«Итальянцы выкинули нас, как собак»

Мало кто может проследить свое генеалогическое древо на 250 лет назад. Еврейские семьи вообще редко задерживались на одном месте дольше, чем на несколько десятков лет, и их изученная биография обычно насчитывает два-три поколения. Пьеро Чивидалли, которому сейчас 96 лет, родился в семье итальянских аристократов и прожил первые годы жизни как настоящий синьор. Но потом, при власти Муссолини, судьба его резко переменилась. Мне удалось познакомиться с Пьеро и записать удивительную историю израильского художника, который всю жизнь рисует Италию.

 

– Моя жизнь действительно в некотором роде уникальна, – рассказывает Пьеро Чивидалли. – Я родился в Италии, во Флоренции, в 1926 г. в очень известной и богатой семье. Предки мои с обеих сторон были людьми состоятельными и уважаемыми. Мой отец происходил из семейства Контини, из области Феррара. Достаточно влиятельная семья. Но предки моей матери занимали гораздо более высокое и более влиятельное положение в обществе. Да и в финансовом плане они преуспевали намного больше. Мама родилась в семействе Данкона. Это были люди, которые занимали серьезные государственные должности. Мой прадед, например, был главным редактором крупнейшей в XIX в. итальянской газеты. В то время Флоренция была столицей Италии, и газета называлась «Нация». Он был настоящим патриотом страны и многое сделал для ее процветания. Спустя несколько лет ему предложили стать профессором в Университете Пизы, самом престижном университете Италии, и он согласился. Этот университет основал еще Наполеон, там учились и до сих пор учатся только самые выдающиеся студенты. Позже прадед стал ректором этого университета, потом мэром Пизы, а закончил карьеру в Сенате. То есть можете себе представить, насколько это была влиятельная семья, какими средствами и связями она обладала. В Пизе до сих пор есть площадь имени моего прадеда.

 

Отношение местных властей к еврейскому населению отличалось от провинции к провинции. Например, Пезаро принадлежал в то время Ватикану, который был (и остается) отдельным государством внутри государства. Естественно, церковь евреев не любила и пыталась насильно наставить на путь истинный. Например, прапрабабку Пьеро, мать того самого будущего мэра Пизы и сенатора, в 14 лет выдали замуж, с тем чтобы представители Ватикана не смогли забрать ее и обратить в христианство. В то же время начались гонения на евреев, и, несмотря на богатство и влиятельность, их загоняли в гетто и лишали многих прав.

В итоге семья покинула Пезаро и разделилась: кто-то отправился в Пизу, а кто-то во Флоренцию. Там, где правила австро-венгерская династия, понимали, что евреи несут с собой развитие экономики и множество других преимуществ. Так, в Ливорно была богатая и процветающая еврейская община, которая, кстати, существует и по сей день. У евреев имелись не только гражданские права, но и юридические, даже собственное судопроизводство. Во Флоренции, столице Тосканы, дела обстояли сложнее. Право на поселение в городе нужно было покупать, и только самые богатые могли позволить себе эту роскошь. Предки Пьеро могли.

 

– Так они поселились во Флоренции. Купили огромные территории, построили замки, дворцы, поместья. В итоге спустя поколение тысячи гектаров плодородной тосканской земли достались моему деду, и они с бабушкой жили в громадном доме с великолепным пейзажем за окном. Я рос, как принц. В доме было 15 слуг, которые круглосуточно занимались устройством нашего быта. Я был ребенком и не понимал, что так живут далеко не все. Для меня это было естественно. Родители нами совершенно не занимались. Для маленьких детей нанимали нянек, а когда мы подрастали, у нас были гувернантки и горничные. Кухарки, конюшие, водитель, столяр, прочие слуги работали в доме постоянно. Я до сих пор помню имена десяти человек.

 

Фамилия Чивидалли происходит от названия итальянского городка Чивидале-дель-Фриули. Евреи появились в Италии, скорее всего, после испанского изгнания в конце XV в. В целом они чувствовали себя свободно, были полностью ассимилированы, малорелигиозны и нередко вступали в браки с неевреями.

Пьеро провел целое исследование и смог восстановить свою родословную вплоть до середины XVIII в., то есть углубиться на 250 лет назад! Пьеро живет историей семьи. В его небольшой квартире в Рамат-Гане все дышит стариной и подчеркнутым аристократизмом, немного чрезмерным и старомодным даже для современной Италии. Здесь мебель, которая передавалась в семье от отца к сыну, она стояла в доме у родителей Чивидалли еще в позапрошлом веке. Люстры и светильники, стулья и комоды, столы и этажерки – остатки былой роскоши, как напоминание о мире, которого больше нет. Он подает мне воду в старинном высоком бокале, а на полированный стол ставит серебряную подставку. В маленьком изящном блюдце лежат крохотные бисквиты, а кофе он наливает в фарфоровую чашку.

 

– Мне очень сложно сейчас представить себя тем ребенком, который жил в царских условиях. Я ни разу не открыл caм окна в своей комнате. Утром приходила горничная, раздвигала шторы, и солнечный свет проникал через окно и будил меня. Нет, не подумайте, что я был избалованным. Наоборот. У нас был очень жесткий режим. Все было очень четко распланировано: время подъема, время подачи еды, время занятий, время отдыха. Даже в уборную разрешалось ходить в строго определенный час. Все действия происходили по звонку. Мы знали, что, когда звенит первый звонок, мы должны зайти в столовую. Когда зазвонит второй, нужно встать около стола и ждать, пока зайдут дедушка с бабушкой. Без их присутствия садиться за стол не разрешалось. Это была хорошая жизнь, но подчиненная строгому распорядку. Достаточно скучному.

 

В Италии, в отличие от других стран Европы, было не так много евреев, от 30 до 40 тыс. И большинство из них чувствовали себя итальянцами, преуспевали и богатели. Как часто бывает в галуте, итальянские евреи любили свою родину, были преданными сынами этой страны. Они искренне работали на ее благо и считали, что Италия – их настоящий дом. После Первой мировой войны умер брат бабушки Пьеро, и та получила огромное наследство. В качестве подарка она преподнесла Флоренции целое здание, которое превратили в ортопедический госпиталь для бывших военных. До конца своих дней бабушка была почетным председателем этого госпиталя и принимала участие в его работе.

 

– У меня были две сестры: одна старшая, другая младшая. Мы росли вместе, играли вместе, были неразлучны. Девочек учили шить, вышивать, танцевать. И меня этому учили вместе с ними. Поэтому я умею делать то, чего многие мужчины делать не умеют. А потом здание школы отобрали для военных нужд, и меня отправили в другую спецшколу, для глухонемых. Я был абсолютно здоровым ребенком, но мне приходилось учиться вместе с детьми с нарушениями.

 

Так продолжалось до 1938 г. После превращения Италии в фашистское государство жизнь евреев, да и не только их, резко изменилась (подробнее о приходе к власти в Италии режима Муссолини и положении итальянских евреев при этом режиме см. «ЕП», 2022, № 11). Отца Пьеро, архитектора и инженера, лишили работы. Пьеро и его сестер выгнали из школы. Было очевидно, что оставаться в Италии нельзя. Отца могли арестовать в любой момент – за то, что был евреем и убежденным антифашистом. Поэтому он принял решение увезти семью в Палестину. В те времена это было непросто: англичане неохотно пускали туда евреев, нужно было получить специальное разрешение на жительство. Пока отeц Пьеро занимался оформлением документов, жена с пятью детьми находились в Швейцарии.

 

– В Швейцарии мои родители совершили полную глупость: меня отправили вместе с сестрами в школу для девочек. Мне там было очень некомфортно. К тому же это было время страшного антисемитизма. Он докатился даже до Швейцарии. Я помню, мы сидели с сестрой на уроке рисования. И вдруг учительница спросила сестру, когда мы едем в Палестину. Тогда девочка, которая сидела рядом, спросила с удивлением: «Вы что, евреи?» Встала и пересела на другое место. Это было очень унизительно и обидно.

 

Пьеро рассказывает, что приезд в Палестину лишь усугубил ситуацию. Ему было трудно привыкнуть к новому образу жизни, он не понимал иврита, чувствовал себя чужим и тосковал по Италии. Он сменил несколько школ, пока, наконец, ему не исполнилось 18 лет и его не призвали в армию. В итоге, сокрушается Пьеро, так и не удалось получить хоть какое-то школьное образование.

 

– Но мы уже знали, что происходит с евреями в Европе, и я чувствовал потребность воевать с фашистами.

– Вы были готовы пожертвовать собой?

– Да. Я чувствовал, что должен это сделать. Меня с детства учили выполнять свой долг, и здесь я знал, что мой долг – бороться с нацистами и попытаться спасти тех, кого еще можно спасти.

 

Пьеро отправили на подготовку в Египет, но к этому времени война уже закончилась. Однако в составе еврейской бригады он успел побывать в Италии, где увидел, во что превратили война и фашистский режим прекрасную страну.

 

– Италия была в руинах. Это было ужасно. Разруха, нищета, голод, страшная коррупция. Я видел детей, которые искали еду среди отбросов. Женщин, которые продавали себя за кусок хлеба, пустые магазины. Я продавал сигареты, которые выдавали в армии, и получал взамен мыло, сахар, соль. Дедушка с бабушкой выжили во время войны. Бабушка скрывалась в монастыре, а дедушку укрыли местные жители. Их прекрасная вилла во Флоренции была уничтожена. Но у них оставались еще земли, и позже, продав их, они отстроили себе новый дом. Когда я приехал к ним, я впервые почувствовал, что могу помочь им. Приносил им сахар и мыло – то, что невозможно было достать даже за деньги. Я помню, как они были счастливы. Они сыпали крупинки сахара на ладонь и слизывали, как дети. А у меня стояли слезы.

 

А вернувшись в Израиль, Пьеро все-таки попал на настоящую войну – сразу после провозглашения государства началась Война за независимость. Пьеро отправили на юг, в кибуц Негба, который получил известность после жестоких боев с египетской армией. Бомбежки продолжались и днем и ночью, и казалось, что выйти живым из этого сражения невозможно. Однажды египетские танки подошли близко к укреплению, начался минометный огонь, и Пьеро получил ранение в плечо и лицо. Под непрекращающимися обстрелами он пополз к госпиталю. Девушка-солдатка, служившая в той же бригаде, оказала ему первую помощь и перевязала раны. Потом она заняла его место в укреплении.

 

– Меня до сих пор мучает эта мысль. Та девушка, которая помогла мне, когда я был ранен, была убита в тот же вечер. Я должен был стоять на ее месте, но меня там не было, и она встала вместо меня. И погибла. Эта мысль преследует меня всю жизнь. Я чудом остался жив, а она получила пулю, которая предназначалась мне. Ее звали Гила, я до сих пор помню.

 

После Войны за независимость Пьеро ненадолго уехал в Италию, где изучал историю искусств и живопись, а затем вернулся в Израиль, стал учителем рисования и преподавал до выхода на пенсию.

 

– Вы никогда не думали о том, чтобы вернуться жить в Италию?

– Думал, но не серьезно. Мы получили такую пощечину от итальянцев, которые просто выкинули нас, как собак, лишили имущества, унизили, что это я не могу ни простить, ни забыть. Я часто езжу в Италию, я хорошо помню Флоренцию, я люблю этот город. Хотя той Флоренции, которую я любил, уже давно нет. Той жизни нет, да и Италии той уже тоже нет. Мир изменился. В том доме, где я когда-то проводил детство, сейчас гостиница. А моя комната, где я жил, сдается за тысячу евро за ночь. У меня нет таких денег. Да если бы и были, я все равно не пошел бы туда. Зачем? Того маленького мальчика Пьеро уже давно нет.

 

– Где ваша родина?

– Сложно сказать. Италия для меня родная с точки зрения языка, культуры, традиций. Но в Израиле я прожил больше 80 лет.

– А какой язык для вас родной?

– Тоже сложный вопрос. Я думаю по-итальянски, говорю на иврите, а читаю по-английски. Но главный мой язык – это живопись. Через рисунок я разговариваю с собой, со своей еврейской душой. Ведь чем евреи отличаются от других народов?

– Чем?

– Мечтой. У них всегда была мессианская мечта о другом мире, о лучшем мире, о том мире, который нужно построить, чтобы изменить мир нынешний. Наша внутренняя сила заключается в надежде на то, что мир можно улучшить. Все великие евреи, даже те, кто отвергли свое еврейство, мечтали о лучшем мире. От Моше и Иисуса до Маркса и Фрейда. Все они мечтали о прекрасном мире.

– А как вы объясняете ненависть к евреям?

– С одной стороны, это зависть. А с другой, евреи – это легкая мишень для ненависти. Их легко обвинить во всех бедах. Но прежде всего – зависть и страх. Евреи умеют выживать в любых обстоятельствах, и это пугает.

 

Пьеро Чивидалли рисует уже 80 лет. За эти годы у него накопилось множество карандашных и акварельных рисунков, полотна, выполненные маслом, тысячи набросков и эскизов. Это и итальянские пейзажи, и портреты, и абстрактные картины. У художника было множество выставок в Израиле и в других странах, включая США и Италию. Но, как он сам говорит, он рисует не для публики и, конечно, не для заработка. Он рисует потому, что искусство для него – это связь поколений. То, что соединяет его с прошлым. Поэтому, наверное, на многих его работах, по-детски наивных и трогательных, изображен маленький мальчик – черноволосый, кудрявый, с широко распахнутыми глазами, полными слез. Мальчик как символ ушедшего мира, который никогда больше не повторится.

 

– Женщина рожает ребенка, который не похож на всех остальных. У нее есть такая возможность. А у мужчин есть способность создавать что-то новое через искусство, через творчество. Я чувствую, что если я перестану рисовать, то моя жизнь закончится. Мое искусство – то, что держит меня в этом мире.

 

Беседовала Майя ГЕЛЬФАНД