«Не исключаю, что мне тоже придется эмигрировать»

Марк Фейгин – бывший адвокат, лишенный этого статуса по политическим мотивам в апреле 2018 г. Он известен своим участием в качестве защитника в громких уголовных процессах. Фейгин защищал политических активистов Дмитрия Литвинова и Леонида Развозжаева, лидера «Русского образа» Илью Горячева, казахского политика и предпринимателя Мухтара Аблязова, бывшего главу Меджлиса крымских татар Мустафу Джемилева, публициста и общественного деятеля Андрея Пионтковского, бывшего главу Бахчисарайской районной администрации Крыма Ильми Умерова, украинского журналиста Романа Сущенко и многих других.

Марк Фейгин родился 3 июня 1971 г. в Куйбышеве. Еще студентом стал активно участвовать в политической жизни. В 1989-м вступил в «Демократический союз», где оставался до 1991 г., в 1990-м редактировал независимую самиздатовскую газету «Третья сила». С 1992 г. Фейгин – сопредседатель Самарской областной организации «Демократическая Россия». В 1993 г. был избран депутатом Госдумы и состоял во фракции «Выбор России» во главе с Егором Гайдаром. В 1995 г. окончил юридический факультет Самарского государственного университета. В 1996–1997 гг. занимал пост главного редактора ежедневной самарской газеты «Числа». В 1997–2007 гг. был вице-мэром Самары. В 1999-м защитил кандидатскую диссертацию на тему «Конституционные основы местного самоуправления в Российской Федерации». В 2000 г. окончил Институт бизнеса и делового администрирования, в 2002 г. – Дипломатическую академию МИД России. Автор более 20 научных работ в области муниципального права. Автор книги «В западне», монографий «Конституционные основы местного самоуправления в РФ», «Кодификация законов о местном самоуправлении в РФ», учебника «Государственная власть и местное самоуправление» и др. В 2011–2012 гг. вел на радиостанции RLN.FM передачу «Точка зрения с Марком Фейгиным».

Сегодня Марк Фейгин – гость «Еврейской панорамы».

– Скажите, Марк, вы правда являетесь родственником одного из организаторов ВЛКСМ Герасима Фейгина или это красивая легенда?

– Нет, это правда, но он – очень дальний мой родственник, это родство не прямое. Я был тесно связан с его покойным племянником Герасимом Владимировичем. Он передал мне семейный архив, который теперь хранится у меня – с метриками, детскими фотографиями и прочими вещами. У Герасима Владимировича детей не было, а у его расстрелянного в 1937 г. отца Владимира он был единственным сыном. В Интернете писали, что я внук или правнук Герасима Фейгина, но он погиб в Кронштадте, когда ему был всего 21 год, а детей у него не было.

– Теперь расскажите, пожалуйста, о своих непосредственных родственниках и еврейских корнях.

– Я – еврей по отцу. Мой отец родом из Белоруссии, из Гомеля. Но еще до своего рождения он потерял отца, поэтому его воспитывала мама. Там было огромное семейство, но после войн­ы от него осталось немного, потому что часть его не успела эвакуироваться и погибла там же, в Гомеле. Все родственники по отцу были военнослужащими, а мой дед по отцу умер еще в 1934 г. Основная часть оставшихся родственников – по линии матери моего отца. Мой отец учился в институте, потом оказался в ряде городов средней полосы России. Он был железнодорожным инженером-строителем, так что с этой точки зрения это было вполне обычное еврейское семейство. Мой прадед – отец матери моего отца – в период еврейских погромов в 1905-м эмигрировал в Америку. Но прожил там недолго и вернулся в Россию, потому что дела в США у него не пошли. Он скончался в Челябинске, в эвакуации. Мать отца работала в театре в Гомеле в костюмерном цехе, шила костюмы для театральных постановок.

– Приходилось ли вам сталкиваться с проявлениями антисемитизма на бытовом или государственном уровне?

– Поскольку мне сейчас 47 лет и я все-таки родился в Советском Союзе, то могу сказать, что в СССР проявления бытового антисемитизма, возможно, были. Хотя эти проявления, по большому счету, никуда и не уходили. Другое дело, что тогда он имел явный политический окрас, поддержанный государством. Это было такое лояльное по отношению к власти поведение обывателей – ненавидеть евреев, но поддержка этого явления со стороны государства, естественно, была негласной, такой понятийной, что ли. Говорить, что я как-то от этого страдал, я бы не стал. Коммунистическая система рухнула, и, собственно говоря, с ней ушел и государственный антисемитизм. Сегодня есть политический антисемитизм, особенности которого вытекают из утилитарных интересов. Это остается и никуда не ушло, хотя и не педалируется властью сверху, поэтому я не считаю, что государство является источником антисемитизма. Но ситуационно они используют эмоциональные реакции населения, как, например, в случае со сбитым российской ракетой самолетом над Сирией. Военно-транспортный самолет сбили сирийцы, а обвинили в этом Израиль. С антисемитизмом решили легко поиграть, причем для этого были задействованы профессиональные пропагандисты, которые выступали на государственных каналах, хотя среди них есть и евреи, что не секрет. Но это как-то сразу ушло, потому что все-таки власть опасается настроений подобного рода, чтобы они не принимали угрожающий масштаб. Поэтому я бы сказал, что это не систематическое проявление. В настоящий момент евреи не испытывают на себе в такой степени, как это было раньше, преследований и ограничений, связанных с национальностью.

– В 1994 г. вы были самым молодым депутатом Госдумы, состояли во фракции «Выбор России», входили в комитет по вопросам местного самоуправления. Расскажите, пожалуйста, немного об этом периоде. Как вас вообще «занесло» во власть?

– Здесь главным было не то, чем я занимался, а политическая ситуация. С конца 1980-х я состоял в радикальных демократических объединениях разного рода, в том числе и в «Демсоюзе», в «Народно-трудовом союзе», то есть в антикоммунистических и антисоветских политических организациях. Собственно говоря, именно из этого и вытекает то, что я стал депутатом, но не потому, что я как-то сильно стремился к власти. Тогда все выглядело по-другому, и слишком хаотично происходили события, которые действительно имели революционный смысл. После событий августа 1991 г. все пришло в движение, советская система управления полностью развалилась. Выборы и новая Конституция дали старт для формирования новой власти и строительства нового государства, где, в отличие от прежней советской системы, власть формируется на свободных выборах. Однако в «нулевых» постепенно все вернулось, сейчас никого не выбирают и института выборов в России нет уже достаточно давно. А тогда возможности открылись и для таких молодых людей, как я (мне было всего 22 года), я оказался в списке «Выбора России» и был избран в парламент. Сразу после событий октября 1993-го я участвовал в учредительном съезде предвыборного блока, познакомился с Егором Гайдаром и возглавил в родной Самаре отделение «Выбора России». Кампания была для меня вполне удачной. В случае со мной есть, конечно, элемент случайности за счет возраста, но есть и некоторая закономерность. Я был вовлечен в политику с юности и принимал участие в событиях и августа 1991-го, и октября 1993-го как активист и лидер молодежных демократических объединений в провинции. Это и привело меня в Государственную думу.

– Вы некоторое время занимались журналистикой. А почему решили стать юристом?

– Так мое первое образование – юридическое. Журналистикой я занимался только в угоду политике. После юрфака я окончил еще и Дипломатическую академию, потому что тогда это было весьма востребовано и поощрялось, когда, получив первое образование, люди шли и учились дальше. Все-таки мы учились в советских вузах, и нужда в новых знаниях была острой. Я изучал в университете еще советские дисциплины – советское уголовное право, социалистическое хозяйственное право и т. д., поэтому в 1990-е люди «добирали» престижное образование. Кроме Дипакадемии, я еще окончил и Институт бизнеса и делового администрирования при Академии народного хозяйства. Это тоже высшее образование, но оно дополнительное, а основным у меня было юридическое.

– Я бы хотел вспомнить несколько резонансных дел, в которых вы выступали в качестве адвоката. Начнем с защиты обвинявшегося в экстремизме исламского публициста Гейдара Джемаля.

– Мы дружили с Гейдаром Джемалем, как и с его сыном Орханом (погиб в прошлом году в ЦАР. – Е. К.), не один год. Это уголовное дело было инспирировано ФСБ. Существовал сайт www.Islam.com, публиковавший какие-то статьи по исламским вопросам, но Гейдар Джемаль фактически не имел к нему никакого отношения, там лишь иногда размещались его материалы, в основном теологического характера. ФСБ возбудило дело в отношении редактора сайта – дамы из Дагестана, русской, но принявшей ислам. Она дала показания на Гейдара Джемаля. Было важно не дать делу разрастись, потому что ФСБ в Москве провело у Гейдара Джемаля обыск и неоднократно его допрашивало на предмет того, является ли он автором публикаций о шахидах. Гейдар Джемаль был очень далек от всех этих радикальных тем, в особенности связанных с терроризмом. А статья, по которой он проходил, как раз была 205-я – «Оправдание терроризма». Но Гейдару Джемалю так и не предъявили обвинение, хотя планировали и предлагали ему признать вину и тем самым, как говорят, «уйти на условку» (получить условный срок. – Е. К.). Я не советовал ему это делать по нескольким причинам: во-первых, могут обмануть; а во-вторых, зачем признаваться в том, чего ты не совершал? Дело закончилось тем, что условно осудили даму-редактора, но сам Гейдар Джемаль избежал предъявления обвинения. Тогда все обошлось, «вегетарианские» были еще времена. А вот нынче точно бы не обошлось.

– Вы были адвокатом и в знаменитом деле панк-группы «Pussy Riot». Все понимали, что в этом деле есть политический подтекст. Вы предполагали, что это дело закончится реальным, а не условным сроком?

– Однозначно было понятно, что если девушки не признают вину и не раскаются (а это был личный выбор участниц группы), то, конечно, будет реальный срок. Им грозил семилетний срок по ст. 213, ч. 2. Эти два года, которые «выписали» Толоконниковой и Алёхиной и который они отсидели частично в СИЗО № 6 в Москве, а затем, фактически год и два месяца, – в достаточно приемлемых условиях в колониях... Это был их выбор, потому что Толоконникова и Алёхина решили превратить суд над ними в перформанс, хотя было совершенно очевидно, что им дадут реальный срок, если они не признают вину. В отличие от своей третьей «подельницы» Екатерины Самуцевич, которая пошла на сделку со следствием, дала нужные показания в суде и призналась в том, что не имела отношения к организации акции в храме, а потому и избежала реального срока. Это был ее выбор. Дело «Pussy Riot» было настолько громким, что власть предприняла усилия для того, чтобы организовать кампанию травли и очернения (меня в том числе) в СМИ. Но тем не менее я считаю это дело успешным, потому что если бы их судили сейчас, то им непременно дали бы по семь лет. В 2012-м власть еще была восприимчива к публичному воздействию. Дело «Pussy Riot» приобрело мировой размах, и это создало для его участниц в известном смысле защитный барьер. Хотя еще раз подчеркиваю, что по политическим делам правосудия в России нет. Наказание было небольшим, а вот публичный эффект получился огромным.

– Следующее дело – Аркадия Бабченко, известного журналиста, который не так давно благополучно «воскрес» в Киеве после «смерти». Напомните, пожалуйста, нашим читателям суть того дела.

– В 2012 г. в период протестов Бабченко опубликовал в «Живом журнале» пост о том, что нужно перегораживать Лубянку снегоуборочными машинами и штурмовать главные объекты в Москве – Кремль, Лубянку и т. д. Следственный комитет провел в отношении него проверку по ст. 282 («Экстремизм») и по ст. 212 («Организация массовых беспорядков»). Мы ходили вместе с Аркадием в Следственный комитет Москвы, и я ему продиктовал все показания. Это была некоторая хитрость, потому что я заявил, что это отрывок из книги Бабченко, а Аркадий – литератор и автор ряда книг, и что это – рассказ, который нельзя воспринимать как непосредственную инструкцию к действиям, поэтому и нет предмета для возбуждения уголовного дела. Для них в тот момент это показалось неким перегибом – привлекать Бабченко к ответственности, что вызвало бы большой скандал (хотя Аркадий и пришел на допрос с вещами). Это сыграло свою роль, поэтому Бабченко избежал привлечения к уголовной ответственности, и история завершилась. В тот момент я уже был достаточно известен как политический адвокат и некий родоначальник именно политической защиты. Возможно, именно по этой причине они не захотели связываться со мной, чтоб я не кричал о политических преследованиях. Они этого действительно боялись, за что меня, собственно, и лишили статуса адвоката.

– Естественно, беседуя с вами, невозможно не вспомнить и знаменитое дело украинской военной летчицы Надежды Савченко. Насколько вы были готовы к такому серьезному политическому делу, которое приняло международный масштаб и за исходом которого следила вся мировая общественность?

– Я был к этому вполне готов, потому что к июлю 2014-го, моменту старта дела Савченко, уже имелся подобный опыт (то же дело «Pussy Riot»). Я сам придавал делу публичный размах, но, конечно, оно приобрело масштаб именно из-за начала войн­ы между Россией и Украиной на Донбассе. Войн­а все усугубила. Конечно, Надежда Савченко – женщина, военнослужащая, летчик, что тоже добавляло некий элемент политического внимания. Но тут нужно понимать вот что: военный конфликт развивался очень быстро, никто не ожидал того, что Россия аннексирует Крым да еще и затеет войн­у на Донбассе, а это, несомненно, сильно повлияло на то, что Савченко стала неким символом войн­ы с Россией – первой военнослужащей и, по сути, военнопленной, да еще и по какому-то безумному обвинению. Это была 105-я статья – «Умышленное убийство». Следствие, разумеется, игнорировало военную составляющую и статус Савченко как военнопленной. Надежда, по мнению следствия, корректировала огонь, при котором в районе Луганска погибли два российских журналиста. Это было странное обвинение, состряпанное впопыхах. Очевидно было, что Савченко огонь не корректировала и даже не умела этого делать – у нее была другая военная специальность. Это безумное обвинение рассыпалось по ходу дела, поскольку украинская сторона предоставила расшифровки телефонной связи и точки геолокации, поэтому было точно известно, где именно находилась Савченко. В момент, когда погибли российские журналисты, она не находилась в зоне боевых действий и в принципе ничего корректировать не могла. Но поскольку в России нет суда и это политическое дело было заказным, то суд проштамповал приговор.

– Как возникла идея с обменом Надежды Савченко?

– Параллельно с процессом шли переговоры об обмене, а когда в эту историю включился президент США Барак Обама, то это все и решило. В тот момент еще существовали остатки некой «перезагрузки», и мнение главы Белого дома имело значение для Путина. Наверное, у них были надежды избежать санкций и дальнейшего обострения отношений, что и повлияло решающим образом на обмен Савченко.

– Расскажите о вашем конфликте с украинским блогером Анатолий Шариём.

– Такое преувеличенное внимание к обычному пропагандисту, получающему содержание из Москвы, неоправданно. В Сети он является рупором Администрации президента России, вернее, ее подразделения, занимающегося Украиной. Это весьма посредственный субъект с криминальным прошлым, находящийся в розыске. Его используют для того, чтобы решать публичные проблемы не только с такими, как я, да и со всей российской оппозицией, но и с Петром Порошенко. Это – элемент информационной войн­ы. Напомню, что Шарий разыскивается за хулиганство в Украине (в настоящее время обвинения с него сняты. – Е. К.), но проживает где-то в ЕС. Любой человек может зайти на сайт МВД Украины и посмотреть, что это за персонаж. Сестра обвинила его в педофилии, а у меня как адвоката его сестры нет никаких оснований сомневаться в достоверности этого. Шарий не является журналистом, но Москва весьма иезуитски использует подобных мерзавцев, чтобы решать свои пропагандистские задачи.

– В ноябре 2018 г. вы представили Атлантическому совету в Вашингтоне «Список Путина». Кто вошел в этот список?

– Этот список вывешен на сайте «Форума свободной России», хотя он был в 20-х числах февраля заблокирован на территории РФ. В список входит около 300 фамилий, но он постоянно пополняется. Туда включены все – от Путина до губернаторов и представителей силовых структур, кремлевские пропагандисты – от Владимира Соловьева до Маргариты Симоньян, «иностранные друзья» – от Герхарда Шрёдера до Сильвио Берлускони. В этот список входят только те люди, которые напрямую имеют отношение к формированию политической системы власти в РФ, к ее удержанию и узурпации, к тому, что несвобода стала для России нормой. Разумеется, форум – это общественная инициатива, мы сейчас планируем трансформировать его в политическую организацию. Для этого год назад мы избрали орган управления – Постоянный комитет, куда входят и Гарри Каспаров, и Леонид Невзлин, и я, и многие другие весьма известные лица, например галерист Марат Гельман.

– Каковы основные цели и задачи этого форума?

– Он, по существу, выглядит как эмигрантское объединение. В основном там присутствуют политики и общественные деятели, которые были вынуждены уехать из России из-за давления либо прямого преследования. Против кого-то, как в случае с Невзлиным, возбуждались уголовные дела, а в отношении Каспарова только пытались это сделать в связи с «Болотным делом». Сейчас форум – некая сумма людей, но нет программы, в которой были бы изложены цели и задачи организации. Пока это некая проблемная сторона нашей работы в силу функционирования за пределами России. Я – единственный член Постоянного комитета, который сейчас находится в Москве, но мое положение очень зыбко, и может сложиться так, что я тоже буду вынужден эмигрировать. Все зависит от того, насколько быстро будут решать «вопрос с Фейгиным». Власти, конечно, хотели бы, чтоб я эмигрировал, и все делают для этого. Работает старая чисто чекистская тактика «выдавливания» из страны, но, уехав за рубеж, ты не можешь заниматься российской политикой, потому что вся культура русской политической эмиграции неуспешна. Если, конечно, не считать Ленина, но у того в России была весьма эффективная организация. Работать же в России невозможно: сейчас каток репрессий едет по политической оппозиции, людей привлекают к ответственности, их сажают, поэтому говорить о какой-то полноценной программе действий форума не приходится. Наша цель – устранение власти Путина. Это главная цель и задача всей политической оппозиции.

– Мой последний вопрос как раз касается этой темы: способна ли российская оппозиция объединиться?

– Вы знаете, я много лет состоял в разных объединениях, начиная с «Выбора России» в 1990-х, и еще тогда шли разговоры о том, что «Яблоку» и «Выбору России» нужно объединиться. Потом это все сменилось на призывы к объединению Немцова и Явлинского, затем – Навального с другими лидерами. Я не очень верю в возможность полноценного объединения и не считаю, что только такое объединение даст реальный результат с точки зрения эффективного противодействия Кремлю. Объединение на единой идеологической платформе маловероятно, и либералам нет смысла объединяться с либералами, но объединение может произойти с партиями и движениями нелиберальной направленности. В этом как раз и есть ценность: объединиться с националистами, с умеренными левыми, с центристами – вот это важно, а не формальное объединение Навального с «Яблоком», которое ничего не даст. По данному поводу идут большие споры, хотя пока единого мнения нет.

Беседовал Евгений КУДРЯЦ