Шиндлер в белом халате

К счастью, во мраке Холокоста тоже зажигались звезды. Среди жестокости, предательств и равнодушия находились те, кто спасал других людей, рискуя собственной жизнью. Возможность сделать свой выбор остается у человека даже в самых критических обстоятельствах. «Одесскому Шиндлеру», профессору Евгению Шевалеву, который в годы оккупации руководил городской психиатрической больницей, это в полной мере удалось доказать. Его больница стала прибежищем для около 300 обреченных на уничтожение евреев города.

Потомственный дворянин Евгений Шевалев родился 21 января (3 февраля) 1878 г. в Одессе в семье мелкого служащего городской управы. В 17-летнем возрасте Евгений заболел туберкулезом легких. Вылечившись, он отправился в санаторий в швейцарский Давос, где встретил свою судьбу – будущую жену и соратницу Евгению Яновскую, ставшую матерью их двоих сыновей – Владимира и Андрея.

В 1906 г. Евгений окончил с отличием медицинский факультет Новороссийского университета. Крупный ученый, блестящий педагог, воспитанник профессора Бехтерева, он был автором более 100 научных работ. В 1923 г. был избран профессором кафедры психиатрии Одесского мединститута. Он был, что называется, врачом от Бога. В январе 1927 г. Шевалев организовал психиатрическую клинику Одесского мединститута, где работал вместе с супругой. Там он сразу же завоевал уважение персонала и пациентов. Перед началом войны он стал профессором, а затем и доктором медицинских наук.

16 октября 1941 г. в Одессу вошли немецкие и румынские войска. В январе 1942 г. район Слободка, где располагалась больница, был превращен оккупантами в еврейское гетто, куда были согнаны около 100 тыс. евреев города. Чудом выживших оттуда отправляли в лагеря Богдановки, Доманевки, Акмечетки, где их массово расстреливали.

Главврач больницы Лев Айхенвальд был эвакуирован, и она осталась без руководства. Профессор Шевалев, который в то время возглавлял клинику при больнице, принял руководство на себя. А вскоре больница стала ему домом, поскольку квартира Шевалевых на ул. Гоголя, 8, была разбомблена. Семья, за исключением старшего сына Владимира, ушедшего на фронт, переехала жить на территорию больницы, разделив судьбу персонала и пациентов, среди которых многие были евреями.

Шевалеву было известно о том, что осенью 1941 г. были расстреляны душевнобольные в Виннице, Минске и Могилеве. Желая противостоять этому, он вместе с сыном Андреем, рискуя жизнью, организовал в больнице островок спасения, невзирая на то, что на ее территории обосновалась румынская тайная полиция – сигуранца.

Шевалев заполнил 20  новых больничных карточек на вымышленные имена для еврейского персонала, который оставался в больнице под видом пациентов. В их числе были санитар Михаил Гершензон, медсестра Гита Вексельман и др. Затем с помощью сына Андрея и доверенных сотрудников по его указанию были подделаны карточки еврейских больных. Таким образом, к началу 1942 г. в списках пациентов ни одного еврея не значилось.

Из воспоминаний Андрея Шевалева: «В период оккупации в больнице находилось, включая детей, около 600 больных, примерно половина из которых были евреями. Там была группа из 20 скрываемых здоровых евреев, на которых, как на нееврейских больных, были заведены истории болезни с вымышленными диагнозами. В кабинете отца стояла пишущая машинка „Ундервуд“, на которой я сам печатал для евреев справки, удостоверяющие личность и место жительства. Я специально оставлял место, куда, после заверения справок в домоуправлении, впечатывал „православного вероисповедания“. Печатая, я сидел спиной к окну, выходящему в сад. Однажды, во время печатания справок, вдоль окна промелькнула чья-то тень, а вскоре явились два румынских офицера с обвинениями, которые я сумел опровергнуть. Офицеры, слава Богу, не были особенно агрессивны. Анонимных же доносов в полицию об укрывательстве здоровых евреев была масса».

Когда с проверками приходили немцы или румыны и интересовались, есть ли в больнице евреи, профессор Шевалев отвечал, что в клинике никого не укрывают. И предлагал самим это проверить, предупреждая, что среди пациентов есть больные тифом и малярией. Понятно, что желание заходить в отделение у «гостей» сразу же пропадало.

Среди тех, кто под чужим именем скрывался в больнице, были не только сотрудники и пациенты, но и знакомые семьи Шевалевых. Одной из них была Лиля Золотаревская (Раппопорт). В период обороны Одессы девушка приходила в госпиталь ухаживать за ранеными. «Во время оккупации, – вспоминает Лиля, – меня, мать, бабушку и тетку угнали в гетто на хутор Стадная Балка, где вся семья была расстреляна... Я чудом спаслась, спрятавшись в стогу сена. Затем тайком пробралась в Одессу на Слободку в психбольницу. Андрей Шевалев записал меня в женское отделение для буйных, спрятав под именем Лидии Прозоровой, украинки, страдающей аутизмом. Он предупредил о грозящей опасности – на территории больницы располагалась сигуранца, а внутри больницы имелись доносчики». 17-летняя Лиля пробыла в больнице до освобождения города и стала, как и ее спаситель профессор Шевалев, врачом-психиатром.

По рассказам мужа о тех временах повествует вдова спасенного Вольфа Тендлера, прожившего под охраной Шевалевых в больнице 811 дней и ночей: «В январе 1942 г. он по дороге в гетто Слободка встретил приятеля Андрея Шевалева, который привел его в психбольницу к своему отцу. Профессор предупредил его: „Если хотите выжить, запомните: вы слышите, вы понимаете, но говорить не можете... Вы должны симулировать тяжелое психическое заболевание – рыться в мусорниках, есть под столом, отказываться от еды, вплоть до того, что выбрасывать ее и т. д. Только со мной, наедине, я разрешаю вам говорить“. Вольф научился сапожничать в мастерских психбольницы, которыми руководил Андрей Шевалев. На протяжении 2,5 лет он никогда и ни с кем не разговаривал – за исключением нескольких раз, наедине со своим спасителем Евгением Шевалевым».

В условиях конспирации евреев-пациентов не выпускали на прогулки. Они прятались, едва завидев немцев или румын, входящих в отделение. Здоровым «пациентам» были даны инструкции, как вести себя с персоналом и оккупантами, чтобы не вызвать подозрений.

В первые дни оккупации румыны потребовали у Шевалева выделить группу физически крепких больных для рытья окопов. Но профессор сразу же догадался о том, что рыть могилы им предстоит для самих себя и всех остальных больных... Шевалеву приходилось мужественно противостоять этому, зная, что использование душевнобольных для принудительных работ зачастую равносильно смерти.

В начале оккупации румыны не выделяли средств на питание больных. В больнице отсутствовали медикаменты – они были конфискованы. Помещения ее регулярно обыскивались, и румыны, лишь убедившись в том, что без еды, воды, медикаментов и отопления больные все равно обречены на смерть, покидали ее стены.

В отличие от немцев, комиссар сигуранцы Кодряну, занявший квартиру главврача профессора Айхенвальда, по слухам, расстрелов не одобрял. К чему тратить пули, да и на кого, собственно? Здесь военная тактика была иная: ограбить, заморить – и смерть придет сама...

Андрей Шевалев как мог помогал отцу: добывал продовольствие, инструменты и лекарства для больных. Вместе с работниками больницы он ходил по брошенным заводам и окрестным селам, выменивая одежду умерших на припасы продовольствия, часть которых отбирали румыны. Не было воды – ее зимой по заснеженным дорогам за два километра на коромыслах носили медсестры из поселка Кривая Балка. Не было и тепла – самодельные плошки с маслом служили для освещения, а в единственное отапливаемое помещение больные и персонал по очереди приходили погреться. В первую зиму оккупации многие больные умерли от голода. Только через три месяца Шевалеву с трудом удалось добиться от румынских властей выделения кое-каких продуктов питания.

Важно подчеркнуть, что, хотя за время оккупации в больнице умирали от голода, холода и болезней, но насильственной смертью не умер никто. И никто из сотрудников больницы не донес оккупантам, что истории болезни евреев надежно спрятаны и созданы новые, в том числе на фактически здоровых людей.

Уже в самом конце оккупации, весной 1944-го, в Одессу снова вошли немцы. Они распорядились построить персонал больницы во дворе, чтобы расстрелять его, а вслед за ним – и больных. «В больницу явились немцы, – рассказывает Андрей Шевалев. – Они собирались устроить кровавую бойню... Отец по-немецки пытался убедить их не расстреливать душевнобольных. Но в это время случилось чудо: прибежал запыхавшийся немецкий солдат и доложил, что в Кривой Балке обнаружены советские разведчики. И немцы поспешили ретироваться…»

После освобождения Одессы Андрей Шевалев ушел на фронт, а по окончании войны стал профессором-биологом, организовывал Батумский дельфинарий.

Евгению Шевалеву чудом удалось спасти всех, кто скрывался в больнице в годы оккупации. Профессор никогда никому не рассказывал о своем подвиге. Да он его и подвигом не считал: был твердо уверен в том, что долг врача – бороться за жизнь больных в любой ситуации. «Свята жизнь во всех ее видах. Признание святости жизни – это основа, первоисточник морали», – писал он.

Через год после окончания войны, 18 мая 1946 г., профессора Евгения Шевалева не стало – сердце не выдержало страшных перегрузок военного времени. Но благодарные жители Одессы помнят о нем и его подвиге и по сей день.

Его сын Андрей, ушедший из жизни в 1998 г., к сожалению, так и не узнал, что три года спустя израильский мемориал «Яд ва-Шем» удостоил его отца и его самого почетного звания Праведника народов мира. Дипломы и медали, посмертно выданные этим героям, бережно хранятся в Музее истории евреев Одессы «Мигдаль-Шорашим».

 

Эстер ГИНЗБУРГ