«Хочу назад в евреи – там светлее и человечнее»

Большую часть своей сознательной жизни Юрий Маркович считал себя полукровкой, сыном еврея и русской. И поэтому постоянно, и в детстве, и в зрелые годы, чувствовал себя изгоем среди представителей коренной национальности. Но неожиданно он узнает, что его биологическим отцом является русский дворянин Кирилл Нагибин, а Марк Левенталь лишь усыновил его. Стало быть, конец душевным терзаниям: ты теперь стопроцентный русский! Но это открытие, которое, казалось бы, должно было привести писателя в лагерь оголтелых русофилов и юдофобов, имело совершенно неожиданные последствия: именно в тот момент Нагибин яростно возненавидел антисемитизм и начал рассматривать свой родной русский народ в качестве носителя этого позорного начала. А какой горечью пронизаны его слова, которые можно нынче прочитать как пророческие:

«Господи, прости меня и помилуй, не так бы хотелось мне говорить о моей стране и моем народе! Неужели об этом мечтала душа, неужели отсюда звучал мне таинственный и завораживающий зов? И ради этого я столько мучился! Мне пришлось выстрадать, выболеть то, что было дано от рождения. А сейчас я стыжусь столь желанного наследства. Я хочу назад в евреи – там светлее и человечнее.

Что с тобою творится, мой народ! Ты так и не захотел взять свободу, взять толкающиеся тебе в руки права, так и не захотел глянуть в ждущие глаза мира, угрюмо пряча воспаленный взор. Ты цепляешься за свое рабство и не хочешь правды о себе, ты чужд раскаяния и не ждешь раскаяния от той нежити, которая корежила, унижала, топтала тебя семьдесят лет. Да что там, в массе своей – исключения не в счет – ты мечтаешь опять подползти под грязное, кишащее насекомыми, но такое надежное, избавляющее от всех забот, выбора и решений брюхо.

Во что ты превратился, мой народ! Ни о чем не думающий, ничего не читающий, не причастный ни культуре, ни экологической заботе мира, его поискам и усилиям, нашедший второго великого утешителя – после водки – в деревянном ящике, откуда бесконечным ленточным глистом ползет одуряющая пошлость мировой провинции, заменяющая тебе собственную любовь, собственное переживание жизни, но не делающая тебя ни добрее, ни радостней…

Люди часто спрашивают – себя самих, друг друга: что же будет? Тот же вопрос задают нам с доверчивым ужасом иностранцы. Что же будет с Россией? А ничего, ровным счетом ничего. Будет все та же неопределенность, зыбь, болото, вспышки дурных страстей. Это в лучшем случае. В худшем – фашизм.

Неужели это возможно? С таким народом возможно все самое дурное.

Серьезные люди – Солженицын в их числе – считают аксиомой, что народ никогда не виноват. А почему, собственно? Не виноваты крысы, пауки, тарантулы, ядовитые змеи, яростные тасманские дьяволы, перекусывающие железный прут, никто не виноват в природе, ибо все совершенны в своем роде и не могут быть другими. У человека, увы, эта безвинность отобрана, в нем природа сделала попытку создать мыслящую материю. А раз он мыслит, раз способен выбирать из ряда возможностей, лучших и худших, то действия его не инстинктивны и он отвечает за все, что делает. Отвечает перед самим собой, то есть перед совестью, перед окружающими, то есть перед обществом, отвечает перед законом, отвечает перед богом, если он бога обрел. Народ состоит из людей, он так же ответственен, как и отдельный человек, недаром Господь карал за общий грех целые народы. Немецкий народ осознал свою общую вину, покаялся в ней, вновь обретя нравственное достоинство.

Самая большая вина русского народа в том, что он всегда безвинен в собственных глазах. Мы ни в чем не раскаиваемся, нам гуманитарную помощь подавай. Помочь нам нельзя, мы сжуем любую помощь: зерном, продуктами, одеждой, деньгами, техникой, машинами, технологией, советами. И опять разверзнем пасть: давай еще!..

Может, пора перестать валять дурака, что русский народ был и остался игралищем лежащих вне его сил, мол, инородцы, пришельцы делали русскую историю, а первожитель скорбных пространств или прикрывал голову от колотушек, или, доведенный до пределов отчаяния, восставал на супостатов?

Удобная, хитрая, подлая ложь. Все в России делалось русскими руками, с русского согласия, сами и хлеб сеяли, сами и веревки намыливали. Ни Ленин, ни Сталин не были бы нашим роком, если б мы этого не хотели. Тем паче бессильны были бы нынешние пигмеи-властолюбцы, а ведь они сумели пустить в Москве кровь. Руцкой и Макашов только матерились с трибуны, а перли на мэрию, Останкино и ТАСС рядовые граждане, те самые, из которых состоит народ. Но их сразу вывели из-под ответственности. Незаконные милости столь же растлевающи, как и незаконные репрессии.

Я взял бы в качестве эпиграфа первую строчку из стихотворения Печерина: „Как сладостно отчизну ненавидеть“, рука не повернулась добавить к ней вторую: „И жадно ждать ее уничтожения“. Когда-то русофил Константин Леонтьев в мучительном прозрении сказал: „Предназначение России окончить историю, погубив человечество“. Печерин разделяет его точку зрения, он видит „в разрушении отчизны“ денницу всеобщего спасения. До какого же отчаяния довела Россия двух прекрасных сыновей своих!

С этим связано и отношение к нам мира. До 1985 г. – ненависть и боязнь; после 1985-го пропала боязнь, появилось расположение, сменившееся вскоре презрением; ныне к презрению вновь добавилась боязнь. На то есть все основания: в безумных и слабых наших руках – оружие, способное в два счета осуществить предсказание Леонтьева. Но еще хуже, что тысячи людей, владеющие секретом этого оружия, разбежались по странам, вожделеющим смертоносного атома и не обремененным излишним человеколюбием.

А если не дать погибнуть всему миру и не уничтожать превентивно Россию – возможно ли это? Придется вспомнить святые, в зубах навязшие и ни на кого не действующие слова апостола Павла: „Несть эллин, несть иудей“. Подставим под эллина русского, а под иудея все остальные нации, существующие на планете. Спасение только в одном: стать из народов многих, из вавилонского столпотворения, не прекратившегося по сей день, человечеством. Таким же честным единством, как львы, как крысы, как олени, как тасманские дьяволы, как орлы или воробьи. В единстве этом никто не лучше, не хуже, все делают одно дело: спасают среду обитания, вместе стараются выжить в почти задушенной природе. А в свободные часы и праздники пусть каждый гуляет как хочет. С одним условием, чтобы праздничный бифштекс был без крови.

Русские, конечно, перепугаются: пропадет богатство национальных красок. Ничего не пропадет, каждый волен бить дробцы или чечетку, орать в микрофон или петь жаворонком, носить сарафан или бикини.

Как хочется поверить, что есть выход! Как хочется поверить в свою страну!

Трудно быть евреем в России.

Но куда труднее быть русским.

Почти все советские люди – психические больные. Их неспособность слушать, темная убежденность в кромешных истинах, душевная стиснутость и непроветриваемость носят патологический характер. Тут и самозащита, извечный страх, надорванность – физическая и душевная, изнеможение души под гнетом лжи, цинизма, необходимость существовать в двух лицах: одно для дома, другое для общества. Мы так носимся со своей злобой, так наслаждаемся взаимными обидами, так душевно охамели, что незаметно для себя превратились в маленьких, узких людишек. Еженощный страх, ежедневные маленькие насилия над собой вытравили в нас свободную человечность. Это черта русского народа: не ценить свою жизнь. Все мы слишком взаимозаменимы».

Юрий НАГИБИН