Цимес для члена партии

Моя бабушка умела мастерски готовить цимес. Откровенно говоря, она была замечательным поваром, таким, что пальчики оближешь, но речь пойдет именно о цимесе. Секрет изготовления сего замечательного лакомства она привезла в Ташкент из Вильно, где родилась, и из Смоленска, где прожила довоенную часть своей жизни.

Для цимеса надо было отобрать девять-десять морковок среднего размера (но не пропитанных водой или выращенных на удобрениях – Боже упаси!), как следует их помыть, старательно почистить, разрезать на куски и бросить в казан, где уже вовсю кипела вода, а потом варить в течение часа. Затем вилкой размять сварившуюся морковку, превратив ее в мягкое пюре. После чего взять две столовые ложки масла, три ложки сахара, две-три ложки молока, все тщательно перемешать, поставить на маленький огонь, и тушить в течение десяти-пятнадцати минут. В конце остудить (но под закрытой крышкой) и подавать на стол (бабушка еще кое-что прибавляла, но ведь я не буду выдавать фирменных семейных тайн!). Получалось невообразимое лакомство, с нескрываемым удовольствием поедаемое всеми присутствующими…

Как-то на подобный цимес собралась наша небольшая семья, усиленная знакомыми и родственниками. Бабушка (пусть земля ей будет пухом!) расставляла тарелочки с цимесом, а гости сидели, ели и хвалили, «незаметно» рассматривая друг друга (кто как одет, кто на сколько выглядит, словом, чтобы было потом о чем поговорить между собой). А среди них, пришедших отведать цимес, был и Савелий Абрамович, муж двоюродной племянницы бабушки, редкий гость на подобных сборищах.

Савелий Абрамович, откушав яств, перебросившись несколькими дежурно-формальными фразами с соседями по столу и вполне удовлетворенный проведенным вечером, а также приятным ощущением сытости в желудке, вернулся домой. И только здесь, дома, начал осмысливать произошедшее. Будучи абсолютно ассимилированным евреем, он слабо разбирался в национальных праздниках и традициях, но помнил, что некоторые блюда непосредственно связаны с какими-то религиозными ритуалами. И насчет того самого цимеса у Савелия Абрамовича возникла полная неопределенность.

Подумав немного, человек испугался. Если цимес относится к каким-то еврейским праздникам, то, скорее всего, Савелий Абрамович только что на одном из них и присутствовал. Даже поеданием того самого цимеса, можно сказать, непосредственно в нем участвовал… Что для него, члена партии с девятилетним стажем, довольно мерзкими последствиями оборачивалось. Ведь на дворе уже гудело победными рапортами начало 1970-х, «оттепель» давно закончилась, и ко всяким «отступникам» и «переступникам» партийной дисциплины руководство относилось сурово. Тем более на фоне не столь давно отгремевшей Шестидневной войны и постоянных происков сионистских агрессоров на Ближнем Востоке.

«Донесут, точно донесут, – думал Савелий Абрамович, с ужасом припоминавший лица гостей. – Меня там все знают, многие завидуют – пусть и маленький начальник, но начальник! – и каждый из них стукнуть способен. Просто так, чисто из вредности…»

Оставалась маленькая надежда, что цимес – вполне светская еда, ни с какими традициями не связанная, но точно выяснить данный вопрос было не у кого. К жене обращаться бессмысленно, она в этой области меньше его смыслит, к теще – неудобно: в случае чего на смех поднимет, а родственников трогать не хотелось – как раз подобным макаром все сплетни и начинаются.

Проведя бессонную ночь, утром Савелий Абрамович отправился на работу. И исходя из старых наполеоновских принципов (недаром окончил исторический факультет, кое-что от прошлых знаний в голове еще сохранилось) решил сыграть на опережение, предвосхитив, так сказать, действия потенциального противника. А посему зашел перед обеденным перерывом к парторгу, Ивану Дмитриевичу. В трезвом состоянии Иван Дмитриевич отличался ясностью ума и выдержанностью, и с ним можно было откровенно говорить на любые темы.

К радости пришедшего, парторг еще не «принял», а потому с напряженным видом вчитывался в передовицу газеты «Правда Востока».

– Тут, Иван Дмитриевич, я, кажется, в одно нехорошее дело влип, – осторожно начал он. – Непонятно, чем оно может закончиться…

Парторг оторвался от чтения, скептически оглядел вошедшего («как же ты исхитрился, братец?») и, кашлянув, поинтересовался:

– Что именно за дело, Савва? Куда тебя занесло?! Уж от кого, от кого, а от тебя я никогда ничего не ожидал! Кто же у меня теперь политинформацию читать будет?! Ладно, садись и не томи душу, рассказывай!

Савелий Абрамович, не скрывая ни малейших подробностей, ни собственных подозрений, все и выложил.

– Да… – тяжело вздохнул парторг. – Поди разберись с этим вашим, как его…

– Иудаизмом! – подсказал посетитель.

– Точно! С ним самым. Если бы дело касалось православия или мусульманства, я бы тебе специалиста за пять минут отыскал… А здесь что делать – не в синагогу же идти?! Если она в городе есть, эта ваша синагога…

Савелий Абрамович пристыжено молчал.

– А с другой стороны, – заметил парторг, – вполне вероятно, что тот самый цимес никакого отношения ко всему прочему не имеет. И есть его можно вполне безболезненно. Он-то на вкус хороший был, не зря брюхо себе набил?!

– Сладкий, – признался Савелий Абрамович. – Ничего плохого не скажешь. Раньше подобного не пробовал!

– Хоть будешь знать, что не зря пострадал, – заключил Иван Дмитриевич. – С Богом надо вообще поосторожнее… Материя ведь крайне деликатная, можно сказать интимная… Вот, помнится, когда я возглавлял партком на судостроительном заводе… До того, как меня сюда к вам для укрепления кадров перебросили…

Это был пик карьеры Ивана Дмитриевича, и вспоминал он о нем с нескрываемым удовольствием.

– У нас, видишь ли, работал старшим инженером Сергей Федорович Топоршин. Был он с детства крещеный и во Всевышнего, значит, верил. А в члены партии попал, можно сказать, не по своей воле, на фронте. Там, знаешь, всякое происходило. Бывало, всему взводу награды, всем – похоронки, а то и всех, за проявленный героизм, – в партийные ряды… Так, по его словам, Топоршин, в неполные двадцать, билет свой и заполучил. Но верующим остался.

Закончилась война, началась мирная жизнь. Не совсем мирная, скажем прямо, и совсем неспокойная. То есть Сергей Федорович, будучи человеком смекалистым и башковитым, понимал, что на таком фоне ему, герою войны, никакого резона из партии уходить нет. Никто не знает, чем оно откликнется. И не только на нем, но и на его близких. Потому и дотянул до вполне благополучного времени, когда и вовсе о перемене статуса думать грех…

Но, опять же, истинно веруя, он по воскресеньям, напялив на голову парик, а на лицо – накладные усы и бороду (дабы не опознали!), отправлялся в церковь. Где и молился в свое удовольствие. Кое-кто о подобном маскараде догадывался, но «звонки» в партком не поступали: жил Сергей Федорович мирно, никому не мешал, и претензий к нему не было. Вот и тебе бы так, Савелий, тайком все проделывать, а не выставлять свою физиономию на всеобщее обозрение!

– Да кто же знал, что так обернется, Иван Дмитриевич, – развел руками гость. – Я ведь и сам сообразил с запозданием.

– Надо было сначала соображать, а потом уже за дело браться, – рассудил парторг. – Кстати, самое время сообразить… Знаю-знаю, не криви рожу, ты не употребляешь… Хорошо, иди. Попробую я по своим каналам подробнее разузнать об этом цимесе. Но в случае чего – не обессудь. Мое дело маленькое: сигнал поступит – вынесем на обсуждение…

Уходил Савелий Абрамович из парткома со смешанным чувством тревоги и надежды.

«Надо же было мне, – думал он, – после стольких лет безупречного поведения с этим цимесом связаться, будь он неладен!»

•

Мучился сам и мучил семью Савелий Абрамович не долго. Дня через три Иван Дмитриевич вызвал его к себе и дружески похлопал по плечу.

– Не кисни, Савва! – обнадежил он. – Выяснил я у своего источника: никакой религиозной подоплеки данная еда не несет. Ни по еврейским правилам, ни по всяким иным, у вас и у нас принятым. Так что, если какому-то дураку и втемяшится в голову написать на тебя анонимку, пусть строчит в собственное удовольствие – спустим бумагу в корзину, не регистрируя. Туда ему и дорога. А цимес ты, братец, все же в следующий раз не ешь. Мало ли под каким соусом тебе его подадут!

 

Михаил КАГАРЛИЦКИЙ