голод. Позднее монастырь служил убежищем для евреев, которых студиты переправляли из Львова.

В соседнем Якторове ситуация была аналогичной: кто-то выслеживал евреев, выдавал их или убивал с целью ограбления, а кто-то прятал, рискуя жизнью. Например, семья Анны Баран несколько месяцев прятала на чердаке еврейскую девочку, пока ее не забрал родственник. Во всех четырех лесничествах, созданных немцами на базе угодий львовской митрополии УГКЦ, укрывали евреев. В эти операции были вовлечены все лесники: один возил продукты, другой предупреждал евреев об опасности и т. д. В лесу скрывались 19 евреев из села Лагодова. Дария Соколик вспоминает, что ее отец в Перемышлянах прятал некоторое время семью Пизем, а когда соседи стали что-то подозревать, перевел их в село Чемеринцы, где они присоединились к другим евреям, которым помогали лесники.

Лесник Владимир Стефарук предоставлял убежище в своем доме Кларе Кац – дочери корчмаря из Якторова Лейбы Каца. Несколько групп евреев жили в крыивках, о которых было известно местным пастухам и лесникам, – никого не выдали.

Учитель из Унева Николай Дюк с января 1943-го по июль 1944-го прятал пятерых евреев на чердаке школьной пристройки. В этом же доме жила семья Дюков и немецкий офицер, что, очевидно, спасло семью от доносов. Между учителем и офицером сложились дружеские отношения, немец, видимо, догадывался о еврейских «соседях», но молчал. Так был спасен будущий лауреат Нобелевской премии по химии Роальд Хоффман (см. «ЕП», 2017, № 7) с родными.

Об идиллии, конечно, сложно говорить: после вой­ны нескольких выживших и вернувшихся в Унев евреев убили местные. В одном случае мотивом был грабеж, в другом дочерей зажиточного еврея Штерцера убил член УПА за то, что те поблагодарили советского офицера за освобождение.

– Как правило, священники не пытались склонить евреев к крещению, но в одном случае спасенная еврейская девушка даже стала монахиней.

– Речь об уроженке Перемышлян Фаине Ляхер. В детстве она дружила с детьми о. Омельяна Ковча, впоследствии замученного нацистами в Майданеке за крещение евреев, а в годы учебы в гимназии влюбилась в члена ОУН Владимира Заплатинского. С началом немецкой оккупации Заплатинский пытался отправить девушку на работу в Австрию по чужим документам, но Фаина не хотела оставлять семью. В апреле 1943-го, узнав о скорой ликвидации гетто, Владимир – замдиректора биржи труда – стал действовать решительно. Выдав освобождение от принудительной отправки в Германию жителю Унева Павлу Чабану, он попросил взамен, чтобы тот спрятал у себя Фаину. Чабан сдержал слово, но Фаина порывалась вернуться к родителям, понимая, что они обречены. Чтобы этого не допустить, Павел привез в убежище и родителей. Через полгода соседи стали догадываться, что Чабаны прячут евреев, и Фаину перевезли в женский монастырь в Уневе. В 1944-м она сама стала монахиней, и это не было спонтанным решением. Когда в 1946-м Климентий Шептицкий приехал в Святопокровский монастырь, то задал Фаине (точнее, уже сестре Анне) вопрос: молится ли она за свой еврейский народ. «Нет», – ответила монашка. «А должны всегда за него молиться, это ваша кровная обязанность», – сказал архимандрит.

История Фаины Ляхер – единственный случай, когда в годы Холокоста еврейская девушка стала греко-католической монахиней. После «самоликвидации» УГКЦ и ее объединения с РПЦ сестра Анна разделила судьбу Катакомбной церкви, была настоятельницей и скончалась в 2005 г.

– Особняком стоит спасение студитами еврейских детей – как в митрополичьих палатах во Львове, так и в отдаленных монастырях.

– Это происходило по личному распоряжению митрополита, в детали операции был посвящен крайне немногочисленный круг лиц. В конце августа 1942 г. личный водитель Шептицкого Иван Горный привез первых детей из Львова в монастырь в Уневе.

Остались интереснейшие свидетельства Адама Ротфельда, Леона Хамайдеса и Одеда Амаранта, прятавшихся в монастыре до конца оккупации. Леон был сыном раввина из Катовице, которого поначалу скрывали в соборе Св. Юра. Там же прятали родившегося в Тель-Авиве Одеда Амаранта, который невовремя приехал с мамой навестить родственников и застрял во Львове с началом вой­ны. Одед, благодаря дедушке из местечка неплохо говоривший по-украински, получил имя Дорко Боровецкого и был передан на попечение монахам. Несколько месяцев он жил в селе у священника, изучая молитвы и местные обычаи, пока не перестал отличаться от украинских мальчиков и не был переведен в монастырский приют.

Леону Хамайдесу было сложнее: украинского он не знал и на вопросы посторонних должен был отвечать, что дома его семья разговаривала по-польски. Вообще, язык был основной проблемой для еврейских детей, оказавшихся в окружении украинских сверстников. Курт Левин уверял своих соседей по приюту в Свято-Ивановской лавре, что происходит из лемков, потом намекал на контакты с ОУН, из-за которых вынужден скрываться от немцев, и все равно детей не проведешь – они заподозрили в нем еврея, поэтому через три дня Курта перевели.

Брата Леона Хамайдеса, Герберта, в этом приюте тоже сразу идентифицировали как еврея – из-за плохого украинского и неумения перекреститься. После этого ребенка определили в келью брата Сильвестра, который учил его правильно креститься и молиться, давал основы катехизиса и ставил произношение. В келье другого иеромонаха прятали семилетнего еврейского мальчика по имени Мойше, который никак не хотел запомнить свое новое имя Михайло.

Однажды врач-студит, осматривая обитателей приюта, обнаружил, что несколько его пациентов обрезаны. Тем же вечером еврейских детей перевели на одну ночь в василианский монастырь и сразу, путая следы, в монастырь Святого Священномученика Иосафата во Львове, после чего разделили по разным убежищам. Любые перемещения тоже были полны опасностей. Сопровождение Леона Хамайдеса обеспечивал иеромонах Марк. Однажды в трамвае напротив них сел офицер СС и приветливо заговорил. Марк молил Бога, чтобы Леон, в отличие от украинских детей хорошо владевший немецким языком, не ответил…

– Правда ли, что иногда еврейских мальчиков для конспирации приходилось переодевать в девочек?

– При перевозке детей это бывало необходимо. Особенно часто приходилось переодевать своих «клиентов» иеромонаху Юрию, который, к несчастью, сам был похож на еврея: однажды его даже задержало гестапо, проверив, не обрезан ли он. Когда Юрий передал очередного переодетого ребенка в приют в Брюховичах, сестры решили искупать «девочку» и обнаружили то, что должны были обнаружить. С этой новостью они пришли к Юрию и услышали: «Сестры должны скромно прятать взгляд и не осматривать, что там». Они все поняли и приняли это как должное.

Так или иначе, система конспирации ни разу не дала сбой. Разумеется, от самих мальчиков тоже требовалась предельная концентрация: им запретили ходить в туалет, когда рядом были другие дети, а в баню они шли парами либо с опекуном. Им строго-настрого наказали не говорить о своих семьях и традициях и запомнить новые имена. Так, Леон Хамайдес стал Левко Хаминским, Одед Амарант – Дорко Боровецким, а Адам Ротфельд – Даниилом Червинским. Между собой студиты называли еврейских детей «наши отцы».

После того, как во Львов вошла Красная армия, митрополит Андрей Шептицкий передал еврейских детей Еврейскому комитету, который возглавил спасенный им рав Давид Кахане. По оценкам брата Лаврентия (Кузика), всего благодаря студитам спаслись около 200 детей. Один из них вернется много лет спустя в совсем ином качестве. 20 августа 2005 г. у Свято-Успенской лавры в Уневе остановился кортеж, в одном из автомобилей которого находился глава МИД Польши Адам Даниэль Ротфельд. Осенью 1942-го его привез сюда на телеге монах Студийского устава, а 63 года спустя министр открыл мемориальную доску в честь спасения еврейских детей братьями Шептицкими.

После вой­ны история не раз сводила спасителей со спасенными: евреи свидетельствовали на процессах в пользу монахов, которых преследовали советские власти; присылали деньги, на которые люди, вернувшиеся из ссылки, могли выжить. Последний студит, лично принимавший участие в спасении евреев, – великосхимник Павел (Сыроед) – скончался в 2004 г. Земной путь Климентия Шептицкого оборвался гораздо раньше: в июне 1947-го он был арестован МГБ на вечерней молитве, а 1 мая 1951 г. умер от сердечного приступа во Владимирском централе. Могилу его отыскать не удалось. В 1996 г. архимандрит был удостоен звания Праведника народов мира, его брат – митрополит Андрей – ждет этой чести до сих пор…

 

Беседовал Михаил ГОЛЬД