Решающий момент для сионизма

Только что вернувшись из Израиля – страны, где я родился и вырос и гордым гражданином которой являюсь до сих пор, я прошу прощения за то, что сообщаю плохие новости: легкого, здравого или рационального конца движению протеста, вспыхнувшему в ответ на предложенные правящей коалицией судебные реформы, не будет.

На самом деле, содержание этих реформ уже перестало иметь значение для всех участников с обеих сторон. Обещание правительства временно приостановить принятие закона и созвать широкий комитет под руководством президента Херцога, которому будет поручено найти компромисс, едва ли нашло понимание у протестующих, а Партия труда и НДИ – одни из основных оппозиционных сил – уже вышли из переговоров.

Даже череда ужасных террористических атак, произошедших в канун Песаха, не смогла переключить коллективное внимание с выхода на улицы. То, что происходит сейчас в Израиле, перешло из области политики в область метафизики, а это значит, что компромисс невозможен. Вместо этого день ото дня споры становятся все громче и резче, а вражда проявляется повсюду.

Это происходит потому, что израильтяне так или иначе осознали, что они больше не спорят о серии предложенных законопроектов, призванных изменить баланс власти между ее исполнительной и судебной ветвями. Они также не спорят о премьер-министре Биньямине Нетаньяху и его коалиции.

Не имеет значения, продолжит ли Нетаньяху возглавлять коалицию, или уйдет в отставку, или предложит Бени Ганцу пост министра обороны. Это также не имеет никакого отношения к еврейской или мусульманской демографии или к будущему палестинскому государству – независимо от того, будет ли такое образование когда-либо существовать на какой-либо части Западного берега или в Иордании.

Израильтяне больше не спорят о политике. Они спорят о будущем не только Израиля, но и сионизма – чудесного движения, которое в течение одного столетия освободило евреев из рабства, вернуло их на историческую родину, привило им навыки суверенитета и способствовало росту их крошечной нации из зажатого слабака в мировую державу.

В результате это оказалось сугубо внутренним делом евреев, в котором тысячелетняя еврейская специфика противопоставляется обещанию универсализма, воплощенному когда-то в Католической церкви, затем в эпохе Просвещения, а теперь в технократической политике, объединяющей цивилизованных правых и прогрессивных левых в клубе передовых стран, который с растущими сомнениями включает Израиль в свое число.

Это борьба, которая не закончится быстро или чем-то отдаленно напоминающим компромисс, потому что речь идет о вопросе, который настолько важен, что даже смелые и прозорливые основатели страны уклонились от ответа на него. Израильтяне должны решить, хотят ли они государство для евреев или иудейское государство.

В 1888 г. критик и эссеист Ашер Цви Гинзберг, более известный как Ахад Хаам, или Один из народа, утверждал, что простое переселение десятков евреев в Эрец-Исраэль мало что даст. Если евреи не создадут прочную иудейскую культуру, говорил он, их эксперимент по самоуправлению приведет к еще одной диаспоре, более трагичной из-за того, что она укоренилась на священной почве Земли обетованной. Израиль, заключил он, должен стать духовным центром, государством, не похожим ни на одно другое на земле.

Для сегодняшних протестующих ответ Ахад Хаама звучит скорее как угроза, чем как обещание. Поздно вечером в тель-авивском кафе на тротуаре я попросил одну из лидеров массовых демонстраций, которые продолжаются уже несколько месяцев, поделиться со мной своим видением будущего Израиля.

Она отказалась назвать свое имя (лидеры движения не хотят говорить о том, кто организует или оплачивает эти акции), но с радостью ответила на мой вопрос. «Мы здесь потому, что хотим, чтобы это было нормальное государство, понимаете? – сказала она. – Такое же, как Соединенные Штаты, Франция или Германия. Мы не хотим, чтобы эта страна была захвачена верующими фанатиками с их бородами и их религией».

Это настаивание на нормальности, на том, чтобы быть таким же государством, как и все остальные, лежит в основе теории Второго Израиля, популяризированной ученым и журналистом Авишаем Бен Хаимом. В 2022 г. Бен Хаим утверждал, что определяющая политическая борьба в Израиле ведется не между левыми и правыми, не между религиозными и светскими, а между представителями Первого и Второго Израиля. По мнению Бен Хаима, Первый Израиль включает в себя традиционную элиту страны, в основном социалистическую и в основном ашкеназскую среду, которая стояла у истоков становления Израиля, а Второй Израиль включает в себя евреев-мизрахи и растущее ортодоксальное население.

Несмотря на то что два Израиля могли бы сосуществовать в течение сколь угодно долгого времени в рамках одного политического тела, на самом деле они принципиально разные и противоположные сущности.

Первый Израиль оценивал успех по тому, насколько он похож на Запад, что означало празднование всего – от крупных IPO (первичное размещение акций компании на фондовой бирже. – Ред.) до сделок с Netflix. Второй Израиль понимал, что он в значительной степени является продуктом Востока, что означало усиление внимания к семье, традициям и нации.

Для Первого Израиля иудейские ценности были приемлемы лишь до тех пор, пока они не мешали диктату космополитизма. Для Второго Израиля демократия была просто другим названием для тех компромиссов, которые иудаизм в его наиболее умеренной и открытой версии порождает естественно и легко.

Для Первого Израиля длинный хвост иудаизма является лишь исторически обусловленным дополнением к ценностям и практикам других западных стран, таким как современный техно-капитализм и варианты демократического элитаризма XXI в. Для Второго Израиля верно обратное.

Это не просто интеллектуальные различия для разбора профессорами и политиками. Это все чаще конкретные вопросы, которые должны решать политики, администраторы и судьи. Возьмем, к примеру, случай с «Мессией на площади» – крупным молитвенным мероприятием, запланированным несколькими ортодоксальными организаторами в центре Тель-Авива в 2018 г.

В связи с тем, что большинству участников митинга было неудобно сидеть рядом с представителями противоположного пола, его организаторы придумали решение: они сообщили муниципалитету, что хотели бы создать две отдельные зоны для сидения: одну, где мужчины и женщины были бы разделены перегородкой, а другую – где все желающие смогут сидеть вместе. В муниципалитете отказались; по их мнению, раздельное – не значит равное, даже если об этом просили сами участники мероприятия и даже если у желающих были альтернативные варианты.

Суд вмешался, и мероприятие было разрешено провести как планировалось, но подобные иски, поднимающие все более сложные вопросы, продолжали появляться: может ли частное учебное заведение, не получающее государственного финансирования, предлагать занятия, открытые только для мужчин или только для женщин? имеет ли правительство право запрещать работу общественного транспорта по субботам? является ли дискриминационной по своей сути иммиграционная политика, благоприятствующая евреям, или она является неотъемлемой частью смысла существования и практики самопровозглашенного еврейского государства?

За неимением Конституции израильтяне из обоих лагерей остаются на вторых ролях, споря о том, кому принадлежит последнее слово. Выборные должностные лица и суды предлагают аргументы – иногда обоснованные, часто несовершенные – о том, почему именно они должны быть судьями последней инстанции.

Попытка окончательно разработать национальную конституцию, как рекомендуют некоторые обнадеженные процедурные деятели, также не положит конец вопросу о том, каким должно быть Государство Израиль для своих граждан: такая задача ставила в тупик многие поколения израильских лидеров, начиная с Давида Бен-Гуриона, и все они предпочитали в конечном итоге преднамеренную двусмысленность.

Причина их нежелания проста: все они боялись именно такого столкновения, которое переживает сейчас Израиль, – столк­новения, требующего принятия решения между двумя фундаментально различными наборами ценностей и мировоззрений, ни один из которых не хочет или не может пойти на компромисс с другим, потому что они, по сути, несовместимы.

Борьба, которую сейчас ведут израильтяне, заключается в том, где они хотят жить – не географически, а в двух радикально различных исторических контекстах, предлагающих два радикально различных видения будущего Израиля. Израильтяне выбирают между государством, которое предлагает евреям свободу жить в соответствии с велениями их традиций, и государством, которое настаивает на строгом следовании универсалистским ценностям как цене за признание евреев таким же народом, как и все остальные.

Именно поэтому использование слова «демократический», как это делают многие уличные протестующие и их сторонники в США и в правительствах стран Западной Европы, сильно искажает реальные условия дискуссии.

В еврейском государстве легко может быть полная демократия, но у еврейского государства нет никаких реальных причин делать особые поблажки для каких-либо религиозных особенностей, включая особенности практикующих евреев (даже если этого захочет большинство израильтян и даже если в результате этого ничьи права не окажутся под угрозой). Те протестующие, которые настаивают на «нашей демократии», как и их коллеги в Соединенных Штатах, не защищают фактический результат выборов, которые они проиграли. Скорее, они настаивают на том, что выборы обеспечивают лишь пустую форму демократии и что для того, чтобы правительство для народа, от народа и избранное народом было действительным, необходимо убедиться, что люди, которые им управляют, имеют правильные идеи, а иначе...

То, что я увидел на улицах Тель-Авива в прошлые месяцы, говорит о том, что шаткий modus vivendi, позволявший Первому Израилю сосуществовать со Вторым Израилем, подошел к концу. Во многом потому, что Первый Израиль, возможно, справедливо, с его точки зрения, не желает позволить временным результатам выборов служить прикрытием для прихода к власти Второго Израиля.

Мы не хотим жить в теократии, как в Иране, говорили мне протестующие, иных из которых я знаю с детства. Зато они хотят жить в «нормальной стране», как Швеция. И если это означает подражание шведскому запрету на кошерный ритуальный забой, то так тому и быть – давно пора, говорили мои друзья, избавиться от примитивных обычаев, которым больше нет места в современном мире.

Как и любой человек, живущий и работающий в светском западном обществе, я полностью понимаю эту точку зрения. Правда заключается в том, что если вы не верите в израильскую исключительность, в библейский завет божественного избрания и в священную связь между еврейским народом, его Создателем и Землей обетованной, то нет никаких причин, ни при каких условиях, терпеть значительные отклонения от самых широких и самых инклюзивных контуров любой другой либеральной западной демократии. Почему Израиль должен быть исключением?

Вопрос о еврейской исключительности не может быть представлен на суд универсального правосудия. Вот почему протесты, раздирающие страну на части, скорее всего, не будут разрешены. Люди, марширующие по улицам Тель-Авива, хотят, чтобы их страна была такой же, как и любая другая: страна, где обязательны смешанные гендерные сидения для всех, где торговые центры открыты в Йом-Кипур, и чтобы недалекие фанатики, настаивающие на обратном, были надежно отстранены от рычагов власти.

Вы можете, подобно Бен Хаиму, сосредоточиться на расовом подтексте большинства этих протестов: израильтяне-мизрахи, которые в подавляющем большинстве поддерживают Нетаньяху, регулярно характеризуются как бескультурные недоумки, слишком простые, чтобы понять такие сложные идеи, как глобальные финансы и блокчейн, не говоря уже о международных отношениях. Но вряд ли вам нужен этот дополнительный слой, чтобы понять всю глубину драмы.

Когда Теодор Герцль, желая показать британскому правительству, что он серьезный государственный деятель, достойный доверия, согласился отправить исследовательскую делегацию в Африку, чтобы изучить возможность альтернативного места для создания еврейского государства, ему аплодировали его коллеги – образованные и обеспеченные евреи из Западной Европы. Именно восточный блок, относительно молодой и сравнительно бедный, но также более вероятно, чем просвещенные западные евреи, всего на поколение или около того отдалившийся от идишкайта, отказался рассматривать любой вариант, не ведущий еврейский народ обратно в Иерусалим.

Такие противоречия можно было заморозить, пока сионизм решал свою ключевую задачу – обеспечение еврейской родины. Но теперь, когда эта задача решена, он вернулся к основополагающему спору. В его основе лежит острый вопрос: что такое сионизм? Если вы считаете, что сионизм – это просто движение за еврейский суверенитет в Израиле, тогда оно выполнило свою историческую миссию 75 лет назад и должно быть отправлено на пенсию. Но если вы верите, что это еврейское освободительное движение, чья работа начнется, а не закончится с созданием еврейского государства и чья энергия исходит из искупительного видения пророков Израиля, тогда сионизм должен быть «перезаряжен» и получить задание не на что иное, как на возрождение Государства Израиль, и на сей раз как еврейского государства, а не просто государства для евреев.

Две трети израильтян более или менее хотят именно этого. От одной трети, которая этого не хочет, не следует ожидать покорности. Их боль ощутима, и их разочарование реально. Они правы, когда говорят, что страна, которую представляют себе их оппоненты, не имеет ничего общего с той, которую построили они и их предки. Они надеялись, что смогут стать израильтянами, новой породой людей, а тут приходят их соседи, чтобы напомнить им, что они евреи.

Вот почему многие представители культурной элиты страны вздрогнули, когда несколько лет назад популярный журнал спросил Омера Адама, мегапопулярного певца, который является одной из величайших икон Второго Израиля, что он считает квинтэссенцией израильского стиля. Адам ответил просто: надевание тфилина. Его ответ показал, что для него и для его поклонников Израиль не имеет смысла и причин для существования, кроме как в контексте древней и вечной еврейской истории – истории, которую большинство Первого Израиля считает в лучшем случае гениальной абстракцией, а в худшем – приглашением к теократии, женоненавистничеству, гомофобии и другим формам предрассудков и угнетения.

Чем закончится эта борьба, говорить пока рано. Но очевидно, что мягкие призывы к братству и общей судьбе вряд ли смогут ее разрешить. Дискуссия, которую мы сейчас ведем, готовилась столетие, и единственный выход – пройти через нее. Пришло время Израилю сделать выбор.

 

Лиэль ЛЕЙБОВИЦ

Перевод с англ. М. Аргаман (translarium.info)