На пороге новой эры

Пробудившись ото сна, жители Орешников не разглядели в этом ничем не приметном утре наступления новой эры. Не заметили они этого замечательного и редкого события даже после того, как, потолкавшись в очереди, приобрели местную газету «Орешниковская правда». Уже после обеда к греющемуся на солнышке деду Евсигнею подошел свежевымытый и с еще опухшими от сна глазами Столбышев.

– Ну как, дедушка, газету читал? – спросил Столбышев.

– Купил газетку. Спасибо, вещь необходимая.

– Ну, как считаешь, вопрос правильно поставлен?

– Правильно! – ответил дедушка Евсигней и мелко заморгал глазами.

– Так дадим стране? – спросил Столбышев.

– Дадим, – ответил дрогнувшим голосом дедушка Евсигней, – как не дать! Дадим, конечно!

Удовлетворившись готовностью деда, секретарь райкома пошел дальше. Оставшись один, старик силился сообразить, что это опять придется отдавать власти.

– Ну не паразиты ли? – рассуждал он вслух. – Значит, опять давать!.. Прорва ненасытная... Не до коровок ли наших добираются? А может, и последнюю пшеницу отберут?

– Аграфена! – позвал он свою старуху. – Аграфенушка, дай-ка мне сегодняшнюю газетку!

– А откуда я тебе ее возьму? Чай, сам знаешь, самовар-то чем разжигали?!

– А может, ты сходишь к соседушке, газетку спросишь?

– Так у них же все курящие! Где же там газетке удержаться?

– Пойду я, старая, к Мирону Сечкину, – решил дед Евсигней.

Мирон Сечкин как раз запаривал брагу. Медленно помешивая густую массу в корыте деревянной мешалкой, он держал в зубах огромную самокрутку, свернутую, разумеется, из газетки.

– Беда, Мирон! – заявил, войдя в избу, дед Евсигней. – Коров, паразиты, забирать будут!

Мирон от неожиданности выпустил из рук мешалку и так широко открыл рот, что самокрутка выпала и зашипела в браге.

– Мало им, паразитам, того, – возмущался дед, – что все под чистую ограбили, так теперь еще и последних коровушек им подавай!

– А, штоб они провалились! – искреннейшим тоном пожелал Мирон. – Да нет же на них, анафемов, погибели! Антихристы грешные!..

– Как бы в Смоленскую область не погнали... – выразил свое опасение дед. – Труба всем нам там будет! Что им, анафемам, стоит взять да сослать всех в Рассею?

– Да неужто судный час настает? – голосом, полным отчаяния, вопрошал Сечкин. – Да пусть же они, подлецы, нашими коровушками подавятся, лишь бы душу отпустили на покаяние!.. Манька! – решительным тоном закричал он жене. – Манька! Бери корову и веди сдавать!.. Да поторопись первой отдать этим анафемам!.. А будешь отдавать, так скажи, мол, Мирон Сечкин, как сознательный патриот, горячо любящий партию и правительство, добровольно отдает корову на пользу родимой власти!.. Может, хоть это усовестит подлецов, ни дна им, ни покрышки! А то как загонят в Смоленскую область, беда будет!..

Когда жена Сечкина, громко голося, как по покойнику, причитая и вытирая слезы подолом юбки, уже вывела корову из сарая, дед Евсигней почесал затылок и неуверенным тоном заметил Мирону, что, может быть, не коров будут отбирать, а зерно или еще что-нибудь.

– Так чего же ты брешешь? – обозлился Сечкин. – Манька! Веди корову обратно!

– Стар я брехать, – обиделся дед, – сам Столбышев говорил, что отбирать будут. Так и сказал «дадим стране», а не веришь, почитай газетку, там все сказано.

– Манька, ты сегодня газету покупала?

– А что бы ты сегодня курил? – ответила Сечкина, еще продолжая всхлипывать.

Мирон достал из кармана скомканные обрывки газеты и принялся тщательно изучать их.

– Так. Значит, в Австралии поголовье кенгуру сократилось, – оповещал он о главном из прочитанного. – В Америке исчезло масло из продажи... В Италии макаронный кризис...

– Гляди! – перебил его дед Евсигней и с торжественным видом достал из браги вымокший и пожелтевший окурок Мирона. На нем жирным шрифтом было напечатано: «Дадим стране пол...» Дальше ничего не было. Цигарка потухла как раз на букве «л».

– Ну, слава Богу, хоть «пол», а не всё! – вздохнул с облегчением Сечкин.

– Ну нет! – возразил дед. – Зря, Мирон, радуешься. Оно всегда так пишется – половину, а на самом деле все заберут. Небось, Столбышев уже поучает Соньку-рябую, чтобы она вышла на собрании да прокричала: отдадим, мол, всё! Знаем мы эти половинки! А потом, смотря что они будут забирать... Ежели, скажем, потребуют полкоровы...

– Ой, Боже ж мой! Кормилица ты наша! – заголосила опять Манька.

– Пойдем, дедушка, поищем газетку: что-ж они, паразиты грешные, забирать-то собралися, – решил Мирон Сечкин.

Первым долгом они зашли к Николаю Стрункину.

– Беда, куманек! – заговорил Мирон с порога. – Забирать будут! Говорят паразиты: половину отдай! А как придет к делу, то заграбастают всё, и душа с тебя вон!

– Гляди, как бы не к высылке это было! – взволнованно добавил дед.

Николай Стрункин мгновенно побледнел и лишился языка.

– Газетку бы, куманек, посмотреть. Там все подробно описано, что отбирать будут и с кого по сколько...

Стрункин беспомощно оглянулся вокруг и полез под стол. Полазив на корячках толику времени, он насобирал множество мельчайших обрезков газеты. Это была работа его четырехлетнего сынишки. Что-нибудь узнать из этих мелких клочков было делом гиблым. Поэтому все трое направились в избу к Семену Картавину. Картавин, лежа на скамейке, спал, артистически подражая храпом пению соловья.

– Семен! Вставай! Беда! – затормошил его Сечкин. Картавин на самой высокой ноте изумительной чистоты прервал храп и, как ужаленный, схватился со скамейки.

– Что? Где? Горит? – заговорил он спросонок.

– Хуже, Сеня! Хуже! – прочувственным голосом произнес дед Евсигней.

После долгих расспросов выяснилось, что у Картавина газета была, но старуха мать завернула в нее масло, которое и продала учительнице.

Подхватив Картавина, процессия двинулась к Бугаеву. У Бугаева болела спина, и газету он приспособил для согревающего компресса. Всё же его, несмотря ни на какие стоны, заставили снять компресс. Но напрасно, так как от влаги тряпки газета расползлась и превратилась в грязную кашицу. Прочесть ничего нельзя было. Охающий и стонущий Бугаев присоединился к искателям газеты, и все двинулись дальше.

– Аль помер кто? – полюбопытствовала повстречавшаяся на дороге молодуха, услышав стоны Бугаева и причитания деда Евсигнея.

– Хуже, девка, хуже! Все помирать будем!.. В газете пишут о высылке всех Орешников в Смоленский край, – авторитетно заявил кто-то из толпы.

– Ох, Господи Иисусе! – на белом, как сметана, и круглом, как каравай, лице молодухи застыло выражение панического испуга.

Когда толпа, предводительствуемая Сечкиным, зашла в поисках газеты уже в Бог весть какой по счету дом, то, наконец, встретился первый человек, который хотя газету и использовал, но всё же ее читал и мог рассказать содержание. Он, этот любитель газетного чтения, стал пересказывать из прочитанного и о соревновании шахтеров Кузбасса, и о выполнении плана уборки хлопка в Узбекистане, и, даже почти на память, процитировал отрывки из фельетона на местную тему: «Куда заворачивает Гайкин?».

– Ты нам шарики не верти! – набросилась на него толпа. – Куда Гайкин заворачивает, нам дела нет! Ты скажи, что в газете было насчет реквизиции всего имущества и высылки?

– Ей Богу ж, атаманы-молодцы, ничего об этом не было, – оправдывался газетный читатель.

– Ври больше! Сами читали начало, да конца не знаем! Вот Мирон Сечкин знает! Что, Миронушка, там стояло?

Мирон вместо ответа протянул под самый нос читателю газеты свой вымазанный в браге окурок.

– Гм, правда ведь! Но это шрифт крупный, значит, из передовицы. А кто же передовицы читает?

<…>

Бог его знает, чем бы окончилась вся эта катавасия, если бы в дело не вмешался обыкновенный дурак, который по старой дурацкой традиции призван появляться в самые тяжелые моменты жизни и спасать сотни умных. Орешниковский потомок былинного Иванушки – Степа гнал, навстречу прорвавшейся толпе беглецов, большое стадо коров и запрудил ими всю улицу. Толпа остановилась в нерешительности. Если бы это были коровы колхозные, то, конечно, их бы разогнали чем попало, и дорога бы расчистилась. Но это были собственные, индивидуальные коровы колхозников и разгонять их ударами и пинками было не положено. Кроме того, вид частной собственности смягчает нрав человека.

– Манька, гляди... наша Красавичка идет! – с умилением заметила какая-то женщина.

– А вот и наша Серенькая!..

Коровье наступление продолжалось. Животные шли безостановочно, позвякивая колокольчиками и с тупым видом работая челюстями.

– Разойдись по домам! – закричал Степа-дурачок. – Разойдись! Ты куда корову тащишь?!

– Так это же моя коровка!

– Твоя будет, когда домой придет, а пока в стаде – она моя! – резонно ответил Степа. – Разойдись! На улице коров не выдаю!

<…>

Уже в темноте собрались орешане на завалинках и стали анализировать прошедшие события.

– И чего только бабы не натворят?! – сокрушался дед Евсигней, громкими ударами хлопая себя по затылку. Это был не обряд самобичевания, а просто дед бил назойливых комаров. – Да разве же можно верить бабам? – продолжал он, – подумать только, какую панику учинили!.. А с чего, спрашивается? Вот в газетке пишется: «Дадим стране полнокровного воробья». Ну, что же с этого? Коли надо, так дадим!

– Новая эра, знать, наступает, как пишет газетка, коли уж за воробья принялись, – вставил Мирон Сечкин.

– А может, и новая! – согласился дед. – В Москве виднее, Москва ближе стоит до Бога! А мы будем воробушек потихоньку ловить, да поставлять, лишь бы нас не трогали... Вот и всё мое разумение... Воробья бери, а корову не трожь!

 

Леонид БОГДАНОВ (1957)