Из рассказов Мити Белошапкина

Береза

В одном из парижских пригородов растет огромная береза в два обхвата. Влево и вправо от дерева землю раздирают корявые толстые корни. И за десять, и за сорок метров от начала ствола можно видеть новые колена, выпирающие из земли. Народная патриотическая легенда нарекла березу символом всего самого русского. Березовым веником выгоняют бодун в банях каждую субботу. В туесах из бересты хранят хлеб-соль. Березовый сок укрепляет здоровье. Березовая лучина сгорает без копоти. Никто не помнит, что береза расползлась по поверхности земли в меловой период из того региона, что со временем станет Центральным Китаем. Для всего населения береза – это символ России, хотя ее полно в Европе и в Канаде. Когда русский видит березу за границей, он затягивает песню: «Хоть похоже на Россию, только все же не Россия!»

Огромные корни парижской березы тянутся через долы и горы до самой Москвы. Тайные московские лаборатории приспособились использовать дупло развесистой березы для связи. Раз в месяц, в условленное время суток, приходит к березе зарубежный русский, тайный служащий своей бывшей родины, все усилия направившей на покорение мира. Приложит ухо зарубежный русский к стволу родной березы и услышит краткий условный сигнал в одну букву, чтоб соседние каштаны французской разведки не могли его перехватить. «Ы!» – скажет ему береза. Этот звук не существует ни в одном мировом языке, да только зарубежный, его услышав, все знает. «Ы» – значит Крылов, «ы» – значит сыр.

А дальнейшее было оговорено раньше, когда он ездил в Москву, чтобы проведать родные березы на месте.

«Сыр выпал – с ним была плутовка такова!»

Вы не понимаете? Но ему давно ясно. Он тот, кому положено знать, тот, кому объяснили.

– Ы… Ы… Ы! – несется над парком.

С березой связано и другое, более серьезное исследование. Все знают, что береста похожа на газетный лист, и можно подумать, будто по стволу что-то там такое написано. Знатоки уверяют, что надписи действительно есть, только они на древнем китайском, потому что береза происходит оттуда. Говорят, кремлевские тайные лаборатории давно ведут работы по использованию этого древесного свойства в целях зарубежной пропаганды или – еще лучше – доносительства. Или же просто для письменной связи между теми, кто работает на Западе во славу Москвы.

Кто-то внес проект французского закона: вырубить березы по всей территории Франции как априорно нам враждебное дерево. Поднялись широкие гуманитарные протесты, вмешалось какое-то общество охраны чащи, пущи и рощи, и закон провалился.

Прошел слух, что здешняя контрразведка все же взяла на учет и поставила под наблюдение все большие березы в общественных парках.

 

Обновление России

За последние тридцать лет Россия изменилась до неузнаваемости. Изменился и язык, когда-то независимый и могучий.

Вся Россия срочно переводит слова и вещи, десятилетиями недопереложенные с чужих языков: трансферт, путана, ваучеры, бренды. Появилась собака редкой, чисто немецкой породы: шпиц-унд-хер. Эстраду захватили в свои руки трисексуалы и квадрипеды.

Пресса заговорила в свободном от достоинства стиле:

«Легко ль тебе, девица?»

«Сильные мужчины расслабились».

«Кама Сутре отдыхать с нашим русским сексом».

«Мастера и Маргариту схавал Голливуд».

Только разве где-то в самых глухих углах Сибири сохранились позабытые слова: краснобай, разблюдовка, щелястый.

Повалившие в огромном числе иностранцы – банкиры и спецы – быстро осваивают русский во всех его тонкостях:

– Я верный засельник этой новой страны.

– Больше всего я люблю в русской жизни застолье и подстолье!

Лесков когда-то писал в своей повести, которую не смог издать при жизни: «...у нас хотя люди, с одной стороны, и смирные, но с другой, знаете, и они тоже порою, знаете, о чем-то молчат». Настало время узнать, о чем они когда-то молчали, – и что?

Крестьяне, которые еще не спились и продолжают работать на земле, выдвинули требование, чтобы к ним обращались «ваше хлебородие».

Всех официантов стали звать теперь Петрович, и некоторые, собравшись в кучку, открывают свои рестораны, которые тоже называют «Петровичъ».

Вышибала ночной дискотеки «Елки-палки» Евсеич послал заявление в Думу, требуя восстановить в новом русском языке слово-ер-с. Чтобы, стоя в распахнутых дверях заведения, можно было крикнуть напиравшей толпе:

– Куды прётесь, козлы-с!

 

Рыбалка

У меня в Москве остался друг, теперь уже единственный, по имени Слава. Мы прошли вместе школу и были всегда неразлучны. Слава на школе остановился и не пошел учиться дальше.

– Лучше выучусь рукомеслу, – говорил он. – Рукомесленник свободней в деспотическом мире. С рукомесла какой спрос? Не то что с интеллекта.

Слава научился реставрировать старинную мебель и стал в этом деле действительно кладезем знаний. Я приходил к нему домой, видел пыльную доску, скрюченную, как недельный ломтик сыра, а он любовно ее гладил и рассматривал горящими глазами: настоящий ампирный столик времен Павла Первого! И через год этот столик гордо стоял у него в кабинете, сверкая лаком и бронзой, как новый.

Слава реставрировал мебель, а потом и иконы начинавшим богатеть москвичам. После перестройки бывшие московские партийцы, мужики по шестому десятку, прошедшие Крым и рым, ему говорили:

– Компартия нас обманывала! Нам сказали, что Бога нет!

– И вы поверили? – спрашивал Слава.

– Как же не верить высшей правящей партии?

– А теперь вам сказали правду?

– Да, теперь нам, наконец, открыли правду, теперь мы точно знаем: Бог есть! Даже власть верит в Бога, даже генерал – начальник милиции.

– И вы опять им поверили? А может, они снова вам лгут?

– Нет! Начальник милиции лгать не может. Он по воскресеньям сам ходит в церковь, простаивает три часа и причащается Святых Даров.

– А раньше?

– А раньше начальник милиции ездил в воскресенье на рыбалку. Щук и налимов привозил по полпуда.

– Ну и теперь для него это тоже рыбалка. Он вас ловит на крючок, на живца.

– Вы что же, сами-то не верите? Как же вы реставрируете иконы?

– Верю, – отвечал Слава, – но я верил и раньше, до любой перестройки.

Мужики успокаивались.

– Вот и хорошо, вот и славно, а то на вас ведь могут донести куда следует! Вам тогда не поздоровится. Слава Богу, органы у нас еще действуют!

– Разве у нас теперь не свобода? – удивлялся Слава.

– Свобода, конечно, свобода, но верить в нашей державе теперь обязательно нужно!

 

Владимир МАРАМЗИН