Адские хроники

Впервые после Второй мировой вой­ны в мире появились тысячи еврейских беженцев. Их личные истории, собираемые ныне волонтерами через сайт www.exodus-2022.org, послужат основой Книги свидетельств, которую планируется издать на разных языках. Те из читателей нашей газеты, кому есть что рассказать или написать, могут им воспользоваться. Остальным же предлагаем ознакомиться с частью собранных там трагических историй.

•

Моя одногруппница по Таганрогскому пединституту позвонила в первый день вой­ны, – рассказывает репатриантка из Мариуполя. – Ничего не бойся, говорит, ваш Мариуполь просто захватят, повесят свои флаги, и будет у вас Россия, наконец-то в гости будем ездить друг к другу, очень соскучилась. Что ты придумываешь, говорю, быть такого не может.

2 марта и у нас отключили электричество, а 5-го «Градами» обстреляли дом. Одно окно треснуло – я пришла в ужас, не понимала еще, что это мелочь. В тот же день собрала тревожный чемоданчик и спустилась в подвал. Как раз шел ремонт, везде валялось много стройматериалов, в том числе для утепления крыши – принесли их, оборудовали спальное место. Мужчины объединились – рубили дрова, конструировали мангалы, где-то решетки находили – всё это на ходу придумывалось. Муж у меня сантехник, он оборудовал в подвале туалет, поставил унитаз. Спички и сухое горючее мы в первый день вой­ны закупить успели – это очень помогло. Из синагоги позвонили – предлагали пайки, а у нас еще предыдущие оставались, так что запас еды был. Спасало постное масло и мука – на костре же готовили. Не голодали, да и есть особо не хотелось, я, например, 15 кг сбросила.

15 марта был очень сильный прилет: упал балкон и разнес полдома. В квартире нашей уцелела только кухня, остальные комнаты остались без окон и рам, все стены в трещинах. Но как раз во время этого налета мы ненадолго поднялись к себе – чаю попить, в подвале уже крыша ехала от затхлого воздуха.

К 17 марта полдома сгорело, мужики пытались тушить, но воды уже не было. Мы сидели в подвале под четвертым подъездом, а первые три уже полыхали. Соседние здания к тому времени уже полностью сгорели. 18–19 марта вокруг дома появились снайперы, поэтому вообще на улицу не выходили, кроме одного раза. Меня тогда контузило на детской площадке – кабинка задержала ударную волну, и я просто оглохла на одно ухо, до сих пор плохо им слышу. Сокурсница по Таганрогу, звонившая в первый день вой­ны, считает, что «ваши украинцы» сами виноваты, не надо было стрелять. Мол, Путин хотел спокойного блицкрига, как в Бердянске (где не было ВСУ. – Ред.). Мы недавно созванивались (а я долго не выходила на связь), она очень переживала, плакала. Но отношение к Путину не изменила, просто не надо было сопротивляться. «А авианалеты, – уточняю я. – Ведь не ВСУ, а русские бомбили, и это было страшнее всего». «Ну, я лезть во все это не буду», – отвечает.

•

24.02.2022 в пять утра я услышала взрывы, – вспоминает директор харьковского клуба «Гилель». – Лежу в кровати и думаю: ну вот, началось. Проснулась младшая дочка (пять лет) и говорит: мама, кто-то выбивает ковер на улице. Я соглашаюсь: да, кто-то выбивает ковер, спи. Где-то к семи утра старшая (ей 13) проснулась со словами: мама, по-моему, вой­на началась. Есть еще сын восьмилетний. Самое страшное, что не знаешь, как им всё это объяснить. Попытались было собрать вещи, а потом сели и… растерялись. Я тогда просто включила телевизор и сделала погромче мультики, чтобы дети не слышали артиллерию.

26-го старшая дочь – ученица Харьковской балетной школы – должна была выступать в спектакле «Чиполлино». Но концерт состоялся дома… Мы на Салтовке жили – все знают, что там происходило. Сняли в квартире зеркала, спустились в подвал на несколько часов... Сначала думала, что меня отсюда не выгнать, потому что это мой дом, но когда через неделю начали бомбить с воздуха и я закрывала собой детей… У младшей каждая клеточка тела тряслась, и она ничего не могла с этим поделать. Дети не должны все это видеть, слышать и бояться быть взорванными. Я сказала им взять все важные для них игрушки, чтобы сохранить кусочек дома. Ночью 2 марта мы загрузили две машины, в 8 утра заехали за родителями мужа (78 лет и 83 года) и отправились в дорогу: я в машине с детьми, а муж – с родителями. Примерно в 9 утра проезжали мимо «Гилеля», а через час его полностью разбомбили. Вдребезги. И еврейскую школу обстреляли, стекла в синагоге выбили. Сын спрашивает: мама, а кто такие беженцы? И я отвечаю: беженцы, Данечка, это мы…

•

В то утро (24.02.2022) проехал 10 км за четыре часа, такие были пробки, – вспоминает беженец из Харькова, гражданин Израиля. – И всё равно до конца не верил, на панику списывал... Я же своего директора от отъезда отговорил, мол, XXI в., мир не допустит. Он из-за меня вовремя не эвакуировался, дом разбомбили, возвращаться некуда. Ночевали в подвале, после первых залпов на балконе стекло лопнуло, градусник отлетел. Обычно в два ночи начинался обстрел, потом около пяти, мы высчитывали эти паузы – в квартиру поднялись, что-то сделали в темноте, окна ведь одеялами завешeны. Теще стало совсем плохо, а лекарств не было, разве что у кого на складах оставалось – раздавали бесплатно. Магазины, аптеки закрылись, в подвале холодно. Светофоры уже отключили, блокпосты стояли, машины разбитые никто не убирал. Выглядело всё как в компьютерной игре или фильме ужасов. Недалеко от нас в школу прилетело, в теплицы овощебазы тоже попали. В районе улицы Одесской коллегу моей жены посекло осколками, а несколько человек, включая ребенка, там убило. При всём этом на Северной Салтовке было намного хуже. Через две недели забрали оттуда родственников, уверявших, мол, никогда не уедем. А тут прилетело, и в пять утра звонок: Виталик, забирай нас. Брат сидел в поселке Жуковского, когда рядом пять снарядов легли, тоже проснулся: вывози.

Мужу моей сестры в локоть осколок попал в самые первые дни. Но он отчаянный парень, мы потом с ним за продуктами выдвинулись – попали под обстрел. Как садануло – так быстро из машины я еще не выбегал.

B поселке Жуковского обсыпался целый подъезд, жилья уже нет, у брата тоже – окна выбиты, двери вынесло. У друга частный дом в Малой Рогани, поехал посмотреть, лучше бы не ездил, говорит. Приятели живут на проспекте Тракторостроителей – с одной стороны дырка от снаряда, с другой – ряды побитых многоэтажек.

•

Ночевали мы дома, прятались между несущими стенами, не хотели оставлять 90-летнюю тещу, она лежачая была, – вспоминает пенсионер из Мариуполя о первых днях российского вторжения. – С 16 марта вообще невозможно стало выйти на улицу. Семья дочери с детьми выехала к тому времени – к ним прямо в балкон прилетел снаряд. Как мой внук говорит: дедушка, если бы ты знал, как стлашно… Ему трех лет тогда не было. Хотели и нас забрать, но мы отказались – теща еще была жива, хотя из-за этих обстрелов вообще говорить перестала. А я от этих взрывов левым ухом практически перестал слышать. И раньше проблемы были, а тут выскочил из подвала, взял бычок сигареты, поднялся на несколько ступенек, а в это время прилетело – да так, что меня взрывной волной вниз откинуло. Ну и всё… А 20 марта наш дом из танков расстреляли – и бронебойными, и зажигательными. Теща погибла. Квартира наша сгорела полностью, из 128 квартир дома полностью уцелели четыре, и еще десятка полтора – частично…

•

24.02.2022 в пять утра проснулась от взрывов, решила было, что это гроза, но вскоре друзья позвонили… – вспоминает новая репатриантка из Харькова, в прошлом сотрудник издательства «Фолио». – Лифты отключили в первый же день, а я на 13-м этаже жила. В те дни шла переоценка ценностей, ведь то, что они (русские) сотворили, – полнейшее безумие. А убийства и разрушение города – это вообще за гранью добра и зла. Путин растоптал ценности, о которых на словах так пекся… У знакомых погибла дочь-волонтер – 20 с небольшим лет. В дом очень близкой подруги – она в самом центре жила, у набережной, – попало три ракеты. Когда нас вывозили 8 марта на трех маршрутках, нанятых «Сохнутом», то на бывшем проспекте Ленина многие дома зияли провалами вместо окон, магазины и аптеки были раскурочены, на детскую площадку ракета прилетела. В России у меня живет двоюродная сестра – уроженка Харькова. Расспрашивает меня, будто я по турпутевке приехала. Я ей говорю, всё прекрасно, только город, в котором ты родилась и где всю жизнь прожили твои родители и другие родственники, стирают с лица земли. Нас под обстрелами вывозили, а так всё ничего. Не понимает. «Ты со мной так не говори, это политика, я в нее не вникаю». В сентябре 2022-го был прилет по детскому саду у нашего дома, в моей квартире вылетели окна, спасибо соседке – она фанерой забила. Садик пострадал, наша 16-этажка, школа и еще несколько оч-ч-чень военных объектов…

•

19 февраля 2022 г. отмечали мой 50-летний юбилей, друзей пригласили, – вспоминает новый репатриант, бывший заведующий детской поликлиникой в Мариуполе. – Помню, как сидели за столом – никто не верил в близкое начало вой­ны. А утро 24-го началось с обстрелов «Градами». Взрывной волной вынесло лоджию и посекло стекла.

26-го я с женой, младший сын и теща ушли в убежище спортклуба Terrasport, где собрались 1500 взрослых и примерно столько же детей. Мы вывешивали большой красный крест, предупреждали, что здесь дети. Но когда стал летать самолет, очень близко падало. После десяти дней отсутствия связи у многих появилась сеть, я поинтересовался у одного из военных, он говорит, мол, россияне убрали заглушку, чтобы запеленговать скопление людей. И скоро нас начнут бомбить. Так и произошло – скоро прилетел самолет.

Мы с женой (она невролог) занимались детьми: много было кишечных инфекций, простудных заболеваний. Однажды малыш 6-месячный поступил – осколки в лицо попали, его мама тоже моя пациентка, и старший брат – огромный осколок в бедре у него был. Прямо у нас и прооперировали, интерн-травматолог очень помог. Однажды принесли 3-летнего мальчика с ожогом дыхательных путей – я честно сказал, что мы его здесь не спасем, надо ехать в больницу, и под бомбежкой его увезли. К счастью, ребенок выжил. Соседи привезли двухнедельного младенца – сказали, семья погибла. Помыли его, покормили смесью, а потом ему резко стало хуже, тоже подозревали ожог дыхательных путей. Удалось госпитализировать.

Психологическое состояние детей было ужасное: некоторые кричали не прекращая, приходилось давать успокоительное, чтобы поспали немного. Очень сложно объяснить маленькому ребенку, почему постоянно летит и гремит. Думаю, это психологическая травма на всю жизнь, и она выстрелит – как врач я это понимаю.

•

Не мог поверить, что Россия пойдет на такой безумный шаг, – говорит репатриант из Константиновки Донецкой области. – У меня отец еврей, а мать русская. Она бы десять раз в гробу перевернулась. Я русскоязычный человек, но какие они мне соотечественники?! Они мне дом разбомбили – его еще отец строил. В этом доме была частица моей души, я там родился, вырос. Две ракеты «Искандер» упали в три часа ночи. Мы с дочкой чудом живы остались, всё разнесло в щепки. Я после этого ребятам из ВСУ сказал: пленных не берите. Отец с 1941-го прошел всю вой­ну, имел награды, любил читать мемуары Рокоссовского, Черняховского. Увидев, что сейчас происходит, просто бы умер…

•

24.02.2022 я должна была везти 13-летнюю дочку в Одессу – она поступила в иерусалимскую религиозную школу «Бейт ульпана», и за детьми в Украину прилетел сопровождающий, – рассказывает беженка из Мариуполя. – Первое чувство – растерянность. Часов в 9 утра мы отправились в супермаркеты, но было поздно – всё уже размели. Пошла по маленьким магазинчикам, спрашиваю знакомую продавщицу, а что брать-то? – «Тушенку бери, сахар, масло». Kак она посоветовала, так и сделали. Всё равно чувство ирреальности не покидало. Буквально за неделю до вой­ны – 16 февраля – Зеленский приезжал в город вместе с Ахметовым. Тот строил большой университет и сказал, мол, строил, строю и буду строить – Мариуполь станет европейским городом.

В общем, мы просто решили переждать, но обстрелы усиливались с каждым днем, а 2 марта началась блокада. Люди разобрали тротуарную плитку, складывали мини-печки из кирпичиков и на них готовили. Когда закончилась вода, начали топить снег, а потом спускали воду из аквариумов – рыбок выбрасывали, а эту воду цедили через марлю и пили.

Вскоре прилетело в роддом по соседству с нами, потом загорелся примыкающий к зданию небольшой торговый центр. 6 марта он полностью сгорел, и огонь перебросился на нас. Сначала выгорели два подъезда, потом третий и, наконец, мой четвертый – рухнули перекрытия, от дома остались одни стены.

•

Два дня мы жили в подвале, человек 20 там обитали, наверное, – вспоминает беженка из Харькова февраль 2022-го. – Но мой шестилетний Давид – астматик, он по ночам задыхается. Нужны лекарства, небулайзер, поэтому ушли оттуда: расстелили одеяла в коридоре, там и спали. Честно говоря, выспаться не могу до сих пор. Ребенок на ноотропах – его психоэмоциональное состояние очень пошатнулось. Каждый день себя успокаивала, мол, завтра всё закончится. Но, наоборот, становилось лишь хуже: всё рушилось, дома складывались. Поэтому, сидя с ребенком в туалете, понимала, что бессмысленно прятаться даже в подвале, ведь, если зацепит, могут не найти. Район пострадал очень сильно, а буквально через два дня после нашего отъезда прилетело во двор. Еще раньше прилетело в мамин дом, она без жилья осталась, сестра – тоже, у нее и машину разбило. В садик Давида прилетел снаряд, в магазины поблизости, в киоски, где девочки знакомые работали. Семья приятелей погибла – мать и малыш трехлетний.

У меня очень много родственников в России, и оттого вся эта история для меня еще острее. У меня отец русский, вырос в Волгоградской области, умер незадолго до вой­ны. Поначалу общалась с двоюродным братом, а потом он говорит: «Слава России и нашим воинам». И не надо, мол, больше нам звонить.

•

Большинство наших знакомых проснулись 24.02.2022 от взрывов в пять утра, а мы, на удивление, в семь от звонка будильника, – вспоминает беженка из села Старые Петровцы под Киевом. – Стала собирать младшего в садик и вдруг вижу СМС: «Залиште діточок сьогодні вдома». Наша дом­работница за неделю до этого предупреждала: уезжайте, будет вой­на. И сама так и поступила. Я посоветовалась с мужем – он отставной судья, глава адвокатской конторы, – успокоил меня, мол, ничего не будет… Да и я не верила, что такое возможно. Однако начиная с 24-го каждый день гремело. Небо постоянно красное от разрывов, дом дрожит, теннисные корты в 50 м от нас раскурочены, а рядом сбили ракету. 18 дней провели в подвале – и спали там, и днем сидели с детьми.

Когда выезжали 14 марта, рядом с детским садиком попало в пяти­этажку, погиб ребенок. Прямо рядом с нашим домом был небольшой заводик – чипсы выпускал, по нему целенаправленно били, пока не разбомбили. Магазины не работали, но соседи помогали: кто кролика зарезал, кто яйца домашние принес. Только через неделю какой-то хлеб появился…

Триггером отъезда послужило то, что сын-школьник должен был 14 марта писать в Киеве тест для поступления на программу НААЛЕ (процедуру изменили, но важно было добраться до Европы). А старший наш несколько лет назад уехал в Израиль по программе СЭЛА, получил гражданство, сейчас служит в ЦАХАЛе…

•

25 февраля 2022 г. мы еще пришли в синагогу, хотя уже атаковали жилые кварталы Восточного, – вспоминает помощница раввина Мариуполя. – 27-го вечером выехать стало невозможно, а 28-го «Грады» ударили по центру – появились первые раненые и погибшие. Тогда пострадала жена одного из членов общины, и это словно приблизило вой­ну... Машиах нашей синагоги был на улице во время того обстрела и вечером в чате описывал, как помогал грузить раненых, видел тела убитых… Последний раз я пришла пешком в синагогу 28-го, буквально на час. Мы еще раздавали продукты тем, кто смог добраться, но сирены неистовствовали.

2 марта снаряды прилетели во двор нашего дома, повыбивало стекла, побило машины, пришлось спуститься в подвал. В тот же день во всем городе пропало электричество, магазины и аптеки уже не работали. В соседнем доме открыли системы отопления – оттуда сливали воду. Долго ее кипятили, процеживали, хотя бы осадок слить. Один день шел дождь – набрали и эту воду из сливных труб. Потом ударили морозы, стали топить снег.

Обстрелы были жуткие, в подвале появились раненые, не успевшие добежать от костра (на мангалах варили каши) в укрытие. Женщина и девочка лежали с осколочными ранениями, все собирали какие-то медикаменты, а соседка-медсестра вытаскивала осколки и обрабатывала раны. 10–12 марта русские солдаты и техника уже стояли у нас во дворе – сама видела, как русский танк стреляет по девятиэтажке напротив. Он ее просто методично расстреливал в течение нескольких часов.

•

Никто Россию не ждал, кто-то пытался быстро выехать, другие бросились скупаться, – вспоминает бизнесвумен из Херсона о первых днях полномасштабного вторжения. – Вскоре начали бомбить Антоновский мост, а к вечеру 25-го выехать из города было уже невозможно. 1 марта зашли русские, стали гореть АЗС, ракета попала в жилой дом. Они с нашего района начали: стреляли вверх, запугивали…

Первое, что сделали орки, – разграбили продовольственные магазины, началось мародерство. И в порту мародерствовали, и в офисах. Но основной беспредел творился в селах, а в Херсоне главным образом машины забирали, преимущественно, дизельные. Когда заканчивалoсь топливо, бросали где придется и брали другую. За три недели я выехала на машине друзей только один раз – с ребенком к стоматологу. В городе стояли блокпосты и танки, каждый день менявшие место дислокации. Плюс снайперы. Тонированные машины сразу расстреливали. Без белых ленточек вообще нельзя было выехать в город, на блокпостах требовали полностью открывать все окна. В шесть вечера наступал комендантский час, но уже после трех на улице не было ни души. Если в квартире горела люстра, они светили в окна из танков. И мы старались вообще свет не включать, а на улице не разговаривать. Русские закрыли все школы, обещали учить по своим программам и отправить учителей в Симферополь на переподготовку. После того, что открылось в Буче, началась паника. И если поначалу до Одессы (это в 200 км от Херсона) добирались 17 часов, то потом – четверо суток.

•

К началу российского вторжения родителям звезды легендарной команды КВН ДГУ Евгения Чепурняка было на двоих 187 лет. На момент эвакуации из Днепра Самуил Зиновьевич и Мила Эммануиловна уже несколько лет практически не покидали квартиру. Но 24.02.2022 в пять утра мощный взрыв выбил стекла в их комнате. Остановились часы, словно подводя черту под прошлой жизнью. Жизнью, в которой была не эвакуация даже, а бегство от смерти. Собственно, в 1941-м 13-летний тогда Самуил отстал от колонны, которую нацисты вели на расстрел, и 10 месяцев пешком шел до линии фронта, добравшись до Кизляра... Жил где придется, грел ноги в навозе, курил кизяк, пил воду из реки, где плавали трупы.

«Папа всю жизнь ничего не хотел покупать, – рассказывает Евгений. – Он всегда считал, что нужно быть готовым всё бросить и уйти. Так и случилось, мы всё бросили и ушли». Отец на протезе, мать с ходунками – их в прямом смысле вволокли в автобус, где старики так и не сомкнули глаз до Львова, несмотря на снотворное. Жизнь самых близких актеру людей началась с эвакуации и заканчивается эвакуацией. Мила Эммануиловна помнит, как немцы практически на их с мамой глазах высадили десант в Пятигорске, как ехали на крыше поезда, как падали в кукурузу при обстрелах.

«Просто жизнь тогда была впереди, а сейчас... – вздыхает Евгений. – Разумеется, люди в столь почтенном возрасте должны наслаждаться общением с внуками и правнуками, а не совершать прыжки от обезумевшего соседа». Однако пришлось. Из Львова был путь на Варшаву, а оттуда – в Израиль. Родители пообещали сыну дожить до конца вой­ны, а он пообещал вернуть их домой... Дай Б-г!

•

Такого ужаса, бессмыслицы и вандализма я просто не ожидал, – рассказывает беженец из Харькова, директор еврейского лицея. – Хотя сейчас понимаю, что вой­на – естественный шаг для этого безумца (Путина) и зомбированного населения его страны. Вспоминается фраза из дневников Достоевского: «Вот говорят, что русские – народ-богоносец. Они прежде, чем тебя топором зарубить, обязательно перекрестятся».

•

После этой вой­ны мой мир перевернулся, – рассказывает репатриантка из Мариуполя. – Никто и никогда не ущемлял в Мариуполе русскоязычных: я заявление в налоговую писала на русском языке, положено на украинском, но никто не обращал внимания. Мой отец в институте право преподавал и на русском, и на украинском. До вой­ны я сама по-украински плохо говорила, а сейчас мне стыдно разговаривать по-русски – на моем родном языке.

 

Подготовил Михаил ГОЛЬД