Мурик-Марик

– Этому барабану больше ста лет. Он называется джембе. Послушай…

Мурик начинает выстукивать какую-то африканскую мелодию. Я слушаю, он мечтательно улыбается, и мне заметно, что несколько зубов ему неплохо бы вставить… Мы не виделись лет сорок. И хотя Мурик старше меня, у него мало седины, едва видна лысина, так же сияют умные карие глаза, и только морщины, обильно разбросанные по лицу, выдают давно пенсионный возраст. Да еще огромные с детства уши как-то скукожились и обвисли.

<…>

Реально его звали Марик, но дедушка и бабушка называли по-своему, ласково – Мурик. Говорить Мурик-Марик начал в девять месяцев, сразу произнеся целую фразу: «Эдик – падлюка, нэ стилькы заробляе, скильки жэрэ!» Одаренный мальчик точно воспроизвел характеристику, данную соседкой Галей своему незабвенному зятю Эдику. Причем произнес в тот момент, когда занять десятку до получки зашел сам Эдик.

– Гениальный пацан! – сказал Эдик и пошел искать тещу.

<…>

Близких Мурик радовал поведением, успеваемостью и после окончания школы с золотой медалью легко поступил в университет города Воронежа, куда в застойные годы без проблем принимали способных мальчиков иудейского происхождения. Никто в тот момент и подумать не мог, что рельсы, по которым мчался поезд Мурикиной жизни, уже начало заносить.

<…>

После первого курса он вернулся домой в Киев не один. Ее звали Валя. Она была худенькая и маленькая – от рождения, зато беременная – от Мурика.

– Мурик, а кто Валечкин папа? – робко поинтересовалась бабушка Роза.

– Поп! – ответил внучек. – У него приход в деревне под Воронежем.

– Значит, Валя – поповна? – это были последние слова бабушки Розы. В то лето. Правда, к осени речь у нее после инсульта частично восстановилась.

А уже с сентября родители Мурика ездить в Воронеж прекратили, потому что университет он бросил. Физика перестала манить Мурика, и он помчался к следующей остановке. Валя-поповна, воспитанная в домостроевском смирении, покорно внимала мужу, который увлекся игрой на барабане и еврейским диссидентством. Отмечу: все, за что брался Мурик, он делал истово и талантливо. Поэтому вскоре он стал своим среди киевских ресторанных лабухов и советских диссидентов. Все родственники сочувствовали Златопольским.

<…>

Мурик стал ездить в Москву, привозить оттуда запрещенную литературу и даже, говорят, встречался с самим академиком Сахаровым. Его вызывали в КГБ, предупреждали, сажали на пятнадцать суток, а он и дальше боролся с режимом. Как-то раз поздним вечером, когда он нес к друзьям на день рождения «Киевский» торт, в подворотне к нему подошла прилично одетая молодая женщина.

– Простите, ваша фамилия Златопольский?

– Да! – ответил Мурик.

– Вы-то мне и нужны!

С этими словами она вырвала у Мурика торт, бросилась на землю, подмяв коробку под себя, и стала вопить:

– Помогите! Насилуют!

Не успел мой герой ничего сообразить, как с заломленными руками оказался в милицейском «бобике», где на него надели наручники.

– Надоел ты нам, парень! – устало сказал ему седой человек в штатском. – Вали-ка ты в свой Израиль. Даем тебе две недели. Не уедешь – посадим лет на семь за изнасилование.

И Мурик уехал. Оставив Валентину с сыном дома на попечение родителей и бабушки Розы. Дедушка Иосиф еще успел принять у поповны роды, однако ушел до отъезда Мурика…

На Земле обетованной в самом начале 1970-х его встречали как героя. Телевидение, цветы, а потом…

<…>

Ее звали Серена или Венус, точно не знаю, но она была такая же чернокожая, как знаменитые сестры-теннисистки Уильямс, чьи имена я вспомнил. Девушке, нелегально прибывшей на Ближний Восток, грозила депортация, и Мурик с жаром Нельсона Манделы бросился на борьбу с апартеидом и расовой сегрегацией. Правда, не уверен, что Мандела пошел бы на такой подвиг, а вот Мурик-Марик, чтобы прав у африканки было больше, на Серене-Венус – женился.

Выиграв все суды, он заставил израильские власти предоставить девушке гражданство, социальный пакет и даже возместить моральный ущерб. И тут любимая вспомнила о брате, который остался в далекой Кении. О, нет, она не собиралась сажать брата на шею Мурику! Узнав об увлечении Мурика игрой на барабанах, она воскликнула:

– Вау!

Кстати, вы знаете, откуда пошло это словечко «вау»? Один филолог из Хайфы догадался. Это сокращенное до неузнаваемости «Азохэн вэй!».

– Что вау? – спросил Мурик.

– Мой брат Икечукву – тоже великий барабанщик! – сказала чернокожая красавица.

И Мурик решил стать импресарио. Он зарядил гастроли африканского ансамбля барабанщиков «Бабабу» в десяти городах от Тель-Авива до Эйлата. Турне музыкантов, которым Мурик оплатил дорогу и гонорары, прошло с редким успехом. В каждом городе в зале было не более десяти человек. Что делать, ну не много оказалось среди евреев ценителей игры на тамтамах… В итоге Мурик стал банкротом, и его бы посадили, если бы не папа и мама, которые к тому времени репатриировались и пахали в Израиле, оставив свою киевскую квартиру поповне с ребенком.

«Не мое это…» – подумал Мурик и вышел на следующей остановке: Африка! Один из музыкантов оказался из племени кикуйю или масаи и предложил ему посетить родину. И тут случилось неожиданное. Вождь племени, у которого было своих детей штук сто пятьдесят, полюбил Мурика как сына. По вечерам Мурик брал барабан, стучал и пел песни советских композиторов. Особенно полюбились вождю Нкомо: «Марш красных кавалеристов» братьев Покрасс, «Марш энтузиастов» Исаака Дунаевского, и, вы не поверите, – «Семь сорок»! Если не знать, что вождь никогда не выезжал из Африки, можно было подумать, что он – наш человек! Как Сальери некогда был придворным капельмейстером в Вене, так Мурик стал придворным музыкантом вождя африканского племени. Он с успехом прошел обряд инициации: заколол быка, выбрил затылок и построил себе хижину из кизяка, обмазанного глиной, в престижном районе – рядом с хижиной шамана. Высокое положение в племени обеспечивало Мурику безбедную жизнь, но мятущаяся душа не давала ему покоя.

– Останься! – умолял его вождь, когда минули полгода, – и ты станешь вождем после меня.

– Но как это возможно? – недоумевал Мурик. – У вас же полно наследников!

– Это мои проблемы! Народ примет любой мой выбор. А если какой-то урод будет против – пойдет на корм шакалам!..

Африканские вожди – они так похожи на наших… Мы сидели в иерусалимской квартире Мурика. Он говорил, а я слушал. За долгие годы жизни в Израиле Мурик сменил много профессий: ресторатор, дальнобойщик, охранник, массажист и даже раввин прогрессивного иудаизма. Сейчас Мурик освоил новую профессию – краснодеревщик. Освоил досконально, став одним из лучших в своем деле. Целую комнату его жилища занимает уникальная коллекция африканских ударных инструментов. Одних тамтамов – больше десятка, а также есть дунумба, самгбан, кенкени. У Мурика новая, уже седьмая по счету жена – марокканка. Однако Мурик в семье, и это понятно сразу, – не вождь племени. Он состарился – на барабанах пыль. К тому же у него неприятности. Случайно, отмечая Первое мая с другом, пропил столик красного дерева, который Мурику отдали на реставрацию. Грозит суд, если не вернет хозяйке столик или деньги.

– Знаешь, – говорит Мурик, – где мне было лучше всего?

Я ловлю его взгляд, брошенный на коллекцию, и догадываюсь...

– Каждый человек хоть раз в жизни оказывается в нужное время в нужном месте. Но жизнь – не метро, остановки никто не объявляет… Там, в Кении, были самые счастливые полгода моей жизни. Но я проехал свою остановку…

– Не ты один. Многие проехали, но живут все равно счастливо, – я пытаюсь утешить Мурика.

Но он не слышит меня, он весь там, во глубине тропических африканских лесов … Мурик Златопольский – несостоявшийся вождь племени кукуйю или масаи… Но иногда, временами, – юный в душе барабанщик.

 

Александр ВОЛОДАРСКИЙ