Собачья фурия

Примерно раз в неделю по утрам я встречаю нового персонажа нашей улицы – Ави. Он живет в одном из этих модных перестроенных домов, в которых селится тель-авивский средний класс с претензией на элитарность. Ави финансовый аналитик, высокий и поджарый, смешаных кровей. Он хорош собой необычайно – тот самый типаж, которого в 20 можно снимать в рекламе крема для загара, в 40 – в календарях с пожарными, а после 60 он может изображать бывалых капитанов дальнего плавания, если отпустит бороду. Ави в свои 56 уже обзавелся седыми висками и морщинками вокруг глаз, но до капитана еще не дошел. Так, старший помощник. А еще Ави по утрам выгуливает собачку по имени Мун, белую болонку размером с буханку хлеба. На три кило ее живого веса половина приходится на белую шелковистую шерсть, умильную мордочку, мохнатые ушки и круглые глаза.

Вторая же половина – чистая злоба и ненависть ко всему живому женского пола. Мун заливается истошным визгливым лаем, увидев женщину в радиусе 50 метров от своего драгоценного хозяина, и лает неумолчно, пока женщина не сбежит в даль светлую. В груди этой маленькой собачки явно бьется сердце средневековой горгульи, монстра-людоеда, волка-оборотня. Иногда я думаю, что, если бы Ави был католиком, ему следовало бы пригласить экзорциста, потому что с белой болонкой Мун что-то очень сильно не в порядке.

Завидев меня еще на парковке, Мун собирает свою плюшевую мордочку в гневную гримаску, дьявольски скалит кривые желтые зубы и заливается лаем на самых высоких частотах, уходя в ультразвук. Мун лает и лает, пока я приближаюсь достаточно близко для броска. Тут со зверским рычанием Мун взвивается в воздух и летит в атаку, норовя вцепиться мне в ногу, раз уж до горла нет шансов добраться. На пике ее прыжка Ави опытной рукой дергает рулетку поводка, и Мун повисает на оранжевых шлейках, бешено молотя в воздухе короткими пушистыми лапами с трогательными розовыми подушечками. Ави подхватывает завывающую мелкую фурию под меховое брюшко, и, пока она сипит и давится собачьими проклятиями, мы можем несколько минут поболтать на ходу.

– Это собака моей бывшей, – говорит Ави, придерживая припадочную болонку, изображающую конвульсии у него под мышкой. – Она все пять лет ревновала меня по любому поводу. Шпионила. Рылась в телефоне. Проверяла кредитки и счета. Допрашивала коллег-женщин у меня в офисе. Устраивала сцены. Рыдала. Била посуду. Даже руки распускала. И эту мелкую сволочь купила, чтобы я без собаки никуда не мог выйти. Чтобы каждая женщина в городе знала, что я женат. Потому что в здравом уме ни один мужчина такое животное сам в дом не возьмет. Я за все эти годы ни с одной посторонней женщиной не заговорил. Мун не давала никому подойти, представь. А три недели назад эта ревнивая дура меня бросила. Она ушла от меня к своему тренеру по йоге. К тупой накачанной девке неполных 30 лет, у которой аллергия на собак. И Мун осталась со мной. Так что из тюрьмы меня, образно говоря, отпустили, а охрана осталась. Мун со мной живет. Куда ж я ее дену, с таким-то характером?

Я что сказать хочу?

Остается только надеяться, что старый год, мать его всячески, уходя, заберет с собой все те проблемы, которые создал. Все. Навсегда. Чего нам и желаю в самом скором будущем.

Шула ПРИМАК